Селия озирается, вытирает пот, внезапно выступивший на ее щедро напудренном лбу.

— Я не осуждаю тебя за то, что ты меня недолюбливаешь, если думаешь, что Джонни изменял тебе со мной.

— Джонни никогда бы…

— …и прости, я думала, тебе приятно выиграть этот торт.

Хилли наклоняется, подбирает с пола свои жемчужные пуговицы. Вплотную придвигается к Селии, чтобы никто не расслышал, и шипит:

— Скажи своей черномазой прислужнице, если она разболтает кому-нибудь о том торте, я отомщу. Думаешь, ты такая умная, записала меня на аукцион, да? Думаешь, удастся шантажом пробиться в Лигу?

— Что?

— Ты немедленнорасскажешь мне, кому еще растрепала про…

— Я никому не говорила о торте, я…

— Лгунья, — бросает Хилли, но тут же с улыбкой выпрямляется. — А вот и Джонни. Джонни, полагаю, твоя жена нуждается в заботе. — Хилли щурится, словно намекая на шутку, известную только ей и стоящим вокруг дамам.

— Селия, что случилось? — встревоженно спрашивает Джонни.

Селия бросает сердитый взгляд сначала на него, потом на Хилли:

— Она не понимает, она назвала меня лгуньей, а теперь еще обвиняет, что это я записала ее на аукцион и… — И вдруг замолкает, недоуменно глядя на собравшихся. В глазах у нее слезы. Затем, как-то сдавленно икнув, содрогается в конвульсиях. Рвота потоком хлещет на ковер.

— О черт! — Джонни пытается оттащить жену в сторону.

Оттолкнув мужа, Селия несется в туалет, он бросается следом.

Хилли — с пылающим лицом, в тон платью, — сжимает кулаки. Хватает ближайшего официанта:

— Немедленно уберите, пока не начало вонять!

Со всех сторон Хилли обступают дамы — лица потрясенные, руки широко расставлены, будто пытаются защитить ее от неведомой угрозы.

— Я слышала, что Селия борется с алкоголизмом, но теперь еще и проблемы с враньем? — обращается Хилли ко всем сразу. Необходимо пустить этот слух — на случай, если история с тортом когда-нибудь выплывет наружу. — Как это называется?

— Патологическая лживость?

— Вот именно, патологическая лживость. Селия заставила его жениться, утверждая, что беременна. Полагаю, уже тогда она была патологической лгуньей.

После ухода Селии и Джонни вечеринка быстро сходит на нет. Члены Лиги выглядят измученными, они явно устали улыбаться. Разговоры крутятся вокруг аукциона, нянек, но в основном люди обсуждают, как Селию Фут вырвало посреди зала.

К полуночи, когда зал практически опустел, Хилли устраивается на трибуне. Просматривает листы записи на аукцион, но она постоянно отвлекается, задумываясь о чем-то, потом вновь возвращается к спискам, ругаясь, что приходится начинать заново.

— Хилли, я еду к тебе домой.

Хилли поднимает голову. Ее матушка, миссис Уолтер, в праздничном наряде кажется еще более хрупкой, чем обычно. На ней небесно-голубое платье в пол, сшитое в 1943-м. На груди — увядающая белая орхидея. Рядом с ней стоит чернокожая женщина в белой униформе.

— Только не лазай в холодильник, мама. Я не желаю бодрствовать всю ночь из-за твоего несварения. Отправляйся сразу в кровать, поняла?

— И мне даже нельзя попробовать тортика Минни?

— Тортикуже в помойке, — злобно прищуривается Хилли.

— Ну зачем же ты его выбросила? Я выиграла его специально для тебя.

Хилли замирает, начиная понимать.

— Ты?Это ты внесла меня в списки?

— Может, я и не помню собственного имени или в какой стране живу, но ты и тортик — это забыть невозможно.

— Ты… ты… старая, никчемная… — Хилли отшвыривает списки, и листы разлетаются по всему залу.

Миссис Уолтер, прихрамывая, направляется к двери, чернокожая сиделка следует за ней.

— Итак, звони в газеты, Бесси, — ворчит старуха. — Моя доченька в очередной раз на меня разозлилась.

В субботу просыпаюсь уставшая и вся разбитая. В кухне Шуге пересчитывает свои девять долларов пятьдесят центов — деньги, что заработала на Празднике вчера вечером. Звонит телефон, она бросается к нему быстрее, чем масло на сковороде тает. У Шуге завелся дружок, которого она скрывает от мамочки.

— Да, сэр, — заикается она и передает мне трубку.

— Алло?

— Это Джонни Фут, — говорит мужчина. — Я уехал на охоту, но хочу, чтобы вы знали — Селия очень огорчена. Вчера вечером на балу произошел крайне неприятный инцидент.

— Да, сэр, я знаю.

— Уже слышали, да? — печально вздыхает он. — Присмотрите за ней, ладно, Минни? Я уехал и… не знаю. Позвоните, если она не придет в себя. Если я понадоблюсь, то сразу вернусь.

— Присмотрю. С ней все будет нормально.

Сама-то я не видела, что там случилось, но слыхала, пока мыла посуду. Вся обслуга только о том и болтала.

— Видала? — спросила Фарина. — Та сисястая дамочка в розовом, у которой ты работаешь, нализалась, как индеец в день зарплаты.

Гляжу, и Шуге моя туда же:

— Да, мамочка, весь пол заблевала. На глазах у всего народа! — И захохотала себе в голос. И не заметила, как — шмяк! — получила тряпкой. Только мыльные пузыри по кухне полетели.

— Закрой рот, Шуге! — Я толкнула ее в угол. — И чтоб я не слышала, как ты болтаешь гадости про женщину, которая тебя кормит и прикрывает одеждой твою бесстыжую задницу! Поняла?

Шуге, конечно, кивнула, и я занялась опять посудой, но расслышала, как она пробормотала:

— Сама,значит, можешь, постоянно.

Я развернулась, ткнула пальцем ей прямо в физиономию:

— Я имею на это право. Заслужила, каждый день вкалывая на эту чокнутую дуру.

Утром в понедельник прихожу на работу, а мисс Селия все еще лежит в постели, зарывшись лицом в простыни.

— Доброе утро, мисс Селия.

Но она только переворачивается на другой бок, на меня и не глядит.

В обед приношу ей в постель тарелку с сэндвичами, а она:

— Я не голодна, — и накрывает голову подушкой.

Я постояла, глядя, как она кутается в простыни, точно мумия какая.

— Вы что, собираетесь лежать так весь день? — спрашиваю, хотя много раз уже видала, как она это проделывает. Но тут другой случай. Никакой косметики на лице, никаких тебе улыбочек.

— Оставьте меня в покое, пожалуйста.

Надо бы сказать ей, чтоб поднялась, нацепила свои дурацкие тряпки да и позабыла обо всем, но она лежит вся такая жалкая и несчастная, что я молчу. Я ей не психиатр, мне не за это платят.

Утром во вторник мисс Селия по-прежнему в постели. Поднос со вчерашним ланчем на полу, ни кусочка не тронуто. Она все в той же ветхой голубой ночной рубахе, которая, видать, осталась у нее с прошлых времен, оборки на вороте все изорвались. А спереди пятно, похожее на угольное.

— Ну-ка, давайте-ка я постель поменяю. И фильм сейчас начнется. Там у мисс Джулии большие неприятности. Не представляете, что эта дурочка вчера учудила с доктором Бигмаутом.

Но она ноль внимания.

Позже днем приношу поднос с пирогом из цыпленка. Больше всего на свете хочу отругать мисс Селию, чтоб взяла себя в руки, пошла в кухню и поела по-человечески.

— Мисс Селия, я понимаю, то, что случилось на Празднике, конечно, штука малоприятная. Но вы же не можете вечно лежать здесь и жалеть себя.

Мисс Селия встает и запирается в ванной.

Меняю постельное белье. Потом собираю грязные салфетки и стаканы с ночного столика. Рядом лежит стопка писем. Ладно, хоть к почтовому ящику выходит. Поднимаю письма, чтоб протереть столик, и замечаю большие буквы X. У. X. на одной из открыток. Даже не успев толком подумать, что это я делаю, читаю: