Аполлон взирал на полноводную, ставшую вдруг грозной силой реку с досадой. Нева, которую он всегда так любил, возле которой проводил многие часы раздумий, наедине с которой не раз находил душевное успокоение, волны которой будто нашептывали ему прекрасные, совершенные, глубокие мысли, достойные внимания любого мудрейшего из философов, теперь нарушала его планы. Циклопической змеей река перегородила ему дорогу и не пускала... В ожидании, пока стихия не успокоится, можно было бесконечно взглядывать на часы, торопить время. Так могло пройти и два, и три дня... Аполлон не знал, чтопредпринять...
Ветер то ослабевал на минуту, а то налетал вновь — еще более отчаянным порывом; ветер срывал пену с гребней волн и швырял на берег. Зябкая морось вымочила набережную и фасады ближайших домов. Какой-то мусор плыл по реке... Аполлон пригляделся: это были разбитые доски, бревна, старый потресканный гонт, несколько бочек, — видно, поднявшейся водой выше по течению смыло какие-то постройки; мост со складами на нем — вернее всего...
Очертания зданий на другой стороне реки были как бы размытыми — сумрак сглаживал четкие грани. Тяжкие напластования туч будто придавливали город; тучи сели на крыши и не думали с этих крыш сниматься...
... Вдруг пронзительно закричала какая-то дама. Оживление произошло в толпе.
Аполлон оглянулся.
Кто-то крикнул:
— Смотри! Смотри! Крыса!... Взвизгнули и другие дамы. Один из мужчин подался на голос:
— Где крыса? Где?.. — он так хотел посмотреть, будто в жизни не видел крыс/
— Господа, господа, расходитесь... — голос полицейского потонул в оживленном говоре людей.
— А вон еще одна! — был крик.
— И тут!... Крысы, господа! Откуда крысы?
— Плохой знак, — сделал мудрое замечание некий сухопарый старик. — Крысы бегут из подземелий, как из трюмов тонущего судна.
— Какие тут подземелья? — легкомысленно хохотнул кто-то. — Вы что, сударь?.. Какие трюмы?..
Шумел ветер, шумела река.
— Господа, расходитесь. Мост закрыт...
— Смотрите! Смотрите! — молодой господин, придерживая от порывов ветра цилиндр на голове, показывал в сторону Коллегий.
Все обернулись туда.
Вдоль зданий от самих Коллегий куда-то к центру острова на возвышенность катился живой серый поток. С первого взгляда Аполлон не понял, что за явление увидел. Но при внимательнейшем рассмотрении оказалось, что поток этот не что иное, как тысячи и тысячи, десятки, сотни тысяч перепуганных крыс... Будто подчиняясь воле какого-то своего царька, крысы сбегались отовсюду, сбивались в этот поток и уже двигались дальше в едином направлении. Зверьки выбирались из сточных канав, вылезали через решетки из канализации — из многочисленных подземных труб, выбегали из подворотен, с пронзительным писком выскакивали из подвальных окошек. Масса крыс с каждой минутой все множилась...
Аполлон глазам своим не верил: что в Петербурге, в этом любимом им городе, в этой прекраснейшей из северных столиц прячется под фундаментами и уживается с людьми столь бессчетное число богомерзких тварей.
— О Господи!...
Крысы бежали по тротуару, пугая прохожих, приводя в панический ужас лошадей. Отдельные из крыс выбивались из общего потока, зачем-то пытались вскарабкаться вверх по фундаментам и стенам зданий, но срывались и падали в гущу своих сородичей. Крысы бежали, взбирались друг на друга, перескакивали друг через друга, ссорились и пищали... Что-то жуткое было в этом зрелище: розовые ушки, острые зубки, блестящие черные глазки, отвратительные, похожие на змеиные, хвосты. Но более всего впечатляло именно обилие этих неприятных созданий, и непонятна была причина, заставившая крыс оставить свои привычные убежища и устроить на улице сие грандиозное шествие.
Никто из присутствующих господ и мещан и простого люда уже не глядел на реку, все следили за крысами, поток которых не иссякал; некоторые дамы пребывали в состоянии, близком к обмороку...
Пожилой господин представительного вида громким голосом, — дабы его не заглушали ветер и шум волн, — рассказывал компании других зевак, как ему однажды случилось побывать вблизи известной городской мусорки и наблюдать там примерно такое же скопление крыс; там — на кучах объедков и мусора произошла настоящая битва между крысами и вороньем — кровавая, беспощадная...
Чем — чьей победой — закончилась та битва, пожилому господину досказать не удалось. Повествование его перебили крики:
— Вода! Вода!...
— Господа... пото-о-оп!...
— О-о!...
Тут все увидели, как из подземных труб появилась и стала быстро растекаться по набережной вода — грязно-желтого цвета, зловонная. Напор ее был силен — вода выносила на мостовую какой-то перегнивший мусор и бесчисленные трупики утонувших крыс.
Потом послышались крики с реки...
Это не выдержал ударов волн мост, цепь плашкоутов распалась, части моста сразу увлекло течением; несколько работников упали в воду — они кричали, моля о помощи, но волны уносили их прочь; другие работники по сохранившемуся еще настилу бежали к берегу.
Толпа на набережной с минуту пребывала в оцепенении — до тех пор, пока вода, хлынувшая из подземных труб, не подступила к ней. Люди с криками, толкая друг друга, бросились прочь. Они побежали вслед за крысами, которые, должно быть, лучше знали, где искать спасения. Некоторые из господ, спасая собственную жизнь, выказали не-мало прыти и мало заботились о том, как выглядят со стороны и что о них скажут дамы, коих они беззастенчиво толкали в грязь, коим они наступали на шлейфы и пятки.
Аполлон, верно, более других потрясенный зрелищем разъярившейся стихии, на несколько секунд замешкался — да и не из тех он был людей, что теряют лицо перед страхом смерти, — и видел, как высокая волна, увенчанная шипящим белым гребнем, вдруг переползла через каменный парапет... Волна была — разъяренный зверь... В этом зрелище виделось что-то жуткое; город как бы в мгновение ока уменьшился, сжался, сдался... Волна опрокинула полицейских, стоящих у входа на мост, и потащила их по набережной, поднимая и опуская, ударяя о мостовую, крутя в воронках, переворачивая, оглушая, срывая с них каски... Массы воды, вдруг перевалившие через парапет, издавали сейчас настоящий рев.
Эту первую волну Аполлон встретил грудью. Вода обожгла холодом и мгновенно лишила Аполлона опоры; волна накрыла его, перевернула, и он потерял всякую ориентацию — где верх, где низ, уже не мог бы сказать.
Вода тащила его кубарем, вода шипела и гремела, обдавая тело Аполлона мириадами пузырьков. Страха не было, страх не успел прийти и завладеть сознанием Аполлона; успела прийти мысль: все! это последнее, что Аполлон видит, и больше ничего не будет...
Вода тащила его куда-то, обо что-то ударяя, вода крутила его, будто малую былинку. Аполлон, открыв глаза, пытался ухватиться за что-нибудь, дабы противостоять, суметь выбраться из адского водоворота, но возле него были только такие же несчастные, как и он сам, — мощный поток воды, увлекши их, не отпускал более, и тащил, и кружил, швырял вправо и влево, мял, гнул в дугу, не давая глотнуть воздуха. За грохотом воды не слышно было криков.
В тот момент, когда Аполлон совсем уж распростился с жизнью, он вдруг почувствовал землю под ногами. Волна же, постепенно теряя силу, еще бежала куда-то вперед.
Аполлон поднялся; он обнаружил, что волна, подхватившая его на набережной, протащила его саженей пятьдесят по улице. Рядом с Аполлоном поднимались с земли еще несколько человек; они откашливались и отплевывались; у того молодого господина, какого Аполлон приметил на набережной, нервически дергалась щека, девица, что была с ним, серая от холода, плакала навзрыд.
— Берегись!... — был крик откуда-то сзади.
Аполлон обернулся. И в этот момент его и всех, кто был рядом, накрыла вторая волна — еще более мощная, чем первая. Аполлона перевернуло и ударило плечом оземь, затем со стремительностью пушечного ядра погнало дальше по улице; последнее, что он помнил, — это еще один удар, вероятно, о фундамент какого-то дома; этот удар оглушил Аполлона, и сознание, кажется, покинуло его...