Впрочем, растительный мир отличается в этих местах богатством как с засушливой, так и с влажной стороны. Здесь можно встретить чудесную желтую сосну и великолепную красную: эти колоссы достигают стометровой высоты, причем снизу их безупречно ровные стволы примерно на треть лишены ветвей. Добавим к этому несколько разновидностей кедра, гигантский тополь, березу (из ее коры делают каноэ [101]), прекрасный сахарный клен; в низинах растут ольха, тис, дикая яблоня и кизил. Деревья возвышаются повсюду: в долинах, расщелинах и лощинах, на горных склонах — везде, где есть хотя бы клочок земли.

Не менее богата и разнообразна фауна [102]. На американской территории в обширных пещерах расселились черные медведи. Говорят, встречаются и свирепые медведи, на местном наречии — гризли. В горах водится карибу [103], которого старые французские трапперы вполне заслуженно прозвали «оленебык», а также лоси — их привлекают сюда солонцовые скалы, и ради любимого лакомства они готовы пренебречь опасностью. Летом же здесь раздолье для пресмыкающихся: тысяч и тысяч гремучих змей, а также змей-подвязок, они причудливыми ленточками свисают с кустов.

Дикие индюки, дрофы, куропатки, вальдшнепы, утки, которым незачем улетать в теплые края от здешних горячих источников, легко находят кров и пропитание в любое время года — даже в лютые зимы, столь же студеные и свирепые, как в Западной Сибири.

Короче, Черепаховые горы могли бы стать раем для натуралистов, охотников и путешественников, если бы лесорубы не разоряли их своими механическими пилами и если бы их не избрали пристанищем самые дерзкие контрабандисты, каких только видел мир.

Впрочем, вряд ли можно отыскать более благоприятное место для этого ремесла, а желающих заняться им всегда хватало: хотя дело весьма опасное, но приносит большие прибыли, да и возможность пощекотать себе нервы влечет многих любителей острых ощущений.

Контрабандное сообщение между Канадой и Америкой возникло совершенно естественным путем, ибо законно ввозимые товары облагаются громадными, можно сказать, неразумными пошлинами, которые в буквальном смысле слова душат торговлю.

Природа же, став невольной соучастницей людей, сделала все, чтобы помочь им, и в Соединенные Штаты потекли иностранные товары — английские, французские и немецкие, причем последние представляют собой наглую грубую подделку двух первых.

Итак, подведем итоги: соседство двух стран на гористом плато; легкий доступ с канадского направления, откуда переправляются товары, и почти полная невозможность установить эффективный контроль на американской стороне в силу крутизны гор; граница, проходящая через леса, озера, горные потоки, скалы и ущелья, которую можно определить только при помощи угломера и нивелирной рейки, — что достаточно трудно сделать даже днем, не говоря уже о ночи; множество потайных мест и укромных уголков, где легко спрятать и людей и товары… словом, даже половины этих условий хватило бы, чтобы контрабанда развивалась самым успешным образом. Неудивительно, что здесь возникло процветающее предприятие — совместная канадо-американская корпорация [104].

В благословенном 1885 году, когда Гелл-Гэп переживал период бума, корпорация также преуспевала, к радости своих акционеров, — среди них, уверяли злые языки, было немало таможенных служащих. Впрочем, в Америке их называют офицерами: титулы и звания размножаются здесь с такой же стремительностью, как все остальное, а потому чиновник, который получает должность в награду за политическую поддержку, не может оставаться простым таможенником. Он должен, как минимум, иметь офицерское звание.

В ту пору к Гелл-Гэпу, — ему вскоре предстояло получить название Девлз-Лейк-Сити — еще не была проложена ветка из Грен-Форкса, связанного железнодорожной колеей с международной линией Виннипег — Розенфельд — Миннеаполис — Чикаго. Миннинг-Камп стоял как бы на отшибе, и сообщение с другими городами Соединенных Штатов было весьма затруднено. Ближайшие американские поселения сами нуждались во всем необходимом, а до Канады, где имелось в избытке и товаров и продовольствия, добираться было не в пример удобнее.

Судите сами: от Гелл-Гэпа до Грен-Форкса, который был тогда всего лишь перевалочной станцией, — сто тридцать километров пути. А от Гелл-Гэпа до Буасвена, Делорена, Литл-Пембины и других богатых канадских поселений — только девяносто пять. К тому же в Грен-Форксе было хоть шаром покати; в Канаде же, особенно в Буасвене, самый радушный прием ожидал и путешественников, и их лошадей.

Вот почему дважды в неделю между двумя населенными пунктами курсировал дилижанс [105], на котором перевозили товары, а в случае надобности — и пассажиров. Более того: поскольку официальный почтовый курьер приезжал (или уверял, что приезжал) по вторникам и субботам из Грен-Форкса мертвецки пьяным, так что потерянные им письма усеивали всю дорогу, один промышленник нанял собственный дилижанс, чтобы надежно и быстро переправлять почту и людей из Гелл-Гэпа в Канаду и обратно. Во Франции подобная предприимчивость вызвала бы недовольные толки публики и ярость местной администрации. В Америке первый встречный может составить конкуренцию государственным службам и взять на себя ответственность за исполнение общественных обязанностей.

Это никого не волнует — главное, чтобы дело двигалось! Вперед — и никаких разговоров! Время — деньги.

Именно эта карета, запряженная четверкой крепких лошадей, достигла юго-западной оконечности Черепаховых гор и стала огибать их по просеке с пышным названием Главная дорога, как если бы то был государственный почтовый тракт.

Уже стемнело, наступила ясная студеная октябрьская ночь. Луна и звезды окутались легкой дымкой, что предвещало неминуемую бурю. Утомленные лошади тяжело дышали, и кучер слегка придерживал их, потому что предстоял подъем на крутую тропу. За ней начиналась канадская граница.

Было около десяти часов. Пассажиры, завернувшись в одеяла, дремали, хотя старый дилижанс потряхивало на ухабах и створки застекленных окошек глухо хлопали.

— Ни с места! — раздался вдруг властный голос.

Дорогу перегораживало бревно, а за ним прятался человек.

Кучер, увидев блеснувший в лунном свете ствол ружья, натянул поводья. Экипаж остановился.

— Пусть выйдут пассажиры, — продолжал тот же голос, — и, смотрите, без глупостей! Одно лишнее слово, и я стреляю!

Кучер, передав поводья ездовому, сидящему рядом с ним, ворча, спустился с козел.

— Черт бы побрал этих проклятых десперадос… Но своя голова дороже…

Пассажиры ничего не слышали из-за стука ставень и звона подрагивающих стекол, но проснулись, когда дилижанс внезапно встал, однако поначалу решили, что речь идет о самой обыкновенной поломке. Они с удивлением воззрились на кучера, который распахнул дверцу, держа в руке фонарь, и уже было посыпались вопросы, как совсем рядом раздался голос, грубо приказавший:

— Всем выйти! Руки из карманов!

Кучер вздрогнул, когда фигура человека в черной маске выросла у него за плечом.

Один из пассажиров инстинктивно схватился за кобуру пистолета.

— Оставьте это, ради собственной жизни! — вскрикнул с ужасом кучер. — Из-за вас всех перережут!

Пассажир, опомнившись, сцепил пальцы, словно желая показать, что у него и в мыслях нет сопротивляться насилию. Его спутники — их было четверо — пожали плечами с видом покорного равнодушия.

— Выходите! — прогремел голос, и в руке нападавшего сверкнул пистолет. — Руки вверх!

Пассажиры, освещенные фонарем кучера, стали по одному спускаться по железным ступенькам, подняв руки к голове и напоминая вдребезги пьяного рекрута, который намерен отдать честь и правой и левой.