На следующий день, возвращаясь с работы, Серега купил в киоске у метро свежую газету. Устроившись в уголке вагона, он начал просматривать новости. На первой страничке бросился в глаза набранный большим шрифтом заголовок: «Президент отказался от идеи принимать в Украину отработанное ядерное топливо из Европы!», а чуть ниже еще один подзаголовок: «Нет ядерной свалке в Украине!» Сергей небрежно свернул газету и, мечтательно улыбаясь, уставился в потолок. В том, что заголовок, набранный самым крупным шрифтом, который применяется только в газетном деле, появился в сегодняшнем номере, была его прямая заслуга. Жаль, что те, кто сейчас едет рядом с ним, не знают об этом.

Он даже не обратил внимания на заметку, размещенную на второй странице, слева, в самом низу. В заметке было сказано, что по необъяснимым причинам неожиданно для всех свел счеты с жизнью выстрелом в висок Помощник Президента, а дальше указывалась фамилия незадачливого и так нелепо закончившего свою жизнь человека.

Швисс ждал телефонного звонка целый день, а потом еще день, и еще. Но ни Петр Петрович, ни Николай Николаевич так и не позвонили ему. Потеря пяти миллионов евро для Концерна была, конечно, не убийственна, но сам факт пропажи наводил на весьма неприятные размышления. Раз может пропасть такая сумма денег, ощутимая даже для Концерна, несмотря на его обороты, встает вопрос об эффективности руководства.

В дело вмешался наблюдательный совет Концерна, который потребовал отчета: куда делись деньги? Сказать правду, что деньги отправлены в Украину для дачи взяток, а там украдены, было равносильно тому, чтобы подписать заявление об отставке с непредсказуемыми последствиями. Так можно попасть под суд и получить приличный срок. Кроме того, в прессу просочилась информация, непонятно откуда возникшая, но залетевшая прямиком в стан немецких «зеленых», что Швисс копает под закон о запрете атомной энергетики в Германии. Эта информация вкупе с многочисленными вопросами, возникшими у наблюдательного совета, которые непонятным образом тоже стали известны прессе, вызвали грандиозный скандал, повлекший за собой отставку Швисса.

Нервная система директора не выдержала такой нагрузки и дала сбой: он стал неадекватен. В больнице Швисса поместили в отдельную палату для привилегированных пациентов, где он по многу часов разговаривал с кем-то невидимым на незнакомом медицинскому персоналу языке. Совершенно случайно этот разговор услышал один из санитаров, который, имея жену-еврейку, в недалеком прошлом эмигрировал из Украины в Германию. Вслушавшись в быструю и невнятную речь пациента, он удивленно воскликнул:

— Ну надо же! Это же чистый полтавский говор! Во как шпарит! Почти без акцента! Если бы дома, в Украине, крыша поехала, это бы я понял! Есть от чего. Но приехать в Германию и рехнуться здесь? Это же как нагрешить надо?

Никто не заметил, как за длинным рассказом окончилась ночь и на востоке, где темное звездное небо сливается с горизонтом, появилась тоненькая серая полоска. Костер не погас, потому что в него не забывали подкладывать дрова, и они продолжали трещать, выкидывая вверх искры, которые летели вверх по затейливым траекториям. Под утро тишину все чаще и чаще стали нарушать различные звуки. Разгулялся судак, плюхаясь в фарватере, как брошенные в воду камушки, а на перекатах мощно и дружно прорезалась стая крупного жереха. Защебетали в кустах какие-то пичуги, и зашелестел в ивовых ветвях ветерок, набираясь прохлады от выпавшей еще с ночи росы.

Заухала выпь, и откуда-то издалека донесся лай собаки, неизвестно как оказавшейся в этой глухомани.

— Василии, а Василия! А дальше-то что было? — спросил кто-то из ночной темноты.

— Дальше? — переспросил Василич, не отрывая взгляда от костра, отчего в его глазах плясали колеблющиеся багровые огоньки. — А что дальше? Что я тебе, Кассандра, чтобы будущее угадывать? Поживем — увидим, что будет дальше. Во всяком случае, хранилище для забугорного отработанного топлива пока не строят. Ты что, газет не читаешь?

— А Серега? Серега куда делся?

— Да никуда он не делся, работает в институте, как и раньше. У нас в отделе действительно одни старожилы остались. Нужно молодежь растить, через пару лет в науке работать некому будет.

— А Хозяин? Что сталось с Хозяином?

— С Хозяином? А почему с ним должно было что-то статься? Ведь дураков да подлецов на свете не поубавилось. Их же не сеют, они сами растут! Должен кто-то охранять от них то, что осталось в Зоне живого. Разве нет?

Серая полоска на горизонте заметно посветлела и начала постепенно розоветь. Пришел новый день.

ФАКУЛЬТЕТ ВСЕОБЩЕЙ ЛЮБВИ

роман-реконструкция

Глава 1

Каменец-Подольская область, г. Изяслав. Март 1938 г.

— Папа! Папка пришел! — Десятилетняя Наденька с разбегу ткнулась в отцовский живот.

— Ах ты, котенок… — Николай Тысевич погладил дочку по русым волосам. — Как дела в школе?

Он устало сел на табурет у самого порога, стараясь не наследить в маленькой темной прихожей.

— Хорошо дела в школе, — щебетала дочка, — сегодня по арифметике пятерку получила!

Тысевич с трудом стащил сапоги. Счетовод не счетовод, а по грязным полям тоже топать приходится. Тяжелый чернозем висел на сапогах, словно гири, и счищался разве что толстой острой щепой, а если подсыхал, то и нож с трудом его брал.

Тысевич прислонился к стене и закрыл глаза.

— Коля, пиджак испачкаешь. — Наталья, жена, неслышно подошла сбоку и положила на плечо невесомую руку. — Пиджак, говорю, о стенку испачкаешь.

— Устал я что-то, Наташа. Целый день в правлении толчея. А потом еще по полям… Посевная-то на носу! Иди, дочка, иди. Уроки сделала? Ну иди, занимайся. Сегодня…

Тысевич не успел закончить фразу — открылась входная дверь и на пороге появилась Маруся, старшая дочка, невысокого роста, ладная, тугая, словно огурчик с грядки.

У них с Натальей было еще два сына, оба закончили десятилетку и продолжали учиться: один — в Киеве, другой — в Орле. «Сам без штанов ходить буду, но детей своих выучу!» — заявил отец, и после этого все в семье было настроено на то, чтобы дать детям достойное образование.

— Маруся, почему так поздно сегодня? — Наталья была обеспокоена. Обычно дочка всегда приходила не позже четырех, а сейчас уже было почти семь вечера.

— Папа, мама, я подала заявление на вступление в комсомол!

— В комсомол? Думаешь, примут? — в голосе Натальи звучала неуверенность.

— А почему нет? — не открывая глаз, сказал отец. — Правильно, дочка! Конечно, примут, какие могут быть сомнения? Чем ты хуже других? И когда принимать будут?

— На следующем заседании бюро, в апреле, а когда точно — позже скажут.

— Ну и слава Богу, — вздохнув, произнесла Наталья.

— Мама, какой Бог? Еще услышит кто! Будет мне потом комсомол…

— Ах, Маруся! Я сорок с лишним лет с Богом живу, так что же мне сейчас прикажешь делать?

— Наташа, и вправду, была бы ты поосторожнее! Время-то нынче вон какое… А ты, дочка, иди ужин собирай. Все, наверное, голодные?

— Хорошо, папа, я только умоюсь.

Отец снова прислонился к стене.

— Случилось что? — заволновалась жена.

— Сегодня Лыскова взяли.

— Это того Лыскова, который Мельников?

— Да, директора Шепетовского лесхоззага.

Наташа положила руку на сердце.

— Господи… За что?

— А за что сейчас берут? Черт его знает! Но ведь зря арестовывать не будут. В чужую душу не заглянешь. Я с Лысковым встречался несколько раз по делам. Вроде нормальный мужик, а смотри ты! Оказывается, враг народа! Наташа, а может, он и вправду камень за пазухой носил? — Николай с надеждой посмотрел на жену.