Установить своё влияние над Ираном ни Бату, ни его преемнику Берке так и не удастся, несмотря на все их старания и на все потрясения в империи монголов. Судьбы этой части Монгольской державы всё дальше расходились с судьбами Дешт-и-Кипчак, и объединить их под одной властью было не под силу никому. Позднее, когда великим ханом станет Менгу, он передаст Иран и сопредельные земли своему младшему брату Хулагу, и тот превратит их в новый, пятый улус Монгольской империи — государство ильханов. Правители Дешт-и-Кипчак, наследники Батыя, вступят с Хулагу и его преемниками в жестокую междоусобную войну, которая не даст перевеса ни одной из сторон и завершится в конце концов признанием существующих границ.

К 1246 году вопрос с избранием Гуюка наконец-то решился. Тянуть дальше с созывом курултая и ждать, когда Батый соизволит приехать в Монголию, было нельзя. «Так как во все концы государства, в близкие и отдалённые области, отправились гонцы с приглашением и созывом царевичей, эмиров, меликов и писцов, — сообщает Рашид ад-Дин, — то все они, повинуясь и следуя приказу, выступили из своих обиталищ и родных мест». Само избрание должно было состояться во владениях Угедеева рода, в ставке Туракины-хатун. Сюда к лету указанного года и начали прибывать «царевичи и эмиры правого и левого крыла… каждый со своими подчинёнными и приверженцами… за исключением Бату, который был на них обижен по какому-то поводу и который уклонился от участия [в курултае], сославшись на слабое здоровье и болезнь ног» ¹².

Отсутствие Батыя историки объясняют по-разному. Иногда полагают, что у него имелись серьёзные основания опасаться за свою жизнь: его вражда с Гуюком и другими царевичами достигла такой степени, что Гуюк вполне мог или обвинить его в каком-нибудь преступлении и предать казни или тайно отравить во время пиршественного угощения ¹³. Трудно сказать, насколько обоснованы такие подозрения: всё же Гуюк был крайне заинтересован в том, чтобы Бату признал его, и вряд ли готов был уже тогда воевать с ним или (в случае его гибели) с его братьями. Но у правителя Улуса Джучи имелся и иной резон не ехать в Монголию. Как отмечают исследователи, само его участие в церемонии провозглашения нового хана, при которой он, как и все царевичи, должен был по обычаю обнажить голову и развязать пояс, являя тем полнейшую покорность, а затем вместе с другими поднять нового хана на белом войлоке и преклонить перед ним колени, означало бы его отказ от роли старшего в роду наследников Чингисхана — роли аки ¹⁴. Поступать так Бату, очевидно, не захотел. Более того, позднее он будет ставить себе в заслугу тот факт, что не участвовал в выборах Гуюка, а сами выборы объявит незаконными, проведёнными в нарушение ясы, установлений Чингисхана. Но в то же время он, очевидно, не хотел открыто демонстрировать своё неприятие власти Гуюка. Мнимый характер его болезни, судя по свидетельству Рашид ад-Дина, ни для кого не являлся секретом. Тем не менее Бату сделал всё, чтобы не дать повода для прямых обвинений в свой адрес. Он отправил в Монголию многих из своих братьев, а также правителей тех стран, которые были покорены им или находились под его протекторатом, в том числе русского князя Ярослава Всеволодовича, обоих грузинских царей Давидов, иконийского султана Рукн ад-Дина, родичей правителей Мосула и Алеппо и др. Своеобразным «жестом доброй воли» стала и присылка на курултай послов «франков», то есть монахов-францисканцев во главе с Джиованни дель Плано Карпини, которых ради такого случая везли с исключительной поспешностью. (Примечательно, что в восточных источниках среди всех этих посланцев Бату не упомянут оказался один только правитель Руси. Это выглядит странно, особенно на фоне того, что, по свидетельству Плано Карпини, именно Ярославу вместе с монахами-францисканцами монголы «всегда давали высшее место».) Всего же, по словам Плано Карпини, для участия в курултае было призвано «более четырёх тысяч послов в числе тех, кто приносил дань, и тех, кто шёл с дарами султанов, других вождей, которые являлись покориться им, тех, за которыми они послали, и тех, кто были наместниками земель» ¹⁵. Всё это множество правителей и владык, говоривших на разных языках, облачённых в разные одежды и непохожих друг на друга, с диковинными дарами, привезёнными из своих стран, должно было зримо продемонстрировать величие Монгольской державы, простиравшейся от Средиземного до Жёлтого моря.

Внешнюю сторону происходящего подробно описал очевидец, Плано Карпини. Он со своими спутниками прибыл в ставку Гуюка 22 июля 1246 года и спустя несколько дней был отправлен в ставку Туракины, где «уже был воздвигнут большой шатёр, приготовленный из белого пурпура [38]… и собрались все вожди… В первый день все одеты были в белый пурпур, на второй — в красный, и тогда к упомянутому шатру прибыл Куйюк (Гуюк. — А. К.): на третий день все были в голубом пурпуре, а на четвёртый — в самых лучших балдакинах… Вожди говорили внутри шатра и, как мы полагаем, рассуждали об избрании». Так продолжалось около четырёх недель. Наконец, всё сборище отправилось в урочище, расположенное в нескольких километрах от ставки Туракины, где «был приготовлен другой шатёр, называемый у них Золотой ордой». По первоначальной задумке, провозглашение Гуюка великим ханом должно было состояться 15 августа (в христианский праздник Успения Божьей Матери), однако внезапно начавшийся ливень с крупным градом, приведший к настоящему наводнению, во время которого погибло несколько десятков человек ¹⁶, заставил отложить торжества. 24 августа Гуюк был посажен «на императорском престоле, и вожди преклонили пред ним колена». Плано Карпини — единственный из всех авторов — описал внешность нового великого хана: «…Император может иметь от роду сорок или сорок пять лет или больше (в действительности сорок лет или чуть больше. — А. К.); он небольшого роста; очень благоразумен и чересчур хитёр, весьма серьёзен и важен характером. Никогда не видит человек, чтобы он попусту смеялся и совершил какой-нибудь легкомысленный поступок». Жестокий от природы, Гуюк внушал страх своим подданным. И то, что его воцарение сопровождалось природными катаклизмами — бурей и небывалым градом с человеческими жертвами, — наверное, напугало многих.

Персидский историк Рашид ад-Дин, пользовавшийся документами из монгольских архивов, раскрыл перед нами суть того, что обсуждалось в ханском шатре. С кандидатурой Гуюка определились сравнительно быстро; против него никто открыто не высказывался. «Относительно ханского достоинства царевичи и эмиры так говорили; “Так как Кудэн, которого Чингисхан соизволил предназначить в кааны, не совсем здоров [39], а Ширамун, наследник по завещанию каана, не достиг зрелого возраста, то самое лучшее — назначим Гунж-хана, который является старшим сыном каана”. Гуюк-хан прославился военными победами и завоеваниями, и Туракина-хатун склонилась на его сторону, большинство эмиров было с ней согласно. После словопренья все согласились на возведение его на престол, а он, как это обычно бывает, отказывался, перепоручая это каждому царевичу, и ссылался на болезнь и слабость здоровья». Отказ Гуюка носил ритуальный характер и был обязательным элементом церемонии интронизации. Но в ходе ритуальных препирательств, когда царевичи и нойоны уговаривали его занять место отца, Гуюк выговорил важное условие, менявшее существующий порядок наследования ханского престола. «После убедительных просьб эмиров он сказал: “Я соглашусь на том условии, что после меня каанство будет утверждено за моим родом”. Все единодушно дали письменную присягу: “Пока от твоего рода не останется всего лишь кусок мяса, завёрнутого в жир и траву, который не будет есть собака и бык, мы никому другому не отдадим ханского достоинства”. Тогда, исполнив обряд шаманства, все царевичи сняли шапки, развязали кушаки и посадили его на царский престол».