Бентли поднимает канистру с бензином.

— Я никому не сказал, — говорит Джек.

Ники улыбается.

— Но почему я должен тебе верить? — говорит он. И поворачивается к Бентли. — Приступай.

Вид у Бентли неважный, но он вновь поднимает канистру.

— Мать твою, — произносит Билли.

Выхватив свою старую сорокачетырехмиллиметровую пушку, он стреляет Бентли в живот.

От выстрела вспыхивают бензинные пары.

Огонь перекидывается на Бентли.

Бентли горит, он роняет канистру, бензин с журчанием льется на пол, а Бентли, забыв все, чему его учили в школе пожарных, бегом устремляется к двери.

Он вопит, превратившись в огненный крутящийся шар, а потом сникает и падает на сухую траву.

Вот как Несчастный Случай Бентли становится причиной огромного пожара на Калифорнийском побережье.

Случайно.

131

Но Джек этого не знает.

Он все еще в горящем здании. Бензин льется из канистры, разливается по полу, испаряется, и пары, вспыхнув, образуют столб пламени, поднимающийся все выше и выше.

В огне, в дыму и мраке Джек теряет из виду Ники Вэйла.

Единственный, кого он видит, — это Мать-Твою Билли, который движется не к двери, а в глубь здания, туда, где раньше находилась кухня, и Джек думает: «Надо выбираться отсюда», но еще он думает: «Надо помочь выбраться и Билли», — и он догоняет его.

Что, похоже, глупо, думает Джек. Это полный кретинизм, потому что горят уже и чехлы на мебели, и сама мебель, и старые деревянные перекрытия. Огонь разгорелся, повсюду языки пламени, кругом полно дыма, и этот сукин сын Билли, так или иначе, тебя подставил, что ж ты бежишь за ним?

Потому что ты верный пес, а верные псы иначе не умеют. Они остаются до конца.

Джек пригибается к полу — там больше воздуха — и низкими перебежками устремляется следом за Билли.

В кухню.

В бывшую кухню, где когда-то делались гамбургеры и сосиски и кипели кастрюли с соусом чили.

Мать-Твою Билли стоит возле чистой металлической кухонной стойки.

Он закуривает.

— Идем! — кричит Джек. — Мы сумеем выбраться отсюда!

Может быть, сумеем.

Потолок горит, и уже занялась крыша.

— Нет, — говорит Билли.

Он сует сигарету в рот и глубоко затягивается.

— Билли, я знаю, как нам выбраться! — кричит Джек. — Только идти надо сейчас.

Глаза его начинают болеть, глаза жжет, горло першит от дыма. Он оглядывается и видит пламя. Глядит вверх — огненные языки лижут кухонный потолок.

— Я не могу, Джек.

Джек начинает плакать. Мать твою, Билли!

Через секунду-другую все вспыхнет. Полетят огненные валькирии, и все охватит пламя.

Нельзя медлить, Билли.

—  Я понесу тебя!

Он кричит, потому что треск от огня стоит страшный. Голодный аллигатор жадно гложет старое строение.

Билли качает головой:

—  Я не переживу этого, Джек!

—  Я солгу ради тебя, Билли! Скажу, что ты не имеешь к этому отношения! Только идем!

Крошечные огненные шарики пляшут в воздухе.

Вот они — огненные валькирии.

—  Это не годится, Джек!

К черту споры, думает Джек. Да я силком потащу этого старого осла, если надо будет!

Он делает шаг к Билли.

Тот качает головой, вынимает из пиджака свой сорокачетырехмиллиметровый ствол.

Направляет его на Джека.

Потом говорит:

— Мать твою!

Приставляет ствол к виску и жмет на спуск.

Валькирии в воздухе.

Стадия всеохватного пламени.

132

Снаружи огонь распространяется быстро.

Ветер подхватывает пламя и несет, как любовник — долгожданную возлюбленную.

На деревья, на крыши.

На небе зарево.

Солнце садится в океан огненным шаром.

А над сушей небо уже оранжево-алое от огня, ползущего на север от скалистого мыса Дана к Ритцу и Монарк-Бэй.

Огонь идет по скалам, по траве и кустам, вспыхивают сочные эвкалипты, деревья трещат и лопаются, и кажется, что взрываются миллионы шутих. Огонь бежит, окутывает деревья возле Ритца, атакует, подобно вражеской армии, курорт, блокируя входы и выходы, в то время как другой его фланг, перекинувшись через Солт-Крик-Бич, достигает Монарк-Бэй.

Он не стучит в ворота. Не ждет, когда его впустят. Ветер бросает его на деревья, прямо на живописный и такой дорогостоящий ландшафт, деревья вспыхивают, и жар от них несется к крышам.

Натали и Майкл стоят возле окна своей комнаты и смотрят, как к ним приближается пожар. С того места, где они находятся, самого огня не видно, а видят они лишь оранжевое небо, краснеющее, как кровь, в том месте, где садится солнце. Они чувствуют дым, едкий дым жжет глаза и нос, и им страшно.

Мама сгорела вся целиком.

Папа опять уехал.

Даже бабушки не видно.

Никого, кроме тех дяденек, которых привез папа, но им некогда — они поливают водой крышу и не обращают внимания на детей, и кругом слышится лишь вой сирен, и крики, и голоса из невидимых рупоров, и строгие приказания «эвакуироваться», и общий вопль, когда загорается крыша, и Натали пытается вспомнить, что такое «эвакуироваться», а Лео прыгает, лает и путается под ногами. Дерево под окном потрескивает, как в дурном сне, и Натали думает: «Вот так и мама умерла».

На улице Летти пытается прорваться сквозь ограждение, но коп не пускает ее — говорит, что въезд гражданскому автотранспорту запрещен. Она кричит: «Но у меня там дети!» Нет, не пускают. Тогда она вылезает из машины и, бросив ее, идет пешком.

К дому.

Она мчится к дому, а деревья шипят и трещат над головой. Навстречу ей устремляется людской поток — в машинах и пешком. Там и сям вспыхивают теперь все новые и новые дома, и дым превращается в густую завесу, во мгле не видно ничего, и путь освещает только огонь. Вот и дом.

Он горит.

Пламя пляшет на крыше.

— Натали! Майкл!

Пожарный не пускает ее в дом. Она дерется, кричит:

— Там двое детей!

— Там нет никого!

—  Есть! Там двое детей!

Наконец она вырывается и бежит к передней двери.

Внутри — сплошной дым, жар и темень.

133

Джек ползет в преисподней.

Он ползет на брюхе, потому что внизу, возле пола, еще есть немного воздуха, ползет под горящими кухонными столами и стойками. Ощупывает стены, пытаясь вспомнить, где дверь. Дым, гул, жар.

Вот он нащупывает дверной проем.

Эта дверь должна вести на улицу, должна, но если он ошибся, то, открыв ее, он попадет в самое пекло и пламя поглотит его. Но выбора нет, и он толкает дверь и оказывается на улице.

Горит трава.

Черт, похоже, вся Калифорния в огне.

Сквозь дым он различает человеческую фигуру.

Ники торопливо спускается по скалистой тропинке.

Джек бежит за ним.

Кашляя, задыхаясь, Джек преследует его до самого пляжа и дальше, вдоль берега. Он чувствует, как колотится сердце, почти в такт прибою. Ники замедляет бег, и Джек настигает его и хватает.

Ники выворачивается, целя пальцем в глаз Джеку. Тому удается отстраниться, удар приходится по уголку левого глаза, рассекает скулу и на секунду лишает Джека зрения, но Джек все-таки совершает бросок туда, где должна находиться шея Ники, и валит его в полосу прибоя. Сев на него верхом, он сжимает шею Ники, толкая его вниз, под воду.

Большая волна, набежав, разбивается о берег, обдавая Джека белой пеной, но он не разжимает рук. Он чувствует, как пальцы Ники дергаются, хватая его за кисти, как тот брыкается, пытаясь сбросить его с себя, но Джек держит его, не выпуская его шеи, даже когда на него накатывает новая волна.

Он держит Ники под водой, а тот вырывается, барахтается, сучит руками и ногами, а Джек думает о Порфирио Гусмане, двух погибших вьетнамских подростках, Джордже Сколлинсе и своей собственной испоганенной жизни. И он все настойчивее жмет, толкая Ники вниз, под воду, пока не чувствует, как спина Ники ударяется о камни на дне. Белая пена отступает, и Джеку открывается лицо Ники с вытаращенными глазами, и он слышит собственный голос, свой вопль: