— Грязная шлюха! Ты развязалась! Как же ты…

Я как безумная отбивалась от нее, пыталась швырнуть песок ей в глаза и ударить в живот, но она ловко уворачивалась. Она схватила меня за горло так сильно, что казалось, глаза сейчас выскочат. Потом уткнула меня лицом в песок, и я ничего больше не видела, но почувствовала холод пистолета:

— Какая же ты тварь! — визжала она в истерике, сев мне на спину и вывернув голову набок. Я захлебнулась воздухом. Дуло переместилось к виску.

— Мне очень жаль, Анс. Правда. Я не знала. Я могла бы тебе помочь. Я еще могу тебе помочь. Ну же, я ведь знаю, что ты не хочешь этого делать.

Она снова двинула меня в шею:

— Ты не заслуживаешь! Ты и все эти шлюхи, которые надираются и трахаются, а потом рожают на свет детей, а другие должны разгребать за ними дерьмо! Это ужасно нечестно! Ты хотела всего… Ты все получила! И тебе мало! А я… Я никогда не хотела многого. Только семью. Только шанс на нормальную жизнь. Я, черт побери, старалась изо всех сил, но ведь это никого не колышет! А ты… ты живешь только для себя. И получаешь любовь! Ведь они любят тебя! Даже когда ты избавляешься от их детей и выставляешь их из дома!

Она дрожала, а дуло пистолета било меня в висок. Я должна была говорить и отвлечь ее.

— Но ведь у тебя был Мартин? Он тебя любил…

— Мартин просто ублюдок. Он бросил меня, как ненужную тряпку. После всего, что мы пережили… — ее голос дрогнул. — Он хотел детей. Мы только об этом и говорили, снова и снова. Как наш дом подходит для большой семьи. Что мы будем делать все совсем не так, как наши родители. Но я никак не беременела. Месяц за месяцем. Ты знаешь, что это значит для отношений? Нет, ты не знаешь! Ты беременеешь, даже не подумав, просто потому, что напилась. И рожаешь детей, которых не хочешь. А мой ребенок умирает. После пяти подсадок, когда каждый раз боль и эти гормональные уколы, когда каждый раз напрасная надежда! И наконец получилось! Я так радовалась. Два месяца. Меня выворачивало наизнанку, но я не обращала внимания. У меня в животе жил ребенок. Я так была занята этим, что не замечала, что происходит с Мартином…

Она задыхалась и лихорадочно вздрагивала. Вдруг она схватила мою руку и заломила ее за спину. Нельзя было позволить ей себя связать. С завязанными руками у меня не было ни единого шанса.

— Ты его убила?

— Я не хотела. Я только хотела, чтобы он остался со мной. И стараться дальше завести ребенка. Больше ничего. Но он не хотел. Он считал, что я изменилась. Что я зациклилась на попытке родить. Он сказал, что я должна смириться. Мы потеряли нашего ребенка и, возможно, это был знак, что так все и должно быть. Он говорил, я должна побольше общаться с тобой. «У Марии есть дети, тебя это утешит». Утешит! Как будто этого достаточно. Потом он рассказал, что разговаривал с Геертом. Что вы расстались, и ты сделала аборт. «Как это горько», — сказал он. «Пригласи Марию к нам. Вы сможете поговорить, погуляете с детьми по пляжу». Ха! Ну вот, я так и сделала, урод! Вот она, валяется здесь у меня под ногами, твоя сильная Мария! А ее детишки у меня! И они меня обожают, знаешь ты это?!

И тут я разозлилась. Так разозлилась, что все мои мышцы сжались что есть силы как раз в тот момент, когда она отвлеклась, пытаясь снова связать мне руки. Я дернулась назад, высвободила правую руку и ударила Анс по руке, сжимавшей пистолет у моего виска. Потом повернулась и с жутким криком отпихнула ее от себя. Ее ногти впивались мне в кожу, она била меня коленом в живот, но я была сильнее. Я поднялась на ноги и толкнула ее, она ударилась затылком о замерзший песок, пистолет выпал из рук.

Мы обе затихли на песке, оглушенные грохотом выстрела. Я первой попыталась подняться и посмотреть, не ранила ли она себя. Прошептала ее имя, но она не пошевелилась. Ветер и море бушевали, заглушая друг друга, луна скрылась за тучами. Стал накрапывать дождь, Анс, видимо, почувствовала ледяные капли и стала приходить в себя, но она уже опоздала — я крепко сжимала пистолет в руках. Маленький, черный, он оказался гораздо легче, чем я думала. Я никогда раньше не видела оружия, не говоря уже о том, чтобы держать его в руках, и, конечно, не представляла, что с ним делать, но направила дуло на сестру, которая смотрела на меня, сжав дрожащие синие губы.

— Ты сильно пожалеешь, если меня убьешь, — сказала она.

— Если надо будет, я это сделаю. И уж точно не дам тебе застрелить меня.

— Мария, ты сама загнала себя в угол. Тебе же никто не верит. И что люди подумают, если ты в меня выстрелишь? Тебя отправят за решетку, а Вольф и Мейрел останутся сиротами!

— Я не буду в тебя стрелять, я заставлю тебя вернуться домой и рассказать всю правду.

— Они все знают, что ты чокнутая. Виктор уже рассказал все полицейским. Что ты всегда была со сдвигом и совсем свихнулась после аборта. А теперь думаешь, что все против тебя, не можешь отличить правду от своих фантазий и придумала себе маньяка. Ты невменяемая!

Она поднялась на ноги и стала надвигаться на меня:

— Отдай мне его, Мария, пожалуйста. Или выбрось, далеко-далеко, брось в море. Ты ведь не хочешь меня убивать. Ну, милая, иди ко мне.

Я почувствовала сигарный запах. Он приблизился откуда-то сзади, кто-то схватил меня за руку и крепко обнял за талию. Анс вдруг заплакала и упала на колени.

— Все в порядке, дорогая, отдай пистолет. Давай же, хватит неприятностей.

Это был Виктор.

Глава 43

Виктор был не один. Неподалеку на дюне стоял Ван Дейк, а с ним еще четверо полицейских. По траве мелькали страшные тени мигалок двух полицейских машин и «скорой помощи».

Я не собиралась сопротивляться и сразу отдала ему пистолет, поняв, что все закончилось. С одной стороны, мне стало легче, что кто-то положил конец нашей затянувшейся схватке. Я никогда не смогла бы выстрелить в свою сестру, а она ни за что бы не сдалась.

Закутанная в колючее, пахнущее пылью одеяло, сжимая в одной ободранной руке стаканчик с обжигающим кофе, а в другой — крепчайшую сигарету «Кабальеро», я могла только плакать. Слезы согревали мои замерзшие щеки и падали на сигарету. И это была я. Обритая наголо, трясущаяся, всхлипывающая сумасшедшая с окровавленными руками. Лучше не придумаешь.

На меня с состраданием поглядывал медбрат, марокканский парень с покрытым оспинами лицом, и теплыми карими глазами с неестественно длинными густыми ресницами:

— Мефрау? Вы не могли бы пройти к «скорой помощи»? Мы хотим осмотреть ваши раны.

Он помог мне подняться, и мы поковыляли к желтой машине, медленно переставляя ноги. Я казалась себе восьмидесятилетней старухой.

— Дать вам обезболивающее?

Он посветил мне в глаза фонариком, проверил зрачки. Я покачала головой.

— Может, чего-нибудь успокаивающего?

— Нет. Я больше не хочу никаких таблеток.

— Это необязательно, я просто думаю, что вам сейчас ужасно больно…

— Я не буду ничего пить! И я не сумасшедшая. Я не буду сопротивляться, не переживайте, но глотать я ничего не стану.

— Хорошо, хорошо…

Он тихонько постукивал мне по лицу, проверяя, где больно. Как только он дотронулся до носа, я вся сжалась.

— Ох… Этого я и боялся. Нос скорей всего сломан. Вам нужно будет сейчас проехать в больницу. Но сначала я промою и перевяжу вам руки.

Он осторожно взял меня за руки, повернул их, осматривая и отряхивая песок.

— Только порезы. Ничего страшного, зашивать не придется.

Его вежливость меня удивила. Может, он жутко меня боялся или был специально обучен обращаться с психами.

В машину забралась женщина-полицейский, а за ней Виктор, который сам выглядел так, будто только что спасся от смерти. Растрепанные ветром волосы торчали во все стороны, из-за чего он сильно напоминал профессора из фильма «Назад в будущее». Женщина наклонилась ко мне и положила мне на плечо руку.

— Госпожа Фос, вы в состоянии сделать заявление?

Медбрат тут же возмутился: