Живописные картины, этюды, бесчисленные рисунки с натуры, плакаты, графические серии эпохи Великой Отечественной войны, сотни иллюстраций к произведениям мировой, русской и советской классики…

Пьер Безухов на Бородинском поле… Его смятенный дух Ощущение масштабности события… «Война и мир» Льва Толстого.

Тонкие черты «Венеры Московской». Тайна трех карт. Зловещая тень старой графини… «Пиковая дама» Александра Пушкина.

Трагические минуты прощания. «По ком звонит колокол» Эрнеста Хемингуэя.

Князь Мышкин. Вечные вопросы бытия. На фоне — Дон Кихот, любимый литературный образ Федора Достоевского.

Иллюстрация к «Идиоту» сделана в 1987 году.

Мастер нисколько не утерял трепетности проникновения в глубину психологии образа.

И как полная неожиданность — «Мальчики с жеребенком», ранняя работа художника. В этом полотне Дементий Алексеевич демонстрирует, насколько широка его палитра.

АЛЕКСЕЙ ГРИЦАЙ

Березовая роща… Русский Парфенон.

Не вдохновенные греческие зодчие Иктин и Калликрат, не сам гений античности Фвдий создавали это диво.

Природа, всемогущая и прекрасная, возвела неповторимый храм света и добра.

Белоснежная колоннада молодых берез — символ радости и мира.

Ослепительно чистым серебром сверкают стволы деревьев. Через нежное кружево тонких, почти невесомых ветвей видно, что летят, летят призрачные, как мечта, апрельские белопенные легкие облака.

Сиреневые тени играют свою игру.

В шепоте рощи — мелодия весны.

Тихая. Чарующая.

И как бы ни очерствела твоя городская душа, затормошенная будничной сутолокой, как бы ни огрубел слух, ошеломленный грохотом и скрежетом, все равно какие-то еще неведомые, нетронутые струны сердца затрепещут, и самой сути твоей достигнет великая всепобедная гармония вновь возрождающейся природы.

Сокровенная, ласковая.

Бегут мерцающие тени по колкой прошлогодней траве. Сулят близкое, роскошное разнотравье, многоцветье Лета.

Прошелестел ветерок.

Словно струны эоловой арфы, запели березы. Прокричала кукушка. Будто отметила еще одно ускользнувшее мгновение.

Таинственно, беззвучно, то сходясь, то исчезая, куда-то спешат облака.

В этом неустанном, волшебном движении (порою незаметном в скопище бетонных однообразных громад) — неутихающий поток счастья. Какая прелесть — Весна…

Вдруг резко зазвонил телефон. Я будто очнулся. Мгновенно увидел стеллажи, туго уставленные бесчисленными полотнами. Полки книг. Мастерская художника.

«Пора весны» — так называется картина Алексея Михайловича Грицая. Холст стоит на мольберте.

Художник писал этот пейзаж много лет. Неустанно повторяя мотив, каждый раз внося в картины что-то новое. Долго, долго вынашивал сюжет. Искал натуру. Наконеи, рядом с деревней Макаровкой обрел свою мечту.

Живописец вместе с десятками других полотен вскоре покажет «Пору весны» (последний, новый вариант) на персональной выставке в Академии художеств, первой в его жизни за все прожитые семьдесят лет.

Понимание искусства — дело вовсе не простое.

Главное — многотрудное, неодноразовое. Чтобы осознать произведение живописи, требуется не только напряжение глаз или изучение биографии любимых художников. Но, что не менее важно, нужно научиться видеть, слышать, ощущать картину. Тут уж необходима упорная работа души.

Когда зришь в музее, галерее либо на выставке задумавшуюся, будто застывшую фигуру посетителя, глядящего на полотно, то чувствуешь, что в этот миг (который может продолжаться часами) происходит сложнейший процесс.

Взбудораженное человеческое сознание пытается глубже постичь творение. В эти минуты зритель мысленно беседует с автором.

Происходит бесценный диалог двух душ, который приносит огромное удовлетворение. Мало того, что зритель становится внутренне богаче, духовно наполненнее, он как бы очищается прикосновением к прекрасному. Наши современники отлично понимают этот феномен.

Но для этого картина обязана нести в себе высокий духовный заряд. Сама живопись, ее пластический строй, система образов должны вызывать ассоциативный отзвук в сердце людском.

Весна Верхушки берез.

Наконец, исполнение полотна- невидимый, но всегда ощутимый большой труд, посвященный картине, в которую буквально каждый раз вкладывается вся предыдущая жизнь мастера, — все это вызывает зрительский резонанс, чувство благодарности и признательности.

Разумеется, это не означает, что каждое произведение создается годами.

Естественно, правил здесь нет.

Но то, что спешка, сырость исполнения, рыхлость формы, непроясненность колорита рождают серость и не являются приметами настоящего творения искусства, — аксиома.

Поэтому, когда искусствоведы или сами художники сетуют, что современный зритель порою остается равнодушным к некоторым экспозициям, им все же стоит попытаться осмыслить, почему «широкая публика» не спешит посетить иные выставки и, простите за вульгаризм, «валом валит» в Третьяковскую галерею или Эрмитаж, Русский музей или Музей имени Пушкина.

Не мешает серьезно подумать, почему иногда возникают бесчисленные очереди у некоторых экспозиций шедевров мирового искусства или русской классики…

А ведь секрет этой тайны легко раскрыть.

Ибо диво такой посещаемости наших сокровищниц в том, что там показывают, как правило, картины.

Да, законченные станковые картины, в которых с предельной выразительностью и пластическим совершенством ясно выражаются чувство и мысль, вложенные живописцами в свои холсты. И это есть то основное чарующее свойство, которое присуще истинным творениям.

Картина.

Это вовсе не обязательно многометровая композиция (хотя и они бывают гениальными). Портреты, пейзажи, даже натюрморты могут быть шедеврами в самом высоком понимании этого слова.

Это, понятно, не исключает, что этюд или эскиз может быть жемчужиной искусства.

Может.

Но тут все решает критерий художественности и мастерства живописца, создавшего эти холсты.

К сожалению, именно понятие художественности претерпело катаклизмы, вызванные многими процессами в западной культуре нашего бурливого двадцатого века.

Ленинград. Летний сад.

Человек есть тайна, говорил Достоевский. Но не меньшая загадка — рождение произведения живописи.

Белый лист бумаги. Чистый холст. Молчаливые клавиши фортепиано.

Начало.

Настанет дивный миг, и руки поэта, художника, композитора прикоснутся к нетронутой бумаге, девственному полотну, зазвучит рояль. Целый мир отразится в прекрасном творении.

Но история создания поэмы, романа, картины, симфонии сложна. Всегда неповторима и уникальна. И хотя есть строгие законы контрапункта, сама музыка, необъятная, как океан, сведена к четким рамкам всего лишь семи нот.

Поэт, возносясь душой к звездам, не должен забывать о ямбе или ином размере стихосложения. Художник-реалист при всем богатстве палитры, невзирая на разные стили и эпохи, следует непреложным законам рисунка, тона, колорита, композиции.

В каждом виде искусства существует феномен возникновения нового, которое каждый раз поражает своей остротой, первичностью мировидения.

Но если композитор или поэт, по существу, вольны начертать на чистой бумаге строки или ноты, впрямую отражающие полет их фантазии, то истинный большой художник, несмотря на самый смелый, фантастический сюжет, все же связан с живой природой, с натурой.