Софи не виделась с ним со дня своего рождения. Ей нужно было время, чтобы разобраться в том, что произошло, а потом он уехал в клинику проходить расширенный курс лечения. Она собиралась поговорить с ним по его возвращении и откровенно поведать о своих подозрениях, чтобы прекратить, наконец, тайно терзаться ими. Она хотела, чтобы они вдвоем, как взрослые люди, глядя правде в глаза, обсудили сложившуюся ситуацию, исключив всякую чертовщину. Возможно, это положит конец ее страхам. Но при звуке голоса Джея в телефонном аппарате — при одном лишь звуке — она застыла, словно пораженная молнией.

Как только он позвонил, предостережения Маффин и ее собственные сомнения тут же вновь нахлынули на нее.

На столе рядом с холодильником стояла миска с буковками алфавита, сделанными из желе, ее содержимое, тая, переваливалось через край. Вот зачем она, наверное, открыла холодильник: собиралась убрать туда желейные буковки, которые они с детишками состряпали сегодня на уроке кулинарии.

— Господи, — с отвращением произнесла она, — желе плавится в тепле и превращается в размазню.

Глиняная миска оказалась на удивление тяжелой. Софи снова открыла холодильник и поставила ее туда. Потом захлопнула дверцу и тяжело прислонилась к ней.

Почему она не может больше быть такой, какой была до его возвращения? Здоровой. Она только-только обрела душевное равновесие, только-только научилась дышать — освоила элементарные вещи, которые у других выходят сами собой. Ей пришлось всему этому учиться с огромным трудом, и вот является он, и Софи подобно подтаявшему желе тоже превращается в размазню.

Она вела себя как изголодавшаяся по любви идиотка. Это было совершенно очевидно. Клод считал необходимым выждать, чтобы «убедиться в святости союза», и, поскольку этот брак должен был стать для него первым и единственным, разумеется, она уважала его волю. Ладно, она изголодалась, это объясняет ее поведение. Но это не должно служить оправданием идиотских поступков. Джей, должно быть, тоже изголодался. Пять лет в тюрьме в стране «третьего мира» — а как он владеет собой! Феноменально.

Подпирая холодильник спиной и откинув назад голову, Софи пришла к еще одному заключению. Когда дело касалось Джея Бэбкока, она становилась своим худшим врагом. Этот мужчина имел над — ней некую гипнотическую власть.

Если бы он не нажал на тормоза, она в тот день здесь, у себя на кухне, была более чем готова отдаться ему. Забавно, что его подарок ко дню рождения преподал ей урок доверия. И все же именно проблема доверия продолжала стоять между ними. Только теперь Софи знала почему. Не доверяла она вовсе не ему, а себе самой.

Чувство, что за ней постоянно наблюдают, ощущалось как конкретный страх, но оно, скорее всего, было лишь частью целого. Еще девочкой она была ошеломлена Джеем, он преследовал ее, когда она считалась его вдовой, и вот теперь она снова пятится, готовая рухнуть прямо в водоворот. Песнь сирен была слишком сладкой, у Софи не было сил противиться ей. Она испытывала страстное желание. Дикое. Смертельное искушение для изголодавшейся по любви души обездоленного ребенка. Получалось, что она в некотором роде наркоманка. Она созрела. И всегда была созревшей. Вопрос лишь в том, хочет ли она откликнуться на зов или боится влипнуть в беду.

«Я вернулся за тобой, Софи».

Что это означало? Чего он хотел?

— Ради Бога, девочка, — прошептала Софи, обхватив себя за плечи. В свои тридцать лет она так же по-ребячески отчаянно желала спрятаться в каком-нибудь безопасном месте, как это бывало в детстве. — Прежде чем снова приблизиться к нему, выясни, кто он и что у него на уме.

Она не отвечала на телефонные звонки.

Джей звонил весь день, но она не снимала трубку, хотя он точно знал, что она дома. Джей бросил сотовый телефон на пассажирское сиденье, взглянул в зеркало заднего вида, рассеянно отметив оживленное движение на пригородном шоссе, и перестроился в другой ряд. Мысль о болезни или несчастном случае он отмел. Если бы что-то случилось, кто-нибудь из ее помощников немедленно сообщил бы. Значит, все дело в том, что произошло в день ее рождения.

Наверняка она слишком расстроилась из-за его деликатной попытки отстранить ее от себя. А может быть, он и не был так деликатен, как ему казалось, но Софи выглядела почти безумной, словно женщина, решившаяся на самоубийство, и он чувствовал себя обязанным что-то предпринять. Совершенно очевидно, что она поддалась запретному порыву и теперь стремительно идет на попятную.

Если бы она спросила, он сказал бы ей, что это неверная тактика. Она будит в мужчине инстинкт охотника: когда добыча отступает, охотник наступает. Если она бежит, он ее преследует. Если она прячется, он ее находит. К счастью для Софи, Джей овладел трудной наукой контролировать охотничьи инстинкты.

Заметив просвет в плотном потоке машин, Джей резко вывернул руль джипа и рванул туда. Он возвращался из офиса фирмы Бэбкоков, где все утро совещался со специалистами по маркетингу и полдня — с финансистами. Он задумал небольшой сюрприз для следующего совещания совета директоров и к этому моменту хотел знать о компании все, что необходимо.

Ночное исследование в клинике Ла Джоллы тоже оказалось интересным. Врачи намеревались проследить по монитору за работой его мозга во сне под действием «Невропро». Таков был их план. Но у него был собственный, и он хотел пройти исследование тогда, когда в клинике не будет Эла. Джей подозревал, что ему дают вовсе не чудо-препарат. Таблетку, которую принес ему ассистент и которая оказалась слабым успокоительным, он глотать не стал, но отвертеться от укола не мог. Ему еще предстоит выяснить, что было в шприце, но от этого зелья он моментально отключился, а ведь он разведал уже достаточно, чтобы понимать, что «Невропро» такого эффекта не дает.

У него пока не было необходимых доказательств, во всяком случае, их, разумеется, было недостаточно, чтобы вступить в единоборство с Элом, но в течение одного-двух последующих сеансов он их добудет. Сейчас Джей направлялся в коттедж на побережье, чтобы поискать там следы подвала или металлического предмета, который всегда маячил перед его мысленным взором. Выходные обещали быть напряженными.

Несколько минут спустя, перестроившись в свободную полосу, он снова взглянул на сотовый телефон. Звонить Софи было бесполезно, но Джея неотступно преследовал вопрос: знает ли она, какой эффект производит ее сопротивление? Где бы ни витали его мысли, он неуклонно возвращался к воспоминанию о внезапном безумном порыве страсти, сотрясшем все ее тело, когда она предлагала себя ему, о тихой мольбе, со всхлипом вырвавшейся из ее горла.

Его пальцы невольно крепче сжали руль. «Совращение Софи Уэстон», — подумал он, глядя в зеркало заднего вида. На сей раз он увидел в нем ее лицо, ее умоляющую улыбку, глаза, потемневшие от желания.

Джей прибавил газу и снова взглянул в зеркало заднего вида, конечно же, надеясь увидеть ее. Но ее там больше не было. Девушка, затаив дыхание, стоявшая у ручья, исчезла, а на ее месте появился малознакомый мужчина, готовый расхохотаться над нелепой мыслью, бродившей в голове Джея.

Софи Уэстон — опасна?

— Вместо этих мертвых плодов тебе нужна реальная живая модель. Как насчет меня? Я работаю задешево.

Эллис Мартин стоял в дверях студии Уоллис и рассматривал натуру, которую она соорудила для своего эскиза: анжуйские персики и сыр на мраморной разделочной доске. Все это — на фоне лампы от Тиффани и кухонного стола, заваленного устричными раковинами. Совсем не то, что обычно рисует Уоллис, отметил он про себя, хотя подгнившие фрукты и плавящийся сыр — это революционная трактовка термина «натюрморт».

— А ты позируешь обнаженным? — не отрывая глаз от разлагающегося персика, сухо поинтересовалась Уоллис.

— Разумеется, позирую. — Он тут же снял и бросил на пол куртку и начал расстегивать пуговицы на рубашке, причем, не испытывая ни малейшего возбуждения.