Впрочем, все могло быть совсем не так. Семенова Алексея Николаевича вполне могли выследить, пустив по берегу розыскную собаку, а затем вызвать «чистильщиков». Но какому профессионалу придет в голову, что нормальный мужик — не спортсмен, а летчик, в общем-то, не привыкший к подобным физическим нагрузкам, — полночи пропехав через лес и получив затем серьезную рану, сумеет проплыть в ледяной воде без малого двенадцать километров — Проскурин вспомнил, что этот момент в рассказе летчика удивил его самого, — и не умереть от переохлаждения, потери крови и прочей напасти? Точно, никакому.

Стало быть, дальше. Скажем, пустили по его следу нюхача. Прошелся он по берегу, отыскал следы, выяснил, в какую хату Семенов вошел. Казалось бы, чего проще, заходи следом и кончай и летчика, и старичка. Уж если они так запросто пристукнули двоих милиционеров и тяжело ранили третьего, со старичком бы у них вообще никаких проблем не возникло. В одиночку, запросто. Но они вызывают вертолет. Зачем? А затем, ответил сам себе Проскурин, что к моменту появления этого самого нюхача Алексея либо забирали, либо он уже сидел в отделении. Выходит, как ни крути, за все про все минут пятнадцать понадобилось ликвидаторам, чтобы до городка добраться. Если же учесть, что садился вертолет не на главную площадь, а где-то на краю поселка, скорее всего на поле, и убийцам пришлось проделать весь путь пешком — а это три-четыре минуты как минимум, — то по всему выходит, что взлетали они максимум километрах в двадцати пяти от Старошахтинска. Любопытно.

Проскурин хмыкнул и повернулся к Алексею. Тот сидел, обмякший, словно мешок с мякиной. Руки как-то очень неестественно свисали между сиденьями, лицо побледнело и покрылось крупными горошинами пота. Майор даже испугался сперва, что попутчик умер. Он немного сбросил скорость и коснулся плеча Алексея. Тот моментально открыл глаза и незряче уставился перед собой.

— Что, уже приехали?

— Да нет еще пока. Слушай, я у тебя уточнить хотел, сколько ты в этой милиции просидел?

— А-а, — Алексей вновь закрыл глаза, голова его начала клониться на грудь, но он тут же взял себя в руки, встряхнулся. — минут двадцать пять, может быть, тридцать.

— Значит, двадцать пять — тридцать? Так-так.

Значит, взлетали они с какой-то вертолетной площадки в радиусе не больше двадцати пяти километров. База скорее всего там же. Найдешь базу — найдешь и самолеты.

— Ну-ка, мил человек, — пробормотал он, наклоняясь вперед и разглядывая шоссе через лобовое стекло, — посмотри-ка.

Вправо от основной магистрали отходила широкая асфальтовая дорога, перекрытая деревянными дорожными козлами, на которых виднелись таблички: «ВНИМАНИЕ! ВЕДУТСЯ ДОРОЖНЫЕ РАБОТЫ! ПРОЕЗДА НЕТ!» Даже не особенно приглядываясь, майор отметил, что ширина асфальтового полотна метров десять, не меньше. Да еще и деревья вырублены по обе стороны метра на три-четыре. «МиГу» сесть — с запасом.

— Смотри, то место?

Алексей мутно оглядел дорогу и пожал плечами:

— Не знаю, темно было. Может быть, и то.

— Ну, брат мой, дальше ты не убежал бы, даже если у тебя была бы олимпийская медаль по забегам на длинные дистанции. Тут и марафонец задохнется: посадки, пересеченная местность, ночь, снег. Нет, старик, больше ты не прошел бы. Так что тут-то вы и садились, если, конечно, ты чего-нибудь не напутал.

Алексей не ответил, только снова дернул плечом. Ему сейчас было безразлично, ошибся он или нет.

— Ну-ка, подвинем-ка эту баррикаду к едрене фене.

Проскурин выбрался из машины, отодвинул козлы и погнал «пятерку» по новенькому шоссе. Километра через полтора полотно оборвалось. Просека, правда, уходила еще дальше. От посадок доносился рев — двигателей, визг пил, иногда треск валящегося хлыста и дикий шум веток. За серыми коробками бытовок мелькали желтые тела бульдозеров, вальщиков, трелевщиков. Тут же, по-нищенски вытянув согнутую железную «руку», застыл апельсиново-оранжевый экскаватор, возились дорожные рабочие в осенне-рыжих спецовках и такого же цвета касках. На обочине урчал здоровый самосвал с асфальтом. Неспешно смолящий ядреную сигаретку водитель асфальтоукладчика косо поглядывал в сторону незваных гостей.

Проскурин притормозил и кивнул Алексею:

— Посиди-ка тут, а я разберусь.

Алексей стряхнул с себя дурноту, как хорошо выспавшийся человек отгоняет остатки последнего сновидения. Он мог бы поклясться, что именно на эту дорогу и садились самолеты, но сейчас тут не было ничего: ни капониров, ни кунгов, ни антенн, ни прожекторов. Вообще ничего. Только дорога, посадки да бригада рабочих. Никаких признаков присутствия военных машин. Абсолютно чисто.

Алексей медленно, сдерживая бьющийся в горле кашель, набрал полную грудь воздуха, а затем с трудом нажал на ручку дверцы. Та едва поддалась. То ли механизм заедал, то ли он слишком ослаб. Тем не менее Алексей привалился к стеклу здоровым плечом, собрал все силы и потянул никелированный рычажок на себя. Дверца распахнулась, и он едва не вывалился на свежий асфальт, все еще теплый, пахнущий гудроном.

Проскурин, не замечая действий попутчика, продолжал шагать вперед, к бытовкам, а навстречу ему уже семенил высокий худой парень в костюме-тройке и такой же, как и на остальных, золотисто-рыжей каске с надписью «АКОР». И орал что-то парень, зло взмахивая руками и указывая куда-то в сторону шоссе. Он брызгал слюной, а Проскурин шел на него, как «Титаник» на айсберг, спокойно и уверенно. Его мускулистые руки чуть-чуть покачивались, и Алексею в эту минуту подумалось, что фээскашник сейчас подойдет к парню и резко, не размахиваясь, ударит его под дых. Но ничуть не бывало. Майор остановился, достал из кармана удостоверение, продемонстрировал прорабу и о чем-то спросил — судя по лицу — ледяным тоном. То, что худосочный был именно прорабом, Алексей смекнул сразу. Слишком уж самоуверенно держится, слишком уж гордая посадка головы, слишком уж хорошо одет для всей этой рабочей сутолоки. Парень нервно улыбнулся, сказал что-то примирительно и начал объяснять. Руки его порхали по-дирижерски, жили своей особой жизнью, отдельно от подобострастно согнутого в пояснице тела.

Опершись локтями о крышу «пятерки», Алексей огляделся. Сейчас, когда его взгляд не уловил привычных ориентиров, он не мог толком сообразить, в какой точке полосы самолеты коснулись асфальта, в какой момент остановились и где всего две ночи назад стояли капониры. Он продолжал озираться, прикидывая в уме, что-то высчитывая, бормоча себе под нос:

— Так… пробег… примерно тут. Тормозные парашюты… здесь встали. И до кунгов метров пятьдесят. Нуда…

Оглянувшись, Алексей наметил какую-то видимую только ему точку на обочине трассы и поплелся к ней, пошатываясь, коченея от легкого теплого ветерка, казавшегося ему ледяным злобным ураганом. Его трясло, и все-таки он благополучно добрался до обочины, тяжело опустился на корточки и почти сразу наткнулся на то, что искал. Два ряда четких, идеальной формы кружков, и дальше еще несколько неполных отпечатков-полукружий, вмерзших в землю. Два ряда по четыре. Затем продольные полосы чистого грунта и еще два ряда по четыре. Затем еще и еще. Потом они оборвутся, а метров через семь начнутся новые. Значит, все-таки не приснилось, не сошел он с ума.

Алексей с трудом выпрямился, опершись о колено здоровой рукой. Внезапно закружилась голова, его повело в сторону, он пошатнулся, но удержался на ногах и побрел обратно к машине. Проскурин продолжал расспрашивать прораба быстро, деловито, а тот, побледневший, не слишком уверенный, объяснял, объяснял… Майор кивнул, похлопал парня по плечу, прошелся вдоль обочины, присел, осмотрел грунт, пощупал песок, поковырял пальцами асфальт, задумчиво глянул в сторону посадок, поднялся и быстро зашагал к машине. Плюхнувшись на переднее сиденье, Алексей оставил дверцу открытой, наслаждался свежим воздухом, холодным, морозящим нестерпимо, но все-таки свежим, вливающим в тело свою природную энергию. В глазах плыло, поэтому он не заметил, как Проскурин подошел, уселся на переднее сиденье рядом с ним и захлопнул дверцу.