Например, кто-то может сказать много прекрасных слов о любимом соседе и доброжелательности, о том, что необходимо сеять мир и гармонию в беспокойных частях мира. Но если он же проводит свою жизнь, разжигая войны против людей и сея вражду среди них, трудно поверить, что любовь и милосердие — его глубочайшие намерения. Или, как отмечает Монтень в очерке о свободе совести, «очень часто приходится видеть весьма добрые намерения. Но если они осуществляются без сдержанности, то это приводят к страшным результатам» [1109].

Здесь мы видим отчаяние Монтеня относительно роли страстей в жизни людей и его особое подчеркивание умеренности. Самое известное эссе философа, посвященное скептицизму, называется «Апология Раймунда Сабундского». В нем автор подчеркивал, что религия должна руководствоваться не страстью, а верой. Он писал: «Никакая вражда не может сравниться с христианской. Наше рвение творит чудеса, когда оно согласуется с нашей склонностью к ненависти, жестокости, тщеславию, жадности, злословию и вызову… Наша религия создана для искоренения пороков, а на деле она их покрывает, питает и возбуждает» [1110].

И вновь очевидна напряженность между намерениями и действиями. Ведь убеждение Монтеня заключается в том, что истинная религия не должна руководствоваться страстью, которая только вводит народ в заблуждение.

Монтень в «Апологии Раймунда Сабундского» выступил с нападками на идею универсальности христианства, указывая на иррациональные страсти, которые так часто лежат в основе религии. Он возражал и против релятивизма. «Мы воспринимаем нашу религию на свой лад, своими средствами, совсем так, как воспринимаются и другие религии… При других обстоятельствах иные свидетельства, сходные награды и угрозы могли бы таким же путем привести нас к противоположной религии… Мы христиане в силу тех же причин, по каким мы являемся перигорцами или немцами» [1111].

Он возражал: вместо того, чтобы пользоваться рассуждениями с присущими им недостатками, чтобы прийти к Богу, простая вера — прямой путь вперед для «хорошего человека» [1112], если не совершать попытки подвергать божественную власть легальной интерпретации людьми [1113]. Такая философия называется фидеизм (утверждение примата веры над разумом).

Ключом к этому аргументу является скептицизм Монтеня [1114]. Это тот самый скептицизм, который фактически спас репутацию автора в глазах религиозной ортодоксии. Он был использован контрреформацией (вслед за аргументом, выдвинутым Монтенем) для доказательства того, что только вера может привести к спасению. Католические теологи воспользовались возможностью абсолютного скептицизма для борьбы (в частности, с кальвинистами) в дебатах, которые закончились тем, что привели их к тотальному скептицизму. Но это сделало бессмысленной собственную точку зрения богословов, оставив веру в догму в положении рациональной позиции [1115].

Но в то же время развитие агностицизма знания стало лишь началом долгого пути. Идею должны были с энтузиазмом подхватить Бэкон и Галилей, чтобы подтолкнуть Европу к научному мировоззрению. (Галилея за его идеи судила римская инквизиция). Наука в XVIII веке, в эпоху Просвещения, бросит решительный вызов теологической точке зрения на мир, утверждаемой инквизицией. Версия скептицизма по Пиррону, которой придерживался Монтень, стала одним из самых важных источников движения, которое в итоге привело все отрасли знания к скептическому кризису. Оттуда появилось современное научное мировоззрение [1116].

В XVIII веке, как мы увидим, это мировоззрение стало главным пугалом для инквизиции, когда та уже приближалась к своему упразднению.

А сейчас вернемся к тому, как конверсос и морисков укрепляли в ереси гонения и преследования, направленные на них. Это были те случаи, когда, как мы видели, инквизиция на каком-то уровне создавала ересь, которую она же начинала преследовать, рассматривая в качестве величайшей угрозы. В случае с Просвещением действовал сравнимый процесс, что мы наблюдаем на примере Монтеня. Условия, создаваемые инквизицией, вызвали к жизни силы, восставшие против нее с помощью новой идеологии — научного мировоззрения.

Хотя Монтень и не был тайным иудеем, он знал о своих предках. Автор «Опытов» сделал длинное описание истории евреев в Испании в эссе, в котором, очевидно, рассматривается стремление некоторых людей к умиранию. Экскурс в историю евреев и конверсос — самый длинный пример в этой работе [1117].

Первый издатель его «Опытов» Симон Милланже был сыном конверсо. Книгу напечатали 1 марта 1580 г. Это дата еврейского праздника Пурим в том году.

Пурим сделался самым символическим праздником для тех конверсос, которые были тайными иудеями. Ведь он посвящен сохранению веры и народа во времена притеснений. (Это связано с тем, что героиня Пурима Эстер (Есфирь) была своего рода тайной иудейкой). Во введении Монтень сообщал, что дата публикации выбрана преднамеренно, чтобы компаньоны поняли его тайное сообщение [1118]. Здесь мы видим несомненное влияние конверсос на мысль Монтеня, хотя лишь один из его дедушек действительно был таковым.

Это заявление доказывает: истинные убеждения Монтеня скрываются за его внешними мнениями и предполагают разночтения, подобные высказанным в «Апологии Раймунда Сабундского»: «Бич человека — это воображаемое знание. Вот почему христианская религия так настойчиво проповедует нам невежество, являющееся лучшей основой для веры и покорности» [1119].

Одновременно с этим он поддерживал фидеизм, предлагаемый с иронией. Для конверсос и потомков конверсос, подобных Монтеню, использование «двойного языка и двусмысленных понятий» превратилось в принятое ими средство маскировки разрушительных мнений за теми, которые были внешне приемлемыми [1120]. Это было тем, что автор «Опытов», будучи ненасытным читателем, наверняка знал очень хорошо, пряча динамит (свой скептицизм) за фасадом большой преданности вере, которую, как он делал вид, удалось извлечь из этих размышлений [1121].

Такую же тактику в аналогичном контексте использовал Чарльз Дарвин в своем труде «Происхождение видов», опубликованном в 1859 г.

При внимательном рассмотрении непрерывных призывов в «Опытах» Монтеня к релятивизму, высказываний о роли страсти в религии, особого подчеркивания требования судить людей по делам, а не по словам, трудно не прийти к понятному выводу. История предков по материнской линии в Сарагосе, по меньшей мере, оказала некоторое влияние на эволюцию его философии [1122].

Инквизиция в результате своих преследований и гонений способствовала созданию атмосферы, в которой ее жертвы усомнились во всех доводимых до них истинах. В такой атмосфере развивалась новая идеология, характеризующаяся скептическим отношением ко всем претензиям на божественное право и справедливость. Эта идеология ознаменует современный век — тот самый современный век, который и приведет инквизицию к падению.

Весьма поучительно прочитать рассказы о том, как внимательность инквизиции воздействовала на отношение конверсос и морисков к религии. Не вызывает сомнений, что некоторые укрепились в своей вере в истины унаследованного ислама или иудаизма, когда бежали в Северную Африку (если это мориски) или в Османскую империю (в случае конверсос). Но те, кто остались в Португалии, были вынуждены вести двойную жизнь. Она и заставила их обратиться к скептическому мировоззрению. Это справедливо как для морисков, так и для конверсос.