— Можете сохранить их, если хотите, — с ехидством сказал я.

— Эти? — она показала на смятые листки. — Они мне не нужны…

— Ха-ха-ха! Память, кажется, возвращается!

— Пожалуйста, я…

— У вас съехал парик, мисс Лемэй.

Ее руки автоматически взметнулись, поправляя прическу, но в следующее мгновение она опустила их и с досадой закусила губу. В темных глазах мелькнуло что-то вроде отчаяния. И снова во мне шевельнулось неприятное чувство недовольства собой.

— Пожалуйста, оставьте меня! — попросила она. Я посторонился и дал ей пройти. На миг ее глаза встретились с моими, и, могу поклясться, в них была мольба. На лице ее что-то дрогнуло, словно она хотела расплакаться, а потом она тряхнула головой и поспешно удалилась. Я медленно пошел за ней, посмотрел, как мисс Лемэй, сбежав по ступенькам, свернула на набережную канала. Двадцать секунд спустя в том же направлении прошествовали Белинда и Мэгги. Несмотря на зонтики, они совершенно промокли и имели несчастнейший вид. Возможно, им все таки удалось добраться до отеля на десять минут. Я вернулся в бар, откуда совсем не собирался уходить, хотя и должен был убедить мисс Лемэй в обратном. Бармен, очень милый человек, встретил меня дружелюбной улыбкой.

— Еще раз добрый вечер, сэр! А я думал, вы уже пошли спать.

— Я так и хотел сделать, но потом мои вкусовые бугорки подсказали мне, что стоит выпить еще одну порцию.

— Всегда нужно поступать так, как подсказывают вам наши вкусовые бугорки! — заметил бармен с серьезным видом. Он протянул стакан. — На здоровье, сэр!

Я взял стакан и вновь обратился к своим мыслям. Я размышлял о наивности, о том, как неприятно идти против своей воли, и о том, могут ли молодые девушки краснеть по заказу. Кажется, когда-то мне говорили, что некоторые актрисы способны на это, но сам я не был уверен. Поэтому ничего не оставалось, как заказать еще порцию.

Следующий стакан, который мне удалось поднять за этот вечер, был совсем другого рода, гораздо тяжелее и наполнен более темной жидкостью. Практически, целая пинта крепкого ирландского портера — редкость для любого континентального кабачка, но только не для «Старого Белла», кабака более английского, чем любой английский трактир на большой дороге. Он специализировался на разных сортах английского пива, а также — и мой стакан тому свидетель — на крепких портерах.

Кабачок ломился от посетителей, но мне удалось найти отдельный столик. Я сел лицом к двери — не потому, что беру пример с жителей «Дикого Запада», питающих отвращение к дверям за спиной, — просто не хотел упустить момента, когда Мэгги или Белинда войдет в зал.

Пришла Мэгги. Она подошла к моему столику и села. Девушка промокла до нитки, и, несмотря на косынку и зонтик, ее иссиня-черные волосы прилипли к щекам.

— Ну как, все в порядке? — спросил я.

— Если промокнуть насквозь означает полный порядок, тогда — да! — Ну и колючка! Совсем не в духе моей Мэгги. Должно быть, она в самом деле совсем промокла.

— А как Белинда?

— Тоже не размокнет. Но она, мне кажется, слишком беспокоится о вас, — Мэгги подчеркнуто подождала, пока я с удовлетворением не спеша отпил глоток портера. — Но она надеется, что вы не перегнете палку.

— Белинда — очень внимательная девушка, — сказал я, понимая, что Белинда догадывается, насколько все опасно.

— Она еще молода, — заметила Мэгги.

— Конечно, Мэгги.

— И легкоранима.

— Тоже верно.

— И я не хочу, чтобы с ней приключилась какая-нибудь беда, Пол.

Это заставило меня резко выпрямиться, по крайней мере, мысленно. Она никогда не звала меня Полом, если мы были не одни, да и то, только в задумчивости или под влиянием эмоций, забыв о так называемых приличиях. Я не знал, как отнестись к ее словам, и много бы дал, чтобы узнать, о чем они говорили между собой. Я начинал сожалеть, что не оставил обеих девушек дома и не захватил вместо них пару доберман-пинчеров. По крайней мере, доберман живо расправился бы с нашим невидимым приятелем на том складе.

— Я сказала… — начала Мэгги.

— Я слышал, что вы сказали. — Я отпил еще глоток портера. — Вы очень славная девушка, Мэгги… — Она кивнула не потому, что согласилась с моими словами, а показывая мне, что по какой-то неведомой причине сочла ответ удовлетворительным, и пригубила стакан с шерри, который я заказал для нее. Потом я сказал: — Итак, где же подружка, за которой вы следили?

— В церкви.

— Что? — я чуть не поперхнулся.

— Распевает гимны.

— О, Боже! А Белинда?

— Тоже в церкви.

— И тоже распевает гимны? Не знаю. Я туда не входила.

— Может, и Белинде не следовало туда входить?

— А где может быть безопаснее, чем в церкви?

— Верно, верно… — Я пытался успокоиться, но без-

успешно.

— Одна из нас должна была остаться.

— Конечно.

— Белинда высказала предположение, что вы, возможно, даже поинтересуетесь, какая это церковь.

— С чего бы… — Я уставился на Мэгги. — Вы хотите сказать, что это Первая протестантская церковь Общества американских гугенотов? И когда Мэгги утвердительно кивнула я оттолкнул стул и поднялся. — Пошли!

— Как? Оставить чудесный портер, столь благотворно влияющий на наше здоровье?

— Сейчас меня больше заботит здоровье Белинды! Мы вышли, и только тут до меня дошло, что название церкви ничего Мэгги не говорит. А не говорит потому, что Белинда ей ничего не рассказала, и не рассказала потому, что, когда она вернулась в отель, Мэгги уже спала. А я-то воображал, что они успели посудачить и обо мне. А они, оказывается, вообще ни о чем не говорили. Либо это весьма любопытная деталь, либо я не очень умен. Либо и то и другое вместе.

Как обычно, шел дождь, и, когда мы проходили по улице Рембрандтсплейн, мимо отеля «Шиллер», Мэгги зябко поежилась, и весьма кстати.

— Смотрите! — сказала она. — Вон такси! Масса такси!

— Не утверждаю, что все таксисты Амстердама подкуплены злоумышленниками, но, тем не менее, я бы не рискнул побиться об заклад, — сказал я с чувством и добавил: — Нам недалеко.

— Конечно, это на такси недалеко, но для ходьбы — неблизко. — Мне тоже не хотелось идти пешком, но, тем не менее, я повел Мэгги по Торбекерсплейн, повернул налево, направо и снова налево, и, наконец, мы вышли на Амстель.

Мэгги сказала:

— А вы, кажется, знаете здесь все закоулки, майор Шерман?

— Я уже бывал тут раньше.

— Когда?

— Не помню. Кажется, в прошлом году.

Когда именно в прошлом году? — Мэгги знала или считала, что знает обо всех моих поездках за последние пять лет, и ее было легко задеть за живое. Кроме того, она не любила так называемых «несоответствий».

— Кажется, весной.

— В течение двух месяцев, может быть?

— Около того.

— Прошлой весной вы провели два месяца в Майами, — сказала она инквизиторским тоном. — Так записано в отчетах.

— Ну, вам же отлично известно, как я путаю даты!

— Нет, совсем не известно. — Она помолчала. — Я думала, что вы раньше никогда не встречались с полковником де Граафом и Ван Гельдером.

— Не встречался. Но… — Я не хотел их беспокоить. — Я остановился у телефонной будки. — Надо позвонить в два места. Подождите меня здесь.

— Не буду. — Очевидно амстердамский воздух сильно ударял в голову, — Мэгги становилась не лучше Белинды. Впрочем, она была права: косой дождь поливал нас беспощадно. Я открыл дверь телефонной будки и пропустил Мэгги вперед. Позвонив по известному номеру в ближайшую таксомоторную компанию, я начал набирать другой.

— Я не знала, что вы говорите по-голландски, — заметила Мэгги.

— Наши друзья тоже этого не знают. Вот почему нам нужен честный таксист.

— Вы никому не доверяете, не так ли? — с восхищением заметила Мэгги.

— Я доверяю вам, Мэгги.

— Нет, не доверяете. Не хотите обременять мою красивую головку ненужными проблемами.

— Не мешайте мне, — взмолился я. К телефону уже подошел де Грааф. После обычного обмена любезностями я спросил: — Как насчет тех клочков бумаги? Еще не удалось выяснить? Спасибо, полковник де Грааф. Я позвоню попозже.