На какой-то краткий миг он вдруг почувствовал замешательство — а если и там ничего достойного не найдется? Ведь тогда придется придумывать что-то новое — не посылать же опять Бугая, чтобы тот подобно мелкому шкоднику таскал из чужих ящиков почтовую корреспонденцию. Это и так был, в общем-то, каприз художника, повторять который он был не намерен. Неужели не найдется хотя бы одной толковой?.. Он опять углубился в изучение женских прелестей, изучая пока только портретные фото — он делал это намеренно, оставляя самое лакомое на десерт. Он медленно перебирал оставшиеся снимки, раскладывая их по кучкам, перетасовывая и так и сяк, пытаясь определить, где получше, но вскоре поймал себя на том, что его взгляд упорно возвращается к одной из них. Это лицо его словно чем-то приворожило, а взгляд выразительных карих глаз этой неординарно красивой женщины словно манил в какие-то прекрасные дали, приглашая именно его, Мышастого, разделить с ней далекий путь познания этого восхитительного, неведомого чего-то… Отложив пока конверт с этим завораживающей красоты лицом в сторону, чтобы не сбиваться с толку, он принялся изучать оставшиеся. К нему он вернется несколько позже, сейчас оно мешает оценивать достоинства других.
Следующим этапом явилось то, что он отобрал, наконец, десять самых лучших — они были уже примерно равноценны и являлись действительно очень красивыми девушками. Мышастый сразу успокоился — в принципе с любой из них уже можно вполне плодотворно поработать. Уже с гораздо большим трудом и сомнениями ему удалось из этой десятки выбрать шесть — это было непросто, потому что они опять же были между собой примерно равны. И перед тем как перейти к завершающему этапу своих действий, он, убрав на время всю эту груду бумаг со стола, заказал еще кофе. На сей раз не для того, чтобы устроить себе очередное испытание на выдержку — нет, сейчас он уже просто немного устал. Когда перед ним появилась чашечка вожделенного напитка, а Танюша ушла, слегка покачивая бедрами, он даже не посмотрел ей вслед, провожая глазами ее загорелые ноги, что бывало с ним весьма нечасто — настолько велико было сейчас желание немедленно вернуться к прерванному занятию. Вообще-то он намеренно и вопреки установившимся повсеместно правилам запретил своей секретарше носить на работе колготки либо чулки, чтобы в любой момент можно было, протянув руку, убедиться в том, какая нежная кожа ее столь возбуждающих ног, но сейчас… И вот, из шести фотографий он наконец отобрал три. Эти претендентки были уже настолько равноценны в своей красоте, что если одна из них не смогла бы по каким-либо причинам приехать, любая из двух оставшихся могла свободно ее заменить без какого бы то ни было ущерба для дела. А вообще, любая из предыдущих шести или даже десяти вполне на это годилась — просто нужна была лишь одна, лучшая, только поэтому он и продолжал скрупулезно продолжать выбор.
Сделав вывод, что без девушки они в любом случае не останутся и лишь сейчас успокоившись окончательно, Мышастый вернулся к отложенной ранее фотографии — той, что так сильно его чем-то приворожила. Сдвинув десятку лучших в сторону, он взял в руки ту, заветную, и опять долго не мог оторвать от нее взгляда. В лице этой девушки удивительным образом сочетались некая аристократичность, чувственность, какая-то беззащитность и, как ему показалось, некоторая надменность, высокомерие, а еще одновременно властность и уж совсем неожиданно — покорность; словом, такие качества, которые вроде бы являются взаимоисключающими. Как такое могло быть, он не знал, но факт оставался фактом — фотографию именно такой женщины он держал сейчас в руках. И все это помимо того, что если говорить о правильности черт или красоте ее лица, то перед ним сейчас находилось просто само совершенство… Абсолютно каждая его деталь в отдельности являлась идеальной — начиная с чуть припухлых, четко очерченных и очень красивой формы губ или пикантно выделяющихся на утонченной формы лице скул, и заканчивая тонкими нервными бровями. Собственно, ни одного изъяна он в ней попросту не нашел.
Тогда, предвкушая либо сладкий вкус победы, либо горечь поражения, Мышастый с вновь подступившим волнением достал листочек с кратким перечнем ее данных… Он намеренно разбивал свои действия поэтапно, как бы играя в азартную игру с постепенным повышением ставок, фотографию в полный рост оставляя при этом на самый конец. Ее данные, если только эта барышня не являлась патологической лгуньей, в чем ее заподозрить у Мышастого не имелось пока никаких оснований, только подтверждали его предварительные выводы. Рост сто семьдесят два — это чуть меньше роста современных манекенщиц. Для них такой рост был ниже минимальной планки, его же устраивал как нельзя лучше — выше ему не требовалось. У него самого было сто семьдесят пять при полном туловище, животе средних размеров, явственно выпирающим из-под одежды и настойчиво требующим специальных упражнений, мощных коротких ногах и короткой же шее — почти полном ее отсутствии. Соответственно, в противовес, как это бывает со многими, он любил высоких и стройных, не имеющих излишнего веса — его секретарша служила ярким тому подтверждением. А вес этой дамы, как он вычитал в бумажке, составлял пятьдесят четыре килограмма — для ее роста просто на редкость прекрасное соотношение. При таком удачном раскладе ее тело как раз должно быть весьма худеньким, но одновременно и без выпирающих косточек, со всеми присущими женщинам восхитительными выпуклостями в положенных местах, — подумалось ему. Талия у этой девушки была поистине осиной, а грудь как раз второго, его любимого размера — то есть не слишком большой, чтобы под весом собственной тяжести неуклонно стремиться вниз, но и не слишком маленькой, чтобы ею нельзя было любоваться или жестко захватить в пригоршню нетерпеливой рукой. И возраст, — как с удовлетворением отметил он, заканчивая изучение ее данных, — двадцать четыре года — это же просто прекрасно! Значит, она не является ни глупенькой, но при этом амбициозно-противной малолеткой, с еще не привитыми манерами приличного поведения и отсутствием изысканности; ни одновременно чересчур опытной и много повидавшей, возможно даже чересчур много раз битой жизнью. Как раз золотая середина, — решил Мышастый. Наверняка ей присуща та особая женская элегантность и ухоженность, некоторая, возможно, доля манерности, что так его возбуждает; и наверняка она уже давным-давно, в отличие от большинства тех же малолеток, научилась за собой ухаживать, что в основном приходит с возрастом — холить и нежить свое тело, не позволяя себе ходить с облупленным лаком на ногтях, не забывая делать педикюр или вовремя скоблить пятки… В общем, пока все шло просто превосходно.
Теперь оставалось сделать последний, заключительный жест, который должен был сейчас все решить и которого, несмотря на всю его кажущуюся простоту, он пока никак не мог заставить себя совершить, испытывая излишнее нервное возбуждение — достать ее фотографию в полный рост. Его даже охватило чувство легкого страха — а вдруг она окажется не очень?
Считывать сантиметры на бумаге — это одно, а визуально все может оказаться совсем по-другому. Интересно, в купальнике она, или нет? Если в одежде — видны ноги, или нет? Ведь это было для него в женщине самым важным — ноги!
Предательски дрогнувшей рукой он взялся было за забытую чашку кофе, но тот оказался давно остывшим — к черту кофе! К черту этот кофе и к черту всяческую выдержку!.. Он решительно рванул оставшуюся фотографию из конверта. Рванул и замер… Это была она… Никаких сомнений — это была она!..
Сейчас, глядя на пляжный снимок, где восхитительной красоты молодая женщина, изогнувшись в какой-то соблазнительно-кокетливой позе тянется за мячом, демонстрируя свое просто какой-то поистине божественной красоты тело, Мышастый принял твердое и окончательное решение — она и только она! Даже если откажутся Воловиков и Желябов, он просто пошлет их подальше; даже если она не приедет по первому вызову, он найдет другой способ ее заманить — да он ее просто похитит, в конце концов! Окажись сейчас под рукой Бугай, он просто расцеловал бы этого бывшего боцмана за то, что тот вытащил для него воистину счастливый билет… Все, теперь дело можно было считать окончательно сделанным.