— Но я могу вас испепелить.

— Мне все равно.

— Так я и думала. — Она отвела взгляд, удивленная силой своего желания. — Квин, я не могу лечь с вами в постель.

— Именно это я и предполагал.

— Квин. — Она снова взяла его за руку, когда он сделал шаг назад. — Не знаю, что вы думаете о тех причинах, по которым я вам отказываю, но уверяю вас, вы ошибаетесь.

— Я не вашем вкусе, — сказал он, беря бутылку с пивом. — И человек не вашего круга.

Шантел выхватила у него бутылку и зашвырнула ее подальше. Пиво вылилось на камни еще до того, как бутылка разбилась.

— Не говорите мне, что я думаю. Не говорите мне, что я чувствую.

— Тогда скажите мне об этом сами. Он схватил ее и притянул к себе.

— Я не должна вам ничего говорить. Не должна ничего объяснять. О черт, мне хочется только покоя. Я хочу хоть на несколько часов избавиться от напряжения. И я не уверена, что смогу вытерпеть, когда меня будут снова сжимать со всех сторон.

— Ну хорошо, хорошо. — Его объятия тут же разжались. Гладя ее по спине, Квин прошептал: — Вы правы. Я привез вас сюда не для того, чтобы мы тут боролись. Просто вы сводите меня с ума.

— Давайте вернемся домой.

— Нет. Сядьте. Прошу вас, — добавил он, проводя губами по ее волосам. — Давайте побудем здесь еще часок, не пикируясь друг с другом. Съешьте гамбургер.

Он улыбнулся, усаживая ее рядом с собой. Шантел взглянула на пакет с едой и сдалась.

— Я умираю с голоду.

— Не сомневаюсь. — Он протянул ей пакетик с бумажными салфетками. Несколько минут они молча поглощали еду. — У вас было тяжелое детство?

Шантел в эту минуту открывала пакетик с солью, чтобы посолить картошку. Ее рука замерла.

— Нет, нет, совсем не тяжелое. И совсем не такое, как у других. Мои родители артисты. Более тридцати лет мы с ними разъезжали с представлениями, в которых пели и танцевали. Нас было шестеро, и мы исколесили всю страну, правда, в некоторых местах мы потерпели провал. Но моя семья… — Она улыбнулась, машинально потягивая пиво. — Она у меня замечательная. Делами занимался Трейс, он же лучше всех играл на пианино. Меня всегда приводило в отчаяние, что я никак не могла превзойти его в этом, как бы сильно ни старалась.

— Обычное подростковое соперничество.

— Разумеется. Без него жизнь была бы совсем скучной. Мы с Трейсом были так похожи, что не могли долго дуться друг на друга. Зато с сестрами у меня не было ничего подобного. Мы были просто частью друг друга. — Она отхлебнула пива прямо из бутылки и посмотрела на город, лежавший внизу. — И до сих пор остались такими. О боже, иногда бывает так трудно жить в разлуке с ними! Когда мы были маленькими, мы мечтали о том, что всю жизнь будем выступать вместе. — Она ощутила укол сожаления, что их мечты не сбылись. — А потом мы выросли.

— Что значит «выступать»?

Рассмеявшись, она слизнула соль с пальцев.

— Вы что, никогда не слышали о тройняшках О’Харли?

— К сожалению, никогда.

— Ну, если бы вы нас услышали, то испытали бы гораздо более сильное сожаление. Мы исполняли на три голоса популярные песенки и песенки из шоу в старомодном стиле.

— Так вы еще и поете?

— Доран, я не просто пою, я пою отлично.

— Но вы никогда не пели в своих фильмах.

Она пожала плечами:

— Как-то не получалось. Мэт говорит, что хочет удивить публику и устроить мне сольный концерт, где я смогу спеть несколько песен и, может быть, станцевать. Да, — произнесла она, искоса взглянув на него. Я умею танцевать, мой отец умер бы от стыда, если бы я не умела.

— Почему же вы не танцуете?

— Не представлялось такой возможности. Кроме того, я решила сосредоточить все свои силы на том, что получается у меня лучше всего.

Квин скомкал пустой пакет и положил у своих ног.

— На чем же?

Шантел кинула на него насмешливый взгляд:

— На актерской игре.

Но Квин не улыбнулся в ответ, а заложил ей за ухо прядку волос.

— Надеюсь, сейчас вы не играете?

Шантел смутилась и посмотрела в сторону. Почти совсем стемнело, и на небе зажглись первые звездочки.

— Трудно сказать. Я и сама не всегда в этом уверена.

— А я думаю, что уверены.

Когда она повернула к нему голову, его губы были совсем близко. Они искушали ее.

— Не надо. Я же сказала вам, что не могу…

Его губы скользнули по ее губам, нежно, как шепот, и она застыла.

— Знаете, что я чувствовал, когда вы сегодня лежали в постели со Стерлингом?

— Нет, не знаю и знать не хочу. Я уже говорила вам, что это — моя работа.

Он уже почти обольстил ее. Квин догадался об этом по голосу Шантел. По его коже пробежала дрожь предвкушения, когда он подумал, не перейти ли к следующему этапу.

— Не уверен, кого мне хотелось задушить — вас или его, но хорошо знаю, что мне хотелось бы, чтобы вы смотрели на меня так же, как на него.

— Это всего лишь роль. Я не должна…

— Здесь нет камер, Шантел, только мы вдвоем. И я думаю, что вы просто боитесь. Здесь нет никого, кто мог бы подсказать вам, что вы должны чувствовать. И никто не заорет «Стоп!», если мы зайдем слишком далеко.

— А мне и не нужно, чтобы кто-нибудь подсказывал, что я должна чувствовать, — повторила она и подтянула его голову поближе к своей, чтобы их губы оказались рядом.

Ей хотелось, чтобы он ее поцеловал. Ей снова хотелось ощутить тот взрыв возбуждения, который однажды вызвал в ней он. Только он и никто другой. Она могла сказать ему, что никто еще не дотрагивался до нее так, как он, но знала, что он ей не поверит. Ее образ был высечен из камня, и это было ее рук работой. И Шантел никому не хотела показывать, какая она на самом деле. И она была уверена, что никогда и никого больше не допустит в свою душу.

Но ей хотелось снова испытать этот жар и отчаянное, неукротимое желание. Она могла взять и отдаться ему, пообещав себе, что не даст слишком много. Что не отдаст ему всю себя.

Опускалась тьма, и в кустах свистел ветер.

Она хотела его, а он, похоже, не думал возражать. Неуверенным жестом он запустил руки в ее волосы. Его разум одурманил туман желаний, но они не были такими простыми, как он заставлял себя думать. Вожделение может причинить боль, но нельзя позволять ему полностью раскрыться перед ней.

Ему хотелось овладеть ею здесь, среди этих камней. Он будет обращаться с ней как с фарфоровой статуэткой, осторожно и предельно внимательно.

Его тело было напряжено и готово взорваться. О боже, надо дотронуться до нее, пусть даже это будет единственный раз. Одним плавным движением он провел рукой по ее ноге и бедру, нашел ее грудь и обхватил ее ладонью. Радуясь, что Шантел не сопротивляется, он расстегнул две пуговички на ее жакете и припал губами к теплой коже…

Давно, уже очень давно она никому не позволяла дотрагиваться до нее, не ощущала потребности в физической любви. А сейчас ей хотелось чувствовать его руки, его губы, хотелось, чтобы его напряженное тело крепко прижималось к ней. И ей было наплевать на то, где они находятся и кто они. Наплевать на ту цену, которую ей, несомненно, придется заплатить за то, что она позволила ему любить себя.

Решившись, она обняла Квина и уперлась лицом в его шею.

— Шантел… — Он всматривался в ее лицо, желая увидеть, сам не зная почему, выражение глаз. Но в эту минуту до него донесся шорох в кустах, потом еще один, и Квин напрягся.

— Что это? Что это было? — Шантел тоже услышала этот шорох и вонзила пальцы в его руку. — Какой-то зверь?

— Да, наверное, — произнес Квин, хотя и не думал так. Его нервы напряглись. Он отодвинул ее от себя.

— Куда вы?

— Пойду посмотрю, оставайтесь здесь.

— Квин… — Шантел уже поднялась.

— Сидите тихо. Наверное, это пробежал кролик.

Но это был не кролик, она поняла это по его голосу. Он был плохим актером. От страха ей захотелось убежать, но гордость не позволила.

— Я иду с вами.

— Сядьте, Шантел.

— Нет, не сяду. — Она взяла его за руку, неловко шагнула и поскользнулась на камнях.