Бобби энергично потряс головой:

— Нет. Она явно не из тех женщин, которые станут плакать над телом мужа.

— Похоть?

— Пусть так.

— Вы думаете, она нуждается в вас, Бобби?

Он задумался.

— Наверное. Или она просто хочет, чтобы я думал, будто она во мне нуждается. Но я не могу понять, где здесь притворство, а где правда.

— Объясните.

— Она хорошая актриса. Лжет, манипулирует, хитрит. Если верить ее свекру, Кэтрин вышла за Джимми из-за денег. Если верить прокурору Копли, она мучила своего ребенка, чтобы привлечь к себе внимание. Если прислушаться к ней самой, она жертва. А я… сам я иногда думаю: все они правы. Кэтрин эгоистична, опасна и непредсказуема. Но одновременно… она несчастна.

— Бобби, вы полагаете это разумно — поддерживать с ней контакт?

— Нет.

— Но вы с ней встретились. Почему?

— Она позвонила.

Элизабет взглянула на него, и он покраснел. Придвинул стул и, слава Богу, сел. Элизабет сдавленно охнула, даже не отдавая себе отчета в том, что до сих пор сидела затаив дыхание.

— Это не то, что вы думаете, — сказал он.

— А что я думаю, Бобби?

— Будто это был обычный инцидент. Словно это действительно так… — Он сухо добавил: — Послушайте… я не искал встречи с ней. Не требовал у нее ответа. Она пришла ко мне, а потом… — он нахмурился, — что-то началось. Врач, который лечил ее ребенка, убит вчера ночью. Сегодня вечером она попросила меня приехать, и я обнаружил няню, повешенную в спальне. Джимми — это не конец, док. Джимми — только начало.

— Я вас не понимаю.

— Это касается нас двоих. Все, кто окружает эту женщину, умирают. А теперь в этот водоворот втянута и моя жизнь. Или Кэтрин Гэньон самый невезучий человек в мире, или она действительно нуждается в помощи больше, чем кто-либо еще.

— Значит, вы помогаете ей? Почему, Бобби?

Он нахмурился, как если бы не понял ее вопроса.

— Ей нужна помощь, а люди так обычно и поступают.

— Бобби, вы общаетесь с Кэтрин, и каждый раз это ставит под угрозу вашу карьеру. Чем дальше, тем все труднее верить в вашу непричастность к преступлению. Фактически вы вредите собственному психическому здоровью.

— Наверное.

— Когда она звонит, вы приходите. Зачем вы отвечаете на ее звонки?

Бобби продолжал хмуриться.

— Я полицейский.

— Это значит, вы знаете других людей — и притом профессионалов, — к которым можете ее направить, лично попросив помочь ей. У вас нет нужды самостоятельно решать проблемы Кэтрин. Разве не так?

Судя по всему, Бобби не обеспокоил этот вывод.

— Наверное.

— Вы и вправду верите, что Кэтрин Гэньон в беде?

— Да.

— Вы же сказали, будто она постоянно лжет.

— Послушайте, Кэтрин нужна помощь, и я пытаюсь оказать ее. Я не понимаю, что здесь не так. — Бобби снова встал, одна нога у него начала отбивать дробь.

— Когда вы в последний раз спали?

— Вчера. Три часа.

— А ели?

— Выпил кофе.

— Когда, Бобби?

— Завтракал рано утром, — мрачно отозвался он.

— Вы бегали?

Он промолчал.

Доктор Лейн вынудила себя сохранять спокойствие.

— Пятнадцать миль, — наконец выдавил он. И снова начал ходить по комнате.

— Вы вот-вот взорветесь, Бобби. Я это знаю, и вы тоже. Я вынуждена спросить еще раз: вы и вправду думаете, будто это хорошая идея — общаться с Кэтрин Гэньон?

— Это не из-за нее, — кратко ответил он.

— Не из-за нее?

— Нет. Скорее всего это из-за моей матери. Мы об этом не говорили, — сказал Бобби. — В каждой семье есть темы, которые не обсуждаются. Мы, например, не вспоминаем о матери.

— Мы — это кто?

— Отец и мой старший брат Джордж. — Теперь Бобби стоял, тупо уставившись на грамоту в рамочке. — Отец много пил.

— Вы об этом говорили.

— Он жутко пил.

— Он бил вашу мать, вас и брата?

— Часто.

— Кто-нибудь в вашей семье пытался искать помощи?

— Не знаю.

— Значит, ваш отец много пил, и мать его оставила.

— Я этого не видел, — тихо сказал Бобби. — Я всего лишь слышал, как Джордж однажды вечером орал на отца. Полагаю… отец здорово набрался. Он рассвирепел, схватил ремень и начал бить маму. Он стегал ее, как собаку. Наверное, Джордж пытался вмешаться, тогда отец набросился на него, избил до бесчувствия. Когда брат пришел в себя, отец уже спал, а мать собирала вещи. Она сказала, что больше не может этого терпеть и если она уйдет, то, может, отец перестанет злиться. У нее родственники во Флориде. Они вместе обшарили отцовские карманы, и мать уехала. Потом я слышал, как отец с Джорджем ругались из-за этого. Отец взбесился и швырнул брата об стенку. Джордж кое-как поднялся, встал перед отцом и сказал: «Какого хрена ты сейчас творишь? Я и так уже потерял мать». Он сказал… — Бобби заговорил еще тише. — Он сказал: «Что у меня осталось?»

— И что сделал отец, Бобби?

— Бросился на брата с ножом и ударил его меж ребер.

— Вы это видели, Бобби?

— Я стоял на пороге.

— И что вы сделали?

— Ничего.

Элизабет кивнула. Бобби было лет шесть или семь; конечно, он ничего не сделал.

— Брата отправили в больницу. Отец поклялся, что бросит пить, если Джордж соврет и скажет, будто на него напали на улице. Джордж согласился, отец лег в клинику, и никто из нас больше не заговаривал о матери.

— Это помогло?

— В общем, да. Были рецидивы и проблемы. Но отец… он действительно пытался все уладить. Не знаю, может, уход матери его испугал. Или случай с Джорджем. Но он начал работать над собой, он старался изо всех сил.

— Вы получали какие-нибудь известия о своей матери, Бобби?

— Нет.

— Вы сердитесь на нее?

— Да.

— Но ведь вас бил отец.

Бобби наконец обернулся и пристально взглянул на нее.

— Мы были детьми. А он напивался и ничего не соображал, когда хватался за ремень или нож. Как она могла оставить нас с ним? Какая мать оставит своих детей с таким человеком?!

— Бобби, теперь вы можете объяснить мне, почему продолжаете общаться с Кэтрин Гэньон?

Бобби закрыл глаза. Она видела, как он вздрогнул.

— Она любит своего сына: даже когда Джимми направил на нее пушку, она не бросила Натана.

Элизабет кивнула. Она прочла его заявление в газете. Теперь она поняла, что именно он видел, и пришла к закономерному выводу, который Бобби еще был не готов принять.

— Бобби, — мягко сказала она. — Это так больно…

Глава 29

Полиция заканчивала свою работу в доме Кэтрин. Женщина-детектив уехала, Бобби тоже. Теперь вокруг мелькали патрульные, занятые бог весть чем.

Дом пустел и словно снова пытался обрести прежний вид. Кэтрин подумала: наверное, она должна испытывать благодарность. Но вместо этого, наблюдая, как один за другим уходят криминалисты, Кэтрин чувствовала себя невероятно уязвимой. Это место больше не было ее домом, его осквернили самым ужасным образом. Ей хотелось сбежать.

Кэтрин, словно на часах, стояла у двери в гостиную, чтобы Натан хотя бы немного мог подремать. Сейчас он ворочался среди подушек в беспокойном сне и что-то бормотал. Сторонний наблюдатель подумал бы, что гостиная слишком ярко освещена, но Кэтрин считала иначе. Ей и ее перепуганному сыну не хватало света двух ламп. Если все и дальше пойдет в том же духе, скоро лампочки всего мира не смогут избавить их обоих от теней.

Она не знала, что делать.

Вскоре, разумеется, приехал свекор.

Джеймс Гэньон вошел в коридор в своем тысячедолларовом кашемировом пальто и безукоризненно начищенных ботинках. Три часа ночи, Боже мой, а этот человек выглядит так, словно совсем недавно покинул зал суда.

Молодой полицейский, стоявший в коридоре, взглянул на него и тут же вытянулся по стойке «смирно».

Держись, приказала себе Кэтрин. Господи, как она устала!

— Кэтрин, — прогудел Джеймс, — я приехал, едва услышал об этом.

Кэтрин двинулась в коридор, намеренно сохраняя дистанцию между ним и Натаном. Джеймс положил руки ей на плечи — олицетворение отцовской заботы. Он поцеловал ее в щеку, а его взгляд уже торопливо метнулся дальше в поисках внука.