— Знаешь, — начал Гарри, — я тебе верю. Не знаю почему, мы ведь едва знакомы. Просто у меня такое чувство. Я только не могу поверить, что Мартин может зайти так далеко. Мне кажется, это ужасно.

Он сел рядом со мной и стал качать ногой в такт музыке. Я взяла кубики льда из стакана и приложила их к лодыжке, которая стала за это время темно-лиловой.

— Выглядит неважно. Можно? — Он очень нежно взял мою ногу. Положил ее себе на колени и осторожно снял носок. Попросил меня подвигать пальцами. Это получилось, хотя и было больно. Он обхватил кистями рук мою щиколотку и осторожно покрутил ее — сначала влево, потом вправо. Я застонала от боли.

— Ушиб, я думаю. Перелома нет. Пойду приготовлю для тебя лед. Где-то у меня был бинт. Секундочку.

Он положил мою ногу на подушку. Я вдруг почувствовала неудержимое желание его поцеловать. Он поверил мне. Он ухаживал за мной.

Гарри забинтовал мне ногу и положил лед.

— Ложись-ка поудобнее, — сказал он и подложил мне под спину несколько подушек. Я оперлась на них.

— Я рад, что ты мне позвонила. Мы можем помочь друг другу. Как ситуация с ключом от конторы Мартина?

Я показала на перепачканную песком сумку. Он взял ее и передал мне. Я покопалась среди тюбиков губной помады, зажигалок и раскрошившегося печенья, и выудила ключ с брелком в виде синего буя. Я его все-таки не потеряла.

— Потрясающе, — сказал Гарри и подлил нам еще.

Мы чокнулись. Я спросила, нет ли у него кого-нибудь получше, чем Майлс Дэвис. Он сказал, что не может быть ничего лучше, чем старый добрый Майлс, но если я настаиваю… Что бы я хотела послушать? Что-нибудь соответствующее слишком большому количеству арманьяка глубокой ночью на диване у незнакомого мужчины.

— Я не могу представить, что у тебя есть дети. — Он взглянул на меня.

— Почему?

— Ты такая классная. Мамаши с детьми, которых я знаю, носят бесформенные брюки и туфли на низком каблуке. Они всегда ворчат и спешат и ездят в дождь на велосипеде со светящимся прицепом, полным зябнущих карапузов. — Он сам посмеялся над своим определением материнства.

— Это хорошие матери. Они полностью растворяются в детях, чтобы создать им здоровое, обеспеченное детство. Я скорее мать такого аморального, панического типа, которая хватается за все сразу, хочет быть одновременно в нескольких местах и отправляет детей в школу в пижаме, потому что забыла зарядить на ночь стиральную машину.

— Мне кажется, ты замечательная мать.

— Не знаю. Я люблю своих детей. Я считаю, это самое главное, что ты можешь им дать. Любовь. Мне так нравится с ними возиться, танцевать и петь. Я лучше буду валять с ними дурака, чем гладить гору белья или укладывать их вовремя спать. Я могу их оставить на денек дома, если плохая погода. Тогда мы втроем забираемся в постель и смотрим по видео «Инопланетянина». Но это, конечно, неправильно. Детям надо ходить в школу. Вовремя ложиться спать. Учиться убирать свою комнату. Есть шпинат и брокколи. Каждый день принимать душ. Заниматься спортом…

— Думаю, у твоих детей гораздо более счастливое детство, чем у тех, кого целыми днями таскают в велосипедном прицепе их раздраженные матери, которые устраивают истерику из-за невыпитого молока.

— И это говорит маклер с безукоризненными манерами, у которого минималистский дом, тщательно отглаженные рубашки, без единого пятнышка диван и дизайнерская зубная щетка? Сам-то ты очень аккуратный парень.

— Это так. Терпеть не могу беспорядок. Тогда я не могу думать, не могу расслабиться. Очень люблю наводить порядок в доме. Уборка поглощает меня целиком. Открываю окошко, ставлю хорошую музыку…

Мы улыбнулись друг другу. Он коснулся головой моей ноги и остался лежать так, головой почти у меня на коленях, с улыбкой на губах, глядя мне в глаза. Меня бросило в пот. Мы оба больше не знали, что сказать. Все было решено. В тот момент, когда его голова коснулась моей ноги, пути назад уже не было. Он спросил, можно ли меня поцеловать, я кивнула. Мы поцеловались. Его теплые руки проскользнули мне под свитер и ласкали мне спину, потом медленно соскользнули вниз, к ягодицам, которые он обхватил нежно и неуверенно, как будто боялся, что я в любой момент могу остановить его. Я не сопротивлялась. Я провела рукой по его волосам и прижалась губами к его губам, наши языки встретились. Мы целовались с открытыми глазами, я хотела чувствовать и видеть, что не одна.

Гарри стянул с меня свитер и посмотрел на мои маленькие груди. Он прикоснулся к ним, гладил, ласкал губами, потом снова целовал, все более жадно. Он выдохнул мое имя и целовал мои глаза, я расстегнула его рубашку и погладила гладкую, мускулистую грудь. Он коснулся языком моего уха и провел им вдоль шеи к моей груди, пупку. Тело у меня покрылось гусиной кожей, когда он снял мои брюки, и его голова утонула у меня между ног.

Я опять нежно потянула его к себе, я хотела его видеть, я хотела смотреть в его глаза и ощущать своим телом его тело. Я больше не чувствовала боли. Я расстегнула его джинсы и удивилась его упругому и мягкому животу, проскользнула рукой в его трусы, он застонал и схватил ртом мои губы, распрямился и скинул брюки. Вдруг мы стали спешить, как будто не могли больше терять ни секунды, мы хотели проникнуть друг в друга сильней и глубже, мы впивались друг в друга с безнадежностью зверей, мы кусали, щипали и царапали друг друга, и когда он проник в меня, я не выдержала. Я всхлипывала и стонала, слезы текли у меня из глаз.

— Я сделал тебе больно? — прошептал он испуганно. Я покачала головой и улыбнулась ему. Провела пальцем по его бровям, носу, губам. Он слизнул мои слезы и смахнул прядь волос с моего лица. Мы засмеялись. Он погружался в меня все глубже, прижал свои бедра к моим и перестал двигаться. Он навис надо мной, опираясь на руки, поймал мой взгляд и снова начал двигаться.

— Я кончаю, — простонал он, а я погладила его бедра и сказала, что это хорошо.

Глава 37

Гарри спал. Он прильнул ко мне и тихонько похрапывал, его рука лежала у меня на животе. Я проснулась. Раскалывающая голову боль и переполненный мочевой пузырь разрушили мой сон. Я вылезла из-под его руки и села на краю кровати. Все болело, и нога распухла еще больше.

Голышом я проковыляла по холодному каменному полу в ванную в поисках парацетамола.

Я посмотрела в зеркало. Мое лицо опухло от выпитого, косметика на лице размазалась, вокруг раны над глазом было сиреневое пятно с синими и желтыми разводами, волосы торчали во все стороны, как пучок соломы. Гарри, наверное, был очень пьян. А я? Что на меня нашло? Почему я всегда, как маленький брошенный ребенок, бросаюсь в объятия первого попавшегося мужчины, который обращает на меня внимание? Я ненавидела себя. Именно сейчас важно было не терять голову, собраться, чтобы снова вернуться в свою жизнь.

Я села на унитаз и положила голову на руки. Я дрожала от холода, и это было хорошо — сознание прояснялось. Холод возвращал мне ясность. Я ощупала губы, которые еще горели от поцелуев.

На улице было светло. Должно быть, уже часов восемь. Снегопад прекратился. Я подумала о детях, они уже, наверное, час, как проснулись. Мысль о том, что они беспокоятся обо мне, боятся и сердятся, была почти непереносимой.

Я взяла свою сумку и стала искать сигареты. В пачке оставалась еще одна. Я нашла зажигалку и ключ от офиса Мартина. Я сжала его в руке и поцеловала. «Сделай так, чтобы мы нашли что-нибудь. Хотя бы что-нибудь», — вздохнула я. Голос у меня был еще хриплый оттого, что я много выпила, много курила и мало спала.

— Что это ты разговариваешь сама с собой? — Гарри сел в кровати. Он зевнул и потянулся.

— Доброе утро. Я говорила с ключом от офиса Мартина. Теперь ты видишь, что я ку-ку?

— Н-да, мне это уже приходило в голову ночью. Ты так разбуянилась, что я даже подумал: ну вот, она совсем свихнулась. — Он засмеялся и вылез из кровати. Накинул одеяло на плечи, подошел ко мне, сел напротив и обнял меня.