– Не будет подмоги, – ответил Данила. – На гати тоже прут. Я подсоблю малое время, да к Шике с донесением поскачу.

– Не сдюжим.

– Это как – не сдюжим?! – возмутился Данила. – Нельзя не сдюжить.

Хорошо сказать: нельзя, но как выполнить это? Татары оказались в таком положении, что единственным выходом из него остался один – вперед.

Тропу Ахматка нашел быстро. По следам. Как он и предполагал, подкрепление действительно было послано обходным путем. Но если в лесу по осевшему и потяжелевшему снегу идти было даже легче, чем по зимнему, пушистому, то как только вышли они на болото, где солнце хозяйничало вовсю, туговато им пришлось, хотя они ступали точно по следам, не отклоняясь ни вправо, ни влево. Первые шеренги, хотя и хлюпала под ногами снежная кашица, все же проходили, а в последних то и дело кто-либо проваливался. Сразу – по пояс. Вначале колонна ожидала, пока вытащат провалившегося, потом сотник распорядился оставаться для помощи одному или двоим, остальным не останавливаться. Если же проваливались и помогающие, оставлять их на произвол судьбы.

Особенно удручала татар последняя жертва болоту. Жадной трясине достался не только провалившийся воин, но и те, кто попытался спасти его. Потянули, бросивши ему аркан, и – тоже по пояс. Последние шеренги, исполняя приказ сотника, начали обходить несчастных, но еще полдюжины из них оказались в трясине. Сотник не велел спасать попавших в беду, только выговорил Ахматке:

– Ты ведешь нас туда, откуда нам нет обратного пути. Тем более, с грузом.

– Обратно пойдем по гати.

Вот и перли татары, вполне осознавая, что отступать им некуда, что даже здесь, рядом с твердью, все они могут оказаться похороненными заживо. Они подбадривали себя криками:

– Кху-кху-кху!

– Ура-а-а-агш!

Расстояние сокращалось медленно, но упрямо. Вот уже выхвачены кривые татарские сабли, у дружинников блеснули в руках мечи, взметнулись топоры и шестоперы. Храбры и ловки дружинники князя, только совладают ли они с сотней, хотя и поредевшей?!

Спохватился Данила-связной, нырнул зайцем в ерник, прыгнул в седло и понесся по тропе к охотничьему дому. Крикнул, подскакав:

– Готовься! Татарва может пробиться. Сотня их без малого.

Приукрашивал, конечно. Добрую половину сотня растеряла уже в болоте и в сече с дружинниками, но и полусотня – малая ли сила? А Данила, оповестив защитников княжьего дома, скакал уже к засаде у гати.

Там было тихо. Казаки пока что не решили, как им поступить дальше, переть дуриком на смерть им не хотелось, но и возвращаться с пустыми руками они просто не могли. Темник их за это не погладит по головке. Наказание же у татар, как это повелось от Чингисхана и записано в его Джасаке, ставшем законом для всех монголотатар – смерть. Так что куда ни поверни, везде – клин. Кто-то предложил:

– Не переметнуться ли? Одной веры мы – православной.

– Не поверят, – отозвалось ему несколько голосов. – Их должно быть, не густо на острове, а нас – не мало. Поостерегутся.

– Что верно, то верно.

У Шики тоже возникла мысль переманить днепровских казаков на свою сторону, но, прикинув, рассудил, что рискованно. Что у них на уме? Сподручно ли ждать ежечасно удара в спину? Однако и отпускать их назад не хотелось. Тогда ведь как может получиться: уведомятся татары, что гать разобрана, нагонят сюда посошного люда, собрав его из дальних сел и деревень (из ближних все в крепости) и заставят чинить гать. Не станешь же по своим стрелять. Они, конечно, за стену кинутся, закончив работу, но и татары полезут на их плечах. Каков будет исход тогда, никак не предскажешь. В рукопашной татарва тоже мастаки. «Взять, безоружных чтоб. Да на время – в конюшню». Вот в это самое время подбежал связной:

– Худо дело, голова. Смяли заслон басурманы. Я княжий дом оповестил и – к тебе.

– Еще не легче. Сколько их?

– Сотня шла. Побили многих, но…

– Ясно. Нужно на помощь к дому идти. Разделимся. Я здесь останусь. С теми вон переговоры переговаривать, а ты бери десяток и – к терему. Только не лезьте в рукопашную. Из ерника стреляйте. Исподтишка. Со всех сторон. Места чаще меняйте. Особенно бейте, когда они на штурм пойдут или зазевается кто. Чтоб не вдруг распознали, что тыл у них смертоносен.

– Понятно. Поохотимся.

Без одного дюжина пошла по тропе. Горстка вроде бы, но у пятерых – самострелы, у остальных же луки тугие, дальнобойные. Самых метких и твердоруких отпустил Шика к княжьему дому. К тому же у каждого мечи и шестоперы. Если в рукопашную придется, тоже посекут изрядно татарских бошек. Дешево жизнь свою не отдадут.

В самый раз они подоспели. Тихо все было, пока они спешили по тропе, и вдруг рвануло тишину хриплое многоглоточное:

– Кху-кху-кху-кху!

Ахнули рушницы. Еще раз. Еще.

– Бегом, братья! На штурм татарва полезла!

Верно, несколько трупов на поляне перед стеной, но татары уже достигли ее. Лезут друг другу на плечи, норовя ухватиться за края стрельниц. Вот одному удалось это, подтянул себя, взмахнул кривой саблей и – полетел вниз. С болтом в спине.

Били прибывшие на помощь по тем, кто взбирался на плечи своим соратникам.

Защитники тем временем сбежались к этой стене, оставив на остальных сторонах только наблюдателей. И с угловых веж полетели стрелы, а почти на всех стрельницах появились дружинники с боевыми топорами или шестоперами. Ловчее отбиваться на стене этим оружием. Любо оно русским ратникам.

Не сумев сходу захватить дом княжеский, отступили крымцы за деревья. Изрядно осталось басурман на поляне перед домом и у самой стены, но праздновать победу еще было рано. Не знают обороняющиеся, что штурм отбивали вместе с ними их соратники-дружинники. От их стрел первый смельчак пал и иные многие ретивцы. А невидимые помощники затаились в ернике. Подлесок густой, кого хочешь укроет. Вот и наблюдают, тише мышей себя держа, за крымцами, хотя ох как хорошо было бы уложить стрелами и сотника, и Ахматку, и других иных, пока они опомнятся. Враги-то не таятся, бей на выбор.

Спадает с татар азарт боя, трезвеют мысли. Только никто не осмеливается говорить, пока молчит сотник. А тот, поразмышляв немного, начал с вопроса к Ахматке:

– Ты говорил: дом князя беззащитный. Почему стены?!

– Видите, бек, совсем свежая рубка. Вон щепка и кора еще не потускнели. Я говорил то, что знал.

– Знал! Знал! Теперь один путь: ударим с тыла по защищающим гать, настелем бревен и пригоним сюда для штурма урусутов пленных, казаков и ногайцев.

– Мудрость твоя, бек, беспредельна, – одобрительно зацокали языками татары. Каждому из них хотелось остаться живым и еще обогатиться, разграбив княжеский охотничий дом. – Веди нас к гати!

– Нет, безмозглые! Нет! Я пошлю разведку. – И к Ахматке: – Ты знаешь туда тропу?

– Нет. Но, думаю, ее легко найти, идя по опушке. Гать там, – указал Ахматка на южную сторону острова. – Туда должна быть хорошая тропа. Князь сюда…

– Ты мудр, как старый осел, – с усмешкой остановил Ахматку сотник и добавил: – Я передумал. Ты останешься под моей рукой. В разведку пойдут другие.

Пока сотник определял, кому идти, и объяснял, что нужно разведать, трое дружинников уже выскользнули бесшумными ящерицами из своих укрытий и устремились, углубляясь в лес, к тропе, ведущей к гати. Чтобы перерезать путь лазутчикам.

Татары-лазутчики тропу нашли быстро. Она действительно была торной, ибо за ней следили конюхи и дворовые, жившие здесь постоянно, готовые в любой момент встретить князя, когда бы он ни захотел поохотиться. Обрадованные татары поспешили по этой тропе, пока еще не осторожничая. Там, ближе к гати, они свернут с тропы, а пока – вперед и вперед! Увы, не сулил им Аллах дойти до гати: два самострельных болта остановили их торопливый шаг.

– Вот что… Вы ждите следующих. Только не вдруг их убивайте. Попробуйте пугнуть, чтоб к сотнику своему возвернулись. Если же не получится, тогда – Бог им судья. А я – к гати. Мигом обернусь, – распорядился Данила, вынырнул на тропу и припустился по ней.