Он невозмутимо выгрузил на стол дымящийся кофейник и все остальное, что принес. Когда, закончив свое дело, боцман удалился на кухню, Мышастый, дождавшись, когда стихнут последние смешки, сделав паузу, торжественно объявил:

— Вот и настало время. Сейчас вы увидите кое-что интересное. — Он сходил к оставленному на стуле возле входа «дипломату», который привез с собой и продолжил:

— Выбирайте нашу «мисс»…

Раскрыв кейс, он выложил на стол груду конвертов, которые тут же нетерпеливо расхватали Воловиков с Желябовым. Пока они с жадностью вглядывались в снимки, Мышастый принялся пить кофе — есть ему не хотелось. Двое друзей либо также не были голодными, либо настолько увлеклись просмотром, что забыли про все, даже про кофе. Через некоторое время они и вообще отодвинули съестное и, высвободив половину стола, тут же заняли его фотографиями — разгорячившимся приятелям уже не хватало места. Они периодически обменивались восторженными восклицаниями:

— Смотри, вот ничего!

— А эта, смотри какая! Нет, ты только глянь!

— Антон, — вдруг повернулся к Мышастому Желябов, — а ты чего не смотришь? Ты уже выбрал?

— Выбрал, — подтвердил тот.

— Кстати, тут возникает такая интересная тема… — присоединился к разговору Воловиков. Он на мгновенье задумался, видимо облекая свою мысль в нужную форму. — Вот понравятся нам троим разные. Как же, спрашивается, тогда быть? Ведь кто-то будет вынужден действовать вопреки своему желанию, подчиняясь решению большинства, так что ли? Достаточно того, что мы будем принуждать кое к чему эту нашу девушку. Ну, ей положим, просто на роду так написано — подчиняться сильному, терпеть и потакать всем его прихотям. Впрочем, как и многим другим в этой жизни, — цинично усмехнулся экс-мэр. — Но мы-то тут при чем? Я, например, так не хочу.

— Тогда может разыграем все это дело в бильярд, а? — загорелся Желябов. — Выберем каждый свою…

— Ну ты и хитрец, — покачал головой Мышастый. — С тобой, пожалуй, разыграешь.

— Так как же? — Воловиков ждал ответа.

— Ну, мне почему-то кажется, что мы все же сойдемся на одной кандидатуре, — Мышастый загадочно улыбнулся. Он действительно был уверен, что его приятели, так же как и он, непременно выберут Ольгу Скрипку. Уж очень она выделялась из общей массы пусть даже и по-настоящему красивых девушек, превосходя их всех подобно тому, как спортсменка олимпийского класса превосходит заурядных перворазрядниц.

— Ну-ну… — Воловиков недоверчиво покачал головой и снова углубился в изучение фотографий. Через секунду, опять увлекшись, он уже протянул Желябову чью-то карточку:

— Нет, ты только посмотри, какие у этой девчонки классные ноги!

— Ага, — согласился тот и взамен показал другую:

— А у этой? — Через мгновение за столом опять воцарилась рабочая атмосфера:

— О! Какие ножки! Ого, вот это фигурка!.. А у этой-то, у этой! Вот это да! А эта? Ничего себе грудь!..

Мышастый, с волнением отметив, что Воловиков добрался до фотографии Ольги, старался внимательно проследить за его реакцией. Когда тот принялся вертеть в руках два цветных отпечатка, он слишком долго, как показалось Мышастому, и молча, без комментариев, вглядывался то в лицо, то в фигурку девушки, снятой на пляже. Потом медленно, словно через силу, отложил их в сторону, взял в руки фотографии очередной претендентки, но тут же отбросив их в сторону, опять вернулся к тем, Ольгиным. Опять долго вглядывался в них молча, без каких бы то ни было комментариев, не поднимая головы и не замечая ничего вокруг. Затем, опять, словно проделывая над собой усилие, нехотя отложил фотографии Ольги Скрипки и уже совсем бегло завершил просмотр остальных, как-то автоматически перебирая их одну за другой и не задерживаясь при этом ни на секунду. Мышастый с облегчением убедился, что обворожительная молодая женщина запала Воловикову в душу так же, как и ему самому. Он шумно выдохнул воздух — по меньшей мере один единомышленник был уже найден. Но вот никакой особой реакции на Ольгу Желябова он не заметил, а ведь тот держал в руках ее фотографии сразу после Воловикова, и раз он ничем не выделил ее из других, значит ничего особенного, что отличало девушку от остальных, он в Ольге не нашел…

Наконец двое членов своеобразного жюри просмотрели все до конца и только сейчас потянулись к давно остывшему кофе.

Не сомневаясь, в общем-то, в Воловикове, Мышастый устремил свой взор на Желябова. Конечно, против них — двоих, как он надеялся, единомышленников, — бывший областной не выстоит, сломается, но все же хотелось, чтобы всем троим общая избранница была в радость, чтобы никого не пришлось принуждать.

Он спросил, обращаясь к нему:

— Ну что, никого не выбрал?

— А? — Желябов очнулся от каких-то размышлений, отхлебнул холодный кофе. — Это ты мне, Антон?

— Тебе, тебе, — подтвердил тот.

— Почему не выбрал? Очень даже выбрал.

— И кого же? — с легким напряжением в голосе спросил Мышастый, гадая про себя, когда же тот успел, а он так и не заметил, хотя внимательно наблюдал за обоими.

— Кого? — переспросил бывший областной и ответил:

— А вот ее! — Поискав глазами, он протянул руку и вытащил из общей кучи фотографию Ольги. — Вот ее… — задумчиво повторил он, пристально вглядываясь в снимок. — Я знаю, Антон, что она и твоя ставленница, верно? — поразил его Желябов еще больше. — Ты ведь так внимательно следил за реакцией Воловикова, что трудно было не догадаться. Я угадал?

Мышастый с Воловиковым рассмеялись.

— Ах ты, старая бестия! — восхитился бывший мэр. — А ведь какой наблюдательный, вот жук! Сидит, вроде увлечен до предела, а сам все вокруг подмечает, ничего не упустит. Привык, сидя у себя в президиумах, отсыпаться да работать одновременно! В общем, я очень рад, друзья, что мы выбрали одну и ту же девчонку и нам не пришлось спорить между собой, а в итоге кому-то поступаться своим желанием. Нет, но ведь до чего хороша, а? — Он уже в который раз взял в руки Ольгин снимок, отложенный партсекретарем — видимо, просто не мог от него оторваться, в точности как и Мышастый некоторое время назад. А ведь тот и в течение дня еще несколько раз возвращался к нему снова и снова, словно было в молодой женщине нечто гипнотическое.

— Лишь бы она только и в жизни оказалась такой же необыкновенно красивой, — все же капнул Желябов дегтем. — А то ведь всякое бывает.

— Да что такого может с ней быть? — немного уязвленный за девушку, которую уже заранее считал как бы своей своей, поинтересовался Мышастый. — Что у нее, что-нибудь отвалилось, что ли? Вдруг покривели ее чудные ноги?

— Ну, отвалилось — не отвалилось, но вот располнеть или подурнеть от нынешней веселой жизни она могла запросто.

— Ну, — вступил в разговор Воловиков, будто тоже решил удивить Мышастого своей наблюдательностью; в свою очередь демонстрируя Шерлокохолмовские задатки, — к примеру, портрет свежий — там ведь дата какая стоит, видали? То есть он заказан специально, для отправки, а значит, она именно сегодня такая красивая, а не десять лет назад. Ну, а пляжная… Она же честно написала, что фотографии два года. Но если ты сравнишь этот снимочек с перечисленными ею данными… Рост, вес…

— Сдаюсь, сдаюсь! — Желябов шутливо поднял руки. — Это я так просто, чтобы вы не впадали в чрезмерную эйфорию. А то я гляжу — вон, глазенки-то так и сверкают у обоих, так и сверкают.

— Как тут не засверкать, — проворчал Воловиков. — Антон, спрячь снимки, а то так и тянет опять полюбоваться. Что за наваждение…

— Кстати, а вы заметили, что послание-то свое она надушила? — опять блеснул наблюдательностью Желябов. — Какой интересный у этого листочка аромат!

— Точно! — хлопнул себя по лбу Воловиков. — А я-то, старый дурак, все себе голову ломаю — откуда женскими духами потягивает? А кстати, ничего запах, наверное дорогие.

— Я заметил, — подтвердил Мышастый. — Шикарная женщина, нечего сказать. И во всех их женских штучках преотлично толк знает, не отнимешь.

— Ладно, значит порешили, — заключил Воловиков, наблюдая, как Мышастый прячет письма обратно в дипломат. — Антон, а как ты все это сумел организовать?