Для некоторых людей подобное уклонение от роста и развития, намеренное

занижение уровня притязаний, страх взяться за то, на что они способны,

психологическое членовредительство, псевдоидиотизм, лукавое

самоуничижение - все это способы защититься от приступов высокомерия,

нахальства, греховной гордыни. Они не могут соблюсти изящный баланс

между смирением и смелостью, необходимый в любом творчестве. Для того,

чтобы изобретать или творить, вы должны обладать <творческим

нахальством>, об этом прекрасно известно каждому изобретателю.

Разумеется, если изобретатель богат только творческим нахальством и не

способен к смиренному анализу, то это не кто иной как параноик. В

любом случае стоит осознавать не только свои божественные возможности,

но и объективные ограничения человеческой природы. Вы должны уметь

смеяться над собой так же, как и над претензиями других людей. Если вы

способны искренне позабавиться над тем, что червяк пытается стать

богом (162), тогда вы можете смело и нахально идти вперед, не боясь

впасть в паранойю и не страшась злобных взглядов завистников. Это

хороший способ проверить себя.

Могу предложить вам еще одну подобную технику, которую лучше всего, на

мой взгляд, применял Олдос Хаксли, поистине великий человек, именно в

том смысле, о каком я сейчас говорю. Он умел поверить в свой талант,

развить и проявить его в полной мере. Это удавалось ему потому, что он

беспрестанно поражался этому миру, не уставал находить в нем

интересное и новое для себя, как юноша удивлялся тому, что окружает

его, и часто повторял: <Как странно! Как замечательно! Как

удивительно!> Он умел смотреть на мир широко открытыми глазами,

принимать его с неиссякаемой невинностью, трепетом и восторгом, умел

осознать свою мизерность и незначительность по сравнению с этим миром

и в то же время спокойно и безбоязненно брался за решение великих

задач, которые смело ставил перед собой.

И наконец, я отсылаю вас к моей статье (87), которая важна здесь не

только в связи с ее содержанием, но еще потому, что она скорее всего

окажется первой в серии статей по этой проблеме. Ее название

<Потребность в знании и боязнь знания> хорошо иллюстрирует то, что я

хочу сказать о каждой из внутренних, или первичных, ценностей, которые

я назвал ценностями Бытия. Я хочу сказать, что эти первичные ценности,

которые, по моему мнению, являются одновременно и высшими

потребностями, или метапотребностями, как я называю их в главе 23,

наряду с базовыми потребностями подчиняются основной схеме фрейдизма

относительно импульса и защиты от этого импульса. Совершенно очевидно,

что каждый из нас нуждается в правде и любви и стремится найти их. Но

так же легко согласиться с мыслью, что правда нас страшит. Зачастую

постижение прав-

52

Здоровье и патология

ды автоматически влечет за собой необходимость принять на себя

ответственность за те или иные поступки, а это может вызвать у нас

тревогу. Отсюда следует очевидный способ избежать ответственности и

связанной с ней тревоги - избегать правды.

Я уверен, что мы обнаружим такую же диалектику для каждой из ценностей

Бытия; можно себе представить серию статей с заголовками типа <Зов к

прекрасному и смущение от прекрасного>, или <Любовь и раздражение>,

или <Стремление к идеалу и разрушение его>. Разумеется, этот механизм

встречной оценки гораздо сильнее развит у невротиков40, но мне

кажется, что всем полезно будет понять, что мы смотрим на окружающий

нас мир через призму мелочных придирок к нему. И я считаю, что лучший

способ побороть эти чувства, такие как зависть, ревность, предвзятость

и раздражительность, - это преобразовать их в смиренный восторг,

благодарность, признательность, обожание и даже преклонение, осознать

и проработать их (см. Приложение В). Это верный путь к чувству

собственной малости, слабости и никчемности и к согласию с ними, все

дальше от тягостной необходимости защищать в борьбе свою надуманную

значительность (49).

На мой взгляд, очевидно, что понимание этих основных экзистенциальных

проблем поможет нам принять ценности Бытия не только в других, но и в

себе, и, следовательно, избавит нас от комплекса Ионы.

3

О самоактуализации и о том, что выходит за ее пределы

Идеи, вынесенные мною для обсуждения в этой главе, достаточно сыры,

они еще в работе и далеки от того, чтобы быть прописанными жирным

шрифтом формулировок. Я делился своими мыслями и рассуждениями о

самоактуализации со студентами, с коллегами и обнаружил, что понятие

самоактуализации все больше напоминает мне тест Роршаха. Зачастую,

выслушав мнение того или иного человека, я понимал, что беседа

принесла мне больше в смысле понимания этого человека, но отнюдь не в

смысле объяснения искомого понятия. Я сейчас хочу рассмотреть лишь

отдельные аспекты природы самоактуализации, мне интересна она не сама

по себе, как некая абстракция, но в смысле того, как она проявляется в

отдельных конкретных ситуациях. Что мы можем сказать о

самоактуализации этого конкретного человека в этот конкретный момент?

Как сильна она во вторник в четыре часа пополудни?

С чего я начал изучать самоактуализацию. У меня никогда и в мыслях не

было заняться исследованием самоактуализации, и первый мой интерес к

этой проблеме не носил исследовательского характера. Началось все с

того, что я, тогда еще молодой интеллектуал, захотел понять двух своих

учителей, которых любил до обожания, которыми восхищался, которые на

самом деле были чудесными людьми. Это было своего рода

интеллектуальное посвящение. Мне было недостаточно просто обожать их,

мне хотелось понять, почему эти два человека так не похожи на других в

этом суетном мире. Эти двое были Рут Бенедикт и Макс Вертхаймер. Когда

я, молодой доктор философии, приехал с запада в Нью-Йорк, именно они

стали моими учителями, и, еще раз повторюсь, они были замечательными

людьми. То, что я узнавал о психологии, ничуть не помогало мне понять

их. Как будто они были не совсем люди, а чем-то большим. Мое

исследование началось как преднаучная деятельность. Я описывал Макса

Вертхаймера и Рут Бендикт в своем дневнике. По ходу того, как я

пытался понять их, размышлять о них и писать о них, в один чудесный

день меня вдруг озарило, что у моих испытуемых есть много об-

54

Здоровье и патология

щего. С этого дня я мог размышлять об определенном типе человека, а не

о двух несравненных людях. Это открытие доставило мне огромную

радость. Я искал их черты в других людях и находил их, -я находил их в

одном человеке за другим.

С точки зрения стандартов классического лабораторного исследования, я

разумею здесь точное и управляемое исследование, мой эксперимент не

заслуживал этого гордого звания. Мои выводы явились результатом моего

пристрастного отбора определенного типа людей. Очевидно, что для

полноценного исследования необходимы были и другие типы людей и

беспристрастные арбитры. А пока это выглядело так, что некий человек