О чем я говорил?

Да, так вот. Есть, есть у нас орнитологи, у которых основное занятие ― ворон счи­тать. И ихтиологи есть, которые на ра­боте целый день рыбу ловят. И ботаники есть, которые в рабочее время собирают ромашки и лютики. И садоводы есть, которые официально груши околачивают…

Так что у всех у вас впереди ― неограниченные возможности. Главное, ребята, ― это только правильно выбрать себе дело по душе!»

«СИДЕЛА ПТИЧКА НА ЛУГУ…»

Я… всю­ду наблюд­ал за деятельною, неу­гомонною, бурною жизнью вечно беспокой­ных птиц…

(Н. А. Зарудн­ый, 1883)

Он воз­нес благодарс­твенную молитв­у Ал­лаху и тут с удивле­нием обнаруж­ил, что все диковинные птицы попадали с дере­вьев и неподвижно застыли на земле…

(Хорас­анская сказка)

«25 августа. Привет!

…Орнитология, будучи всего лишь частной ветвью зоологии, включает при этом в себя весьма разнообразные предме­ты, и работа разных орнитологов может выгля­деть совершенно по–разному.

Кто‑то, изучая миграции птиц, строит огромные, с двухэтажный дом, ловушки из тонкой сетки и тысячами отлавливает самых разных мелких птиц. Затем быстро, как на конвейере (сводя к минимуму стресс для птиц), выполняет операции, тре­бующие огромной тренировки и профессионализма: определяет вид; раздувая оперение, оценивает просвечивающие через кожу запасы жира; проводит необходи­мые проме­ры (крыло, хвост, клюв, лапа); определяет по окраске и изношенности оперения пол и возраст; взвешивает птичку, опуская ее вниз головой в установленный на весы ко­нус из пластика; а перед тем как отпустить, надевает на лапу специальное кольцо с номером и адресом, куда его при находке надо вернуть.

Кто‑то, кольцуя гусей или лебедей, как партизан или диверсант, тайком расклады­вает на полях или берегах водоемов огромные пушечные сети, привязанные к своего рода ракетам, врытым в землю, а потом, проведя долгие часы ожидания в укрытии, нажимает гашетку, выстреливая этими ракетами и накрывая сетями целую стаю. За­тем выпутывает из сетей этих крупных и сильных птиц, стараясь удержать их извиваю­щиеся длинные шеи, в то время как пленники безжалостно лупят исследова­теля крыльями (известен случай, когда лебедь ударом крыла сломал мужчине бедро!) и больно щиплются клю­вами через толстые перчатки, превращая научную работу в тяжелое физическое испытание. Этих птиц метят ножными кольцами и яр­кими пластиковыми ошейниками, заметными в бинокль с большого расстояния.

Кто‑то, наблюдая пернатых хищников, неделю за неделей, меняясь посменно, де­журит около их гнезд в укрытиях, устроенных порой высоко на скалах или на дере­вьях, каждый раз добираясь туда, как верхолаз, и наслаждаясь не только наблюде­ниями за семейной жизнью птиц в гнезде, но и созерцая с высоты открывающиеся вокруг красоты. Наблюдатель сидит в вышине, ощущая особенность хищных птиц, как «аристократов» пернатого мира, и свою собственную к ним приоб­щенность… А потом, спускаясь на бренную землю, прозаически подбирает под гнездом отрыгнутые хищниками погадки из непереваренных остатков шерсти, костей, перьев или чешуи съеденных жертв и, размачивая их в чашках петри, часами корпит над лупой и ми­кроскопом, определяя их содержимое.

Кто‑то, изучая территориальные связи птиц, виртуозно прикрепляет им на тело ма­ленькие радиопередатчики (так, чтобы не мешали полету), а потом с машины, верто­лета или вездехода (а сейчас уже нередко и через спутник) специальным приемник­ом определяет, где помеченная птица находится.

Кто‑то, исследуя гнездование мелких воробьиных, развешивает искусственные гнездовья (скворечники и синичники), ре­гулярно проводя затем их осмотр и описа­ние: сроки откладки и количество яиц, выживаемость птенцов, время их вылета. На­кладывает лигатуры: по–садистски перевязывает мягкой ниткой горло слепому голо­му птенчику какой‑нибудь безобид­ной мухоловки–пеструшки, чтобы потом изъять у него из глотки для определения принесенный родителями корм (не уби­вая никого ко­нечно же, а освобождая потом страдальца, с повышенным энтузиазмом проглатываю­щего последующую пайку).

Кто‑то сутками сидит на солнцепеке в душной палатке посреди многотысячной ко­лонии чаек или крачек, наблюдая и фотографируя птиц через сетчатые окошки, пи­сая (прошу прощения) в бутылку и испытывая прочие прелести доброволь­ного оди­ночного заключения.

Кто‑то, занимаясь оологией (наука о птичьих яйцах) и получив специальное разре­шение на научное коллектирование яиц, лазает, как Том Сойер (иногда уже кряхтя, с брюшком и седеющей бородой), по гнездам за яйцами. Просверливает в скорлупе маленькое отверстие специальным сверлышком, выдувая или отсасывая шприцем содержимое, и проводит де­тальные измерения и описание яйца по разным парамет­рам.

Кто‑то, проводя систематические изыскания, путешествует с ружьем по лесам и по горам и отстреливает по лицензии необходимые виды птиц. Каждой добытой птичке надо сразу вставить ватный тампон в рот и в анальное отверстие, присы­пать все ранки и пятна крови на оперении крахмалом или мелкими, как пудра, опилками (ина­че кровь потом не отмыть). Добравшись до рабочего стола в палатке или дома, с убитой птицы (несмотря на усталость и целый день в поле) надо сра­зу снять шкурку, обработать ее мышьяком (против вредителей) и сделать из нее тушку в виде лежа­щей на спине мертвой птицы, тщательно уложив на ней каждое перышко (это уже ис­кусство). Снабженная детальной этикеткой тушка может хра­ниться в музейной кол­лекции столетия, давая бесценный научный материал многим поколениям орнитоло­гов.

Кто‑то, решая практические задачи управления поведением птиц, использует установленные на машинах мощные громкоговорители, транслируя истошные птичьи крики тревоги, чтобы отпугнуть полчища пернатых от аэродромов или зернохранил­ищ (специально натренированные ловчие хищные птицы достигают в этом куда луч­ших результатов: на проигры­вание криков тревоги скворцы, грачи, чайки или воробьи вскоре перестают обращать внимание, а вот к виду пикирующего на жертву ястреба или сокола привыкнуть невозможно).

И так далее, и так далее, не говоря уже об отдельной сфере лабораторных орнито­логических исследований, которые представляют собой уже совсем другой мир.

Изучая экологию жаворонков, я проводил часы, неотрывно глядя на них в бинокль и наговаривая на магнитофон мель­чайшие детали кормового поведения этих, по об­щему мнению, незаметных и одинаковых маленьких сереньких птичек, а потом еще дольше протоколируя надиктованные записи.

Жаворонки, как и большинство иных «невзрачных» животных, при ближайшем рассмотрении оказались крайне интерес­ными и очень разными, но описанный про­цесс весьма трудоемок и, при всех несомненных радостях полевой работы, все же являет собой скорее рабочие будни, нежели праздники. На этом фоне встреча осо­бых видов, к которым конечно же принадлежат все хищные птицы, ― это те самые маленькие радости, которые мы так ценим. Наблюдение же за исключи­тельным хищ­ником ― событие неординарное, нередко запоминающееся на всю жизнь.

Понимаю, что для многих все эти материи могут выглядеть как что‑то несерьезное или даже странное, но не будем за­бывать, что зоологи вообще, а полевые зоологи в особенности, ― это не совсем обычные (по общепринятому представле­нию, не со­всем нормальные) люди. Самонадеянно относя себя к их числу, я отнюдь не хочу ко­кетливо подчеркнуть их ис­ключительность, нет. Это ― многократно проверенная су­ровая правда жизни.

Занимаясь птицами, я сам с некоторой снисходительностью посматривал сначала на своих знакомых энтомологов, на­блюдая, как взрослые, серьезные и очень неглу­пые мужчины в профессиональном азарте гоняются с сачками… не за бабочками ― за мухами! Качая головой и учась принимать реальность такой, как она есть, я пона­чалу и не подозревал, что мои собственные друзья из далеких от биологии сфер точ­но так же оценивали (дразня сначала за глаза, а потом уже и в глаза, «орни­топтёром») меня самого, наблюдавшего жа­воронков в горах и пустыне сезон за сезо­ном…