Я очнулась в багажнике машины. Моя голова лежала на жестком, грязном и мокром коврике, пропахшем скисшим вином и землей, и то и дело больно ударялась о железный пол. Руки были связаны на спине.

Каждый раз, когда машина наезжала на кочку или поворачивала, я слышала, как сзади меня что-то скребет и царапается. Это был странный, еле слышный глухой звук, который я никогда бы не услышала, если бы от него не зависела моя жизнь. И хоть я была совсем слабой и будто в тумане, но поняла, что должна за него ухватиться, что мне нужны все мои органы чувств. Я сконцентрировалась на этом звуке, который был то ближе, то дальше, и поняла, что́ это был за предмет, катавшийся вдоль моей спины. Звук был ясный, как от стекла. Это должен был быть осколок, завалявшийся в машине.

Я пошевелила руками и пальцами изо всех оставшихся сил, пытаясь ослабить узел, растопырила пальцы и стала ждать, когда осколок снова прокатится мимо. Ничего не произошло. Мы ехали по прямому участку асфальта. Я слышала, как он тихонько позвякивает где-то у моей головы сбоку машины, и боялась, что он там и останется. Тогда я попыталась подвинуться вперед, упершись ногами, но у меня ничего не вышло. Я была зажата. И звук прекратился.

Лихорадочно пытаясь найти способ освободиться, я попробовала представить себе, что́ меня ждет, когда Анс остановит машину. Она меня убьет. И может быть, она уже приготовила мне могилу. Там, где меня никто не найдет.

Я не хотела умирать. Никогда раньше мне не хотелось жить так сильно, как в тот момент. Я должна была выжить и защитить детей от этой женщины. Они не должны были вырасти с мыслью, что я была сумасшедшей убийцей, которая покончила и с собой.

Вдруг машина съехала с дороги, и снова раздался этот тихий звук. Видимо, Анс поднималась вверх по песчаной дорожке, а я растопырила пальцы и вытянула руки, как только смогла. Осколок перекатился чуть правее, и я подтянула его кончиками пальцев. Я крепко схватила его и почувствовала, как в ладонь потекла теплая кровь. Осколок был острым. Достаточно острым, чтобы спасти мне жизнь.

Пальцами я повертела кусок стекла, чтобы почувствовать его форму. Это был полумесяц с острым краем, который я попыталась просунуть под веревку. Мне почти удалось сделать это окоченевшими, негнущимися пальцами, но когда я попыталась пилить, руку свела судорога. Я выругалась. Выпустить осколок из рук я не могла, рискуя больше его не найти, надо было превозмогать боль, хоть я и не чувствовала, что именно делаю. В это момент машину стало жутко трясти, как будто мы ехали по сплошным ямам. Моя голова колотилась о железо, а в носу стало чесаться так сильно, как будто в него попала вода, пробиралась к глазам и жгла их огнем. Вдруг машина внезапно остановилась, и я сильно стукнулась о багажник, едва успев схватить осколок кончиками пальцев и спрятать его в ладонях.

Багажник открылся. Я подняла глаза на мою сестру, которая возвышалась надо мной в ночном мраке, и вдруг увидела, как она меня ненавидит. И почему я не замечала этого раньше? Как я могла, несмотря на все кошмары в моей жизни, верить, что у меня есть сестра, что она знает меня и любит, хоть мы и не можем понять друг друга. Как дорого обошлась мне эта ошибка.

Она наклонилась и потянула меня за руку. Я не стала сопротивляться, боясь выпустить из рук мое оружие, со стоном поднялась, и осколок больно врезался в ладонь. Одно за другим, я перекинула через багажник колени и встала на песок. Мы были где-то в дюнах, у моря, вдалеке были слышны волны. Анс проехала по велосипедной дорожке в заповедную зону, и теперь мы стояли на вершине дюны под обжигающим северо-западным ветром.

Она подвела меня к сиденью с водительской стороны и подтолкнула, чтобы я села. Потом посмотрела на мое лицо, не глядя в глаза, достала из кармана упаковку бумажных платков и вытерла меня так же, как я привычно вытирала лицо Вольфа. На руках у нее были резиновые перчатки.

Все это время я пыталась поймать ее взгляд, но мне не удавалось. Я думала, если я посмотрю ей прямо в глаза, пробьюсь через панцирь, достучусь до прошлого, когда мы вместе лежали в кровати, напуганные криками матери, может, тогда она меня пощадит.

— Анс, — позвала я тихо, — Анс! Что ты со мной сделаешь?

Она не ответила, жестом показала мне, чтобы я встала, оттащила меня от двери и захлопнула ее. Потом закрыла машину на ключ и крепко взяла меня под руку.

— Пойдем, — сказала она. — Давай, нам пора.

— Нет, — ответила я ей. — Я никуда не пойду.

Я повалилась в траву, в голове было только одно: я должна выиграть время. Тянуть как угодно, экономить силы. Все это время я пилила осколком веревки, не зная, что я режу.

— Да убей меня прямо здесь. Какого черта я должна куда-то тащиться? Ты же меня убьешь, и я не понимаю… Я не понимаю почему, Анс?

Она остановилась, полы клеенчатого плаща громыхали на ветру. Под плащом я услышала странный щелчок и впала в жуткую панику. Это был пистолет. Она взвела курок. Она застрелит меня на этом месте.

— Подожди, Анс… Я, я пойду…

Время, мне нужно было время. Я всхлипнула, пот лился под мышками, все тело как будто сковала судорога. Я не хотела умирать. Даже если мне оставались три минуты жизни, эти минуты того стоили.

Мы спустились с дюны. Анс хотела меня удержать, но я вырвалась. Мне нельзя было потерять осколок.

— Мартин тоже лежит здесь? — спросила я.

Анс вздохнула:

— Не хочу разговаривать, — сказала она, продолжая идти быстрыми, уверенными шагами.

— А я не хочу умирать. Но раз уж это случится, я хочу знать правду. Это самое малое, что ты еще можешь для меня сделать…

Было ужасно трудно идти и резать веревку. Острый кончик задел поясницу.

— Я скажу тебе, чем ты это заслужила. — Она обернулась и наконец посмотрела на меня ледяным взглядом. — Ты паразит! Ты вампир! С того дня, как ты появилась на свет. Ты не должна была родиться! Ее тело хотело от тебя избавиться. Но не тут-то было! Она слегла, а ты премиленько в ней угнездилась. С этого все началось. И она перестала быть такой, как раньше! Это ты свела ее с ума!

— Господи, Анс… Ты же знаешь, что это не так… Мама не смогла пережить смерть Стефана…

— Нет! Все началось раньше! А ты! Тебе не нравилось, что у мамы такое горе. Тебе нужно было все внимание. Все! Всегда и сейчас тоже. Какой бы парень ни появился поблизости, все должны были смотреть только на тебя. Эта твоя работа… Один вопль — и все внимание тебе. Я не могу этого понять. И никто не может! Даже Мартин! Он тобой восхищался. Как ты все делала. Как ты пела. Заботилась о детях. Вытаскивала Геерта. Да еще и пошла на аборт!

Она с силой толкнула меня в плечо, я упала и покатилась с дюны. Осколок выпал у меня из рук, я стала искать, рыть мерзлый песок, но найти его не могла…

Анс склонилась надо мной, с ненавистью ткнув мне в лицо указательный палец.

— Это была последняя капля, Мария! Последняя. Я только вернулась домой из больницы. И знаешь, почему я там оказалась! Знаешь? Мне делали чистку. Чистку! Это когда из твоего тела каким-то пылесосом вытаскивают мертвого ребенка. Но откуда же тебе такое знать, да, Мария? Ты избавилась от живого ребенка. Ты убила живого ребенка!

Я терла и тянула запястьями веревку, а песок въедался в мои раны. Узел стал слабее. Анс в ярости подняла меня на ноги, и за спиной у меня что-то треснуло. Веревка порвалась. Анс толкнула меня и так сильно пнула коленом, что я закричала.

— Кричи, кричи! Все равно себе не поможешь! Никто тебя здесь не услышит и не будет искать.

Я опять споткнулась и покатилась с дюны. Руки, наконец, освободились, и я смогла бежать. Даже если Анс начнет стрелять, в темноте ей будет трудно попасть в меня. И даже если она попадет и застрелит меня, ей уже не удастся выдать это за мое самоубийство.

Я изо всех сил оттолкнулась и покатилась с дюны до полоски пляжа, поднялась на ноги, чтобы бежать дальше, оглянулась и только успела увидеть, как Анс бросилась на меня и ухватила за шею. Мы вместе повалились на песок.