Едва Аньес вышла, как он попытался восстановить свое положение, сказав взволнованным тоном, в котором сквозила печаль:

— Столь бойкий язык служит бесспорным свидетельством извращенного, бесчестного ума и лучше, чем любой донос, доказывает, что обвиняемая погрязла в ереси. Нам известно, что потерянные души умеют защищаться и изощренно хитрить благодаря усвоенному ими ложному учению. В этом особенно преуспевают женщины в силу своей пагубной натуры и свойственному им краснобайству.

Мэтр Готье Рише, нотариус, кивнул головой в знак согласия. По мнению нотариуса, лживая и расчетливая природа женщин позволяла дьяволу превращать их в своих пособниц с удивительной легкостью. И все же у Никола Флорена было ощущение, что его страстная речь лишь наполовину убедила доминиканцев, призванных в свидетели. Особенно брата Жана, ни разу не открывшего рот. К тому же его взгляд все время ускользал от взгляда инквизитора.

Брат Ансельм нежно проворковал:

— Мессир инквизитор, брат мой, давайте вернемся к обличительному свидетельству юной Матильды де Суарси.

— Действительно, обличительному, — согласился Флорен, которому понравилось такое прилагательное. — Мадемуазель Матильда говорит в нем…

— Брат мой, чтение свидетельства лучше просветит нас, — прервал инквизитора Жан де Риу, впервые подавший голос.

Флорен искал в его тоне недоверие, замешательство или, напротив, потворство, но не заметил ничего, что могло бы помочь ему понять состояние духа своего свидетеля. К ярости, охватившей инквизитора во время допроса Аньес, прибавилось новое беспокойство. Присутствие свидетелей-священнослужителей, принадлежавших к одному и тому же ордену, было лишь пародией на правосудие. Флорен не помнил ни одного процесса, на котором они выражали несогласие с инквизитором. Впрочем, по этой самой причине он отстранил свидетелей-мирян. Но в этом брате Жане де Риу, которому к тому же перевалило за сорок, все было подозрительным и вызывало у него тревогу: его внимательное молчание, спокойствие, ускользающий взгляд и даже на удивление сильные руки для человека, не привыкшего заниматься физическим трудом. Более того, казалось, что брат Ансельм де Юрепаль при каждом случае искал у него одобрения.

Флорен одернул себя: неужели опять начались его «девичьи» страхи? Нет же, просто эти два идиота всерьез принимали отведенную им роль, но он заставит их проглотить наживку. Флорен подошел к столу, вытащил из маленькой стопки свидетельство Матильды де Суарси и начал читать:

— Я, Матильда Клеманс Мари де Суарси, единственная дочь мадам Аньес де Суарси…

Флорен не заметил, как Жан слегка подмигнул Ансельму, и тот сразу же прервал чтение:

— Помилуйте, дорогой брат инквизитор… Мы умеем читать. Было бы весьма желательно, чтобы мы ознакомились в молчаливом раздумье со строками мадемуазель де Суарси, чтобы тщательно взвесить их смысл.

Флорен чуть не лишился дара речи. Что, эти два грубияна ставят его слова под сомнение? Брат Ансельм продолжал настаивать:

— Эта девочка еще не достигла совершеннолетия, не так ли?

— Она скоро будет совершеннолетней, через год. Так или иначе, но свидетельства детей против родителей допускаются и даже приветствуются, невзирая на возраст ребенка. В самом деле, кто может лучше оценить извращения, чем те, кто сталкивается с ними и страдает от них ежедневно?

— Да, верно, — согласился доминиканец, протягивая руку.

Флорен неохотно подчинился и отдал ему донос. Брат Ансельм внимательно прочитал донос и передал его брату Жану. Невозмутимость доминиканца, его бесконечная медлительность действовали Флорену на нервы. Наконец, доминиканец поднял лицо и равнодушным голосом сказал:

— В этих словах есть все, чтобы вынести приговор, больше не заслушивая обвиняемую.

Инквизитор почувствовал облегчение и улыбнулся:

— А разве я вам об этом не говорил? Она виновна. Мне больно об этом думать, но я сомневаюсь, что ей было даровано спасение.

Но облегчение оказалось слишком коротким.

— Тем не менее… Разве не удивительно, что эта юная особа, которая так плохо владеет пером и с трудом выводит корявые буквы, смогла столь искусно построить фразы? Посмотрим… «Моя душа страдает при мысли о мерзостях, многократно чинимых мадам де Суарси, моей матерью, а ее упорство в грехе и заблуждениях заставляют меня бояться за ее душу»… Или же: «Еще молодой каноник, который приехал к нам столь набожным, не опасаясь этой тени, творящей зло…» Или: «Господь наделил мое сердце силой, достаточной, чтобы не поддаться злу, пример которого мне постоянно подавала моя мать…» Ну и ну! Какие убедительные душевные порывы!

Брат Жан поднял голову, и Никола впервые встретился с ним взглядом. У инквизитора возникло головокружительное ощущение, будто он идет под нескончаемыми сводами. Этот взгляд был бесконечным. Никола непроизвольно закрыл глаза. Хорошо поставленным голосом брат Жан произнес:

— Брат инквизитор, могу ли я поделиться с вами нашими тревогами? Хотя наше присутствие здесь носит… лишь консультативный характер, нам было бы очень жаль, если ваши чистоту и горячую веру коварные лжесвидетели вдруг использовали бы в своих целях. Поэтому мы настоятельно рекомендуем вам приказать привести мадемуазель де Суарси в Дом инквизиции, чтобы присутствующие здесь могли допросить мадемуазель в отсутствие ее дяди.

Флорен колебался лишь долю секунды. Он имел право отвергнуть подобное предложение, но его пугали последствия отказа. В мозгу Флорена мелькнула неприятная мысль. А что, если этих двух монахов-свидетелей тайно выбрал камерленго Бенедетти, которому он был обязан своим отъездом из Каркассона и назначением в Алансон? Если они были инспекторами папства? Святой престол иногда посылал своих инспекторов для урегулирования внутренних проблем, возникших в монастырях, или для наблюдения за надлежащим ходом судебного процесса. Карьера Никола Флорена обещала быть весьма успешной, и сейчас он не мог подвергать себя напрасному риску. Он не сомневался, что Матильда, эта маленькая злючка, выдержит допрос. Он вполне мог рассчитывать на помощь Эда де Ларне. Однако требование доминиканца приведет к новой отсрочке. Впрочем, человек в плаще требовал смерти Аньес де Суарси, не уточнив дату приведения приговора в исполнение. Разумнее всего было бы подчиниться.

— Благодарю вас, брат мой, за ту заботу, которой вы меня окружаете. Когда вершишь суд в одиночку, очень важно чувствовать, что другие поддерживают вас, чтобы гарантировать безупречность инквизиторской процедуры. Письмоводитель, запишите о необходимости вызывать свидетеля и прикажите сообщить об этом мадемуазель де Суарси.

Другая мысль улучшила настроение Флорена. Едва Матильду привезут в Дом инквизиции, как он потребует очной ставки между матерью и дочерью. Его ждало весьма заманчивое зрелище.

Женское аббатство Клэре, Перш,

ноябрь 1304 года

Элевсия де Бофор закрыла глаза. По ее щеке текла слеза, прокладывая узкую мокрую дорожку до самых губ. Бланш де Блино, благочинная, порывисто сжала ее руку, все время повторяя, словно бесконечную молитву:

— Что происходит? Что все-таки происходит? Она умерла, не так ли?.. Как она могла так рано уйти из жизни, она же так молода…

Милая Аделаида лежала в гробу, стоявшем на козлах в центре картулярия. Затем гроб перенесли в церковь Пресвятой Богородицы аббатства. Аннелета Бопре долго боролась с языком покойной, который никак не получалось убрать внутрь. Он продолжал висеть, придавая лицу Аделаиды жуткое выражение. Аннелета была вынуждена заткнуть рот покойной льняным полотенцем, удерживавшим язык во рту. Теперь молодая женщина обрела достоинство, в котором ей отказывала смерть.

Пришли все монахини и послушницы. Собравшись с духом, встав на колени, они оплакивали свою юную келаршу. Аннелета зорко следила за позами, за выражением лиц, ловила смущенные, бегающие или печальные взгляды, преисполненная решимости найти виновную. Она была в этом уверена и поделилась своими мыслями с аббатисой: отравительница принадлежала к их сообществу.