Перебираю карточки каталога, просматриваю полки, но о прислуге ничего нет. Лишь в документальной литературе нахожу единственный экземпляр «Фредерик Дуглас, американский раб». Радостно хватаю, представляя, как отнесу ее Эйбилин, но, открыв, обнаруживаю, что вся середина книжки вырвана. И надпись химическим карандашом: КНИГА НИГГЕРА. Меня взволновали не столько слова, сколько сам вид их, почерк — надпись сделана явно двоечником. Оглядевшись по сторонам, сую книжку в сумку. Это лучше, чем вернуть ее на полку.

В разделе «История Миссисипи» пытаюсь разыскать хоть что-нибудь, имеющее отношение к расовой проблеме. Но нахожу лишь книги о Гражданской войне, карты и старые телефонные справочники. Приподнявшись на цыпочки, шарю на верхней полке. И рядом с «Отчетами о наводнениях в пойме реки Миссисипи» обнаруживаю брошюру. Человек обычного роста никогда бы ее не заметил. Брошюра тоненькая, отпечатанная на почти прозрачной бумаге, вся помятая. «Сборник Законов Джима Кроу» [31]— гласит заголовок. Переворачиваю шуршащие страницы.

Это всего лишь список законов, определяющих, что позволено и не позволено цветным в Южных штатах. Бегло просматриваю первую страницу. Ничего угрожающего или, напротив, доброжелательного, просто констатация фактов.

Я, как завороженная, прочла четыре из двадцати пяти страниц — невероятно, сколько законов нас разделяет. Неграм и белым запрещено пользоваться одними и теми же водоразборными колонками, кинотеатрами, общественными туалетами, бейсбольными стадионами, телефонными будками, цирками. Негры не смеют зайти в ту же аптеку или купить почтовые марки в том же окошке, что и я. Я вспомнила Константайн. Как-то мы всей семьей поехали в Мемфис и взяли ее с собой, а шоссе размыло, но мы вынуждены были ехать по бездорожью, потому что знали — в отель нас с ней не пустят. Странно, но ни один из сидевших в машине белых не произнес это вслух. Мы все знаем об этих законах, мы живем по ним, но никогда их не обсуждаем. Я вообще впервые вижу их записанными.

Барные стойки, ярмарки, бильярдные столы, больницы. Пункт сорок семь пришлось перечитать дважды, в силу его странной иронии.

Усилием воли заставляю себя остановиться. Заталкиваю было брошюру на место, убеждая себя, что пишу книгу не о законодательстве Юга, что это пустая трата времени. Но потом словно что-то щелкает в голове, и я осознаю — нет никакой разницы между этими государственными законами и планами Хилли по сооружению отдельного туалета для Эйбилин в гараже.

На последней странице крупным шрифтом напечатано: «Собственность Юридической библиотеки Миссисипи». Брошюру-то вернули не в то здание. На чистом листочке бумаги торопливо записываю собственное открытие: «Джим Кроу или "туалетная инициатива" Хилли — в чем разница?» — и засовываю листок в брошюру. Прячу находку в сумку. За стойкой громко чихает Сьюзи.

Направляюсь к выходу. Совещание Лиги через тридцать минут. Еще раз дружески улыбаюсь Сьюзи. Она что-то бормочет в телефонную трубку. Украденная брошюра словно пульсирует в сумке.

— Скитер, — шепотом окликает меня Сьюзи, широко распахнув глаза, — я слышала, ты встречаешься со Стюартом Уитвортом?

От подчеркнутого «ты»в ее вопросе улыбка моя гаснет. Делаю вид, что не расслышала, и выхожу на залитую солнцем улицу. Я никогда в жизни не воровала. И немножко довольна, что первый опыт состоялся под бдительным взором Сьюзи.

Как по-разному мы получаем удовольствие, мои подруги и я. Элизабет торчит за швейной машинкой, старается, чтоб ее жизнь выглядела «покупной». Я — за машинкой пишущей, изливая на бумагу то, что не хватает духу произнести вслух. А Хилли отдыхает душой на трибуне, разъясняя шестидесяти пяти дамам, что трех банок консервов на человека недостаточно, чтобы накормить НГДА. Несчастных Голодающих Детишек Африки, в смысле. Однако Мэри Джолин Уокер полагает, что вполне достаточно.

— И потом, разве это не слишком дорого, везти эти консервы через весь мир, в Эфиопию? — вопрошает она. — Разве не разумнее просто послать им чек?

Собрание официально пока не началось, но Хилли уже на трибуне. В глазах — неистовый блеск. Сегодня Хилли созвала внеочередное заседание. В июне многие члены Лиги разъезжаются на летние каникулы. Затем в июле сама Хилли уезжает на три недели к морю. Ей невыносимо тяжело даже представить, как это город сможет обойтись без нее.

Хилли гневно выкатывает глаза:

— Этим дикарям нельзя давать деньги, Мэри Джолин! В пустыне нет продовольственного магазина «Джитни». И откуда мы можем знать, что они потратят деньги, чтобы накормить детей? Вдруг они вместо этого отправятся в местную вуду-лавку и сделают себе еще одну сатанинскую татуировку?

— Ну ладно, — чуть побледнев, уступает ошарашенная ее напором Мэри Джолин. — Наверное, тебе лучше знать.

Стоит Хилли вот так выпучиться — и дело в шляпе, поэтому она так успешна на посту президента Лиги.

Я прохожу сквозь толпу, ощущая на себе всеобщее внимание, точно над головой у меня нимб парит. Зал заполнен дамами примерно моего возраста — они пьют содовую, едят пирожные, курят и шепчутся, провожая меня взглядами.

— Скитер, — окликает меня Лиза Пресли, — я слышала, ты недавно была в «Роберт Э. Ли»?

— Правда? Ты действительно встречаешься со Стюартом Уитвортом? — вступает Франсес Гринбоу.

Большинство вопросов звучит вполне дружелюбно, не то что у Сьюзи в библиотеке. И все же я равнодушно пожимаю плечами, стараясь не обращать внимания на разницу: когда расспрашивают обычную девушку, это просто информация, а вот то же самое про Скитер Фелан — это уже новость.

Но это действительно правда. Я встречаюсь со Стюартом Уитвортом, уже три недели. Дважды, считая первое кошмарное свидание, мы были в «Роберте Э. Ли» и еще три раза сидели у нас на террасе, перед его отъездами домой в Виксбург. Однажды даже мой отец задержался поболтать с ним. «Здорово, сынок. Ты скажи сенатору, что мы ценим его выступления против проекта закона о налогах на фермеров». Маму разрывают противоречивые чувства — ужас перед тем, что я могу все испортить, и радость от того, что мне все-таки нравятся мужчины.

Словно прожектор всеобщего изумления освещает меня, пока я иду к Хилли. Девушки улыбаются и приветливо кивают.

— Когда вы снова встречаетесь? — Это уже Элизабет, нервно теребит платочек, глаза безумные, словно только что стала свидетельницей автокатастрофы. — Он сказал?

— Завтра вечером. Когда он приедет.

— Отлично. — Улыбка Хилли напоминает самодовольную ухмылку младенца на коробке с детской молочной смесью. Косо пришитые пуговицы на ее красном жакете держатся на честном слове. — Мы могли бы встретиться все вчетвером.

На это я молчу. Мне не нужны Хилли и Уильям. Я хочу сидеть рядом со Стюартом, чтобы он смотрел на меня и только на меня. Дважды, когда мы оставались наедине, он поправлял мои волосы, падавшие на глаза. В присутствии приятелей он этого делать не станет.

— Уильям позвонит сегодня Стюарту. Давайте сходим вместе в кино.

— Хорошо, — со вздохом соглашаюсь я.

— До смерти хочется посмотреть «Этот безумный, безумный, безумный, безумный мир». Как будет чудесно, — радуется Хилли. — Мы с тобой, и Уильям со Стюартом.