— Понятно, — пробормотал Дэмьен, запустив пальцы в волосы.

— Теперь, раз ты убедился, что она нас обманула, — жестко продолжала Олимпия, — ты, разумеется, ее уволишь?

— Нет, — холодно ответил Дэмьен, — об этом не может быть и речи.

— Но эта девица — самозванка, — негодующе воскликнула Олимпия.

— Она высоко профессиональный художник.

— Возможно, но это не меняет дела. Она явилась сюда обманным путем.

Дэмьен пожал плечами с показной беспечностью.

— Сара, возможно, знала молодого человека, который умер, или слышала от кого-то об этом деле. Может быть, она просто решила воспользоваться случаем.

— Тогда она, по меньшей мере, хваткая особа. — Возмущенная Олимпия поднялась. — Полагаю, ты немедленно рассчитаешь мисс Дженнингс и найдешь другого художника.

Дэмьен в ярости стиснул зубы.

— Тетя, вы отдаете себе отчет в своих словах? Вы понимаете, что Сара с виртуозным совершенством овладела стилем Винси? Вы понимаете, что у нас практически нет никаких шансов найти другого художника с такими же возможностями?

Олимпия подошла к нему и взяла его за руку. Она говорила настойчиво, в ее карих глазах были и боль, и тревога.

— Дэмьен, я заметила, что вы с ней проводили много времени вместе. Я знаю таких женщин: ей нельзя доверять. Может, она и закончит свою работу, а может, и нет. Но, во всяком случае, она скоро уедет, и я не вынесу, если ты опять будешь мучиться.

Дэмьен вырвал свою руку и подошел к окну.

— Уедет мисс Дженнингс или останется, — сказал он, стоя к ней спиной, — это ее дело, не так ли? Что же до меня, то я, тетя, уже не дитя. Я уже давно сам могу разобраться во всех своих делах — и в своих терзаниях тоже.

— Дэмьен…

Он повернулся к ней, высоко подняв брови.

— У вас есть еще какие-нибудь вопросы, тетя?

— Нет, Дэмьен, — вздохнула она, сдаваясь.

После ухода тетки Дэмьен долго стоял у окна, и от мрачного беспокойства морщина прорезала его лоб. Значит, как он и подозревал, м-р Рильо никогда не посылал сюда Сару из Нового Орлеана. И здесь она солгала. Кто же она тогда? И зачем появилась здесь?

И что самое важное — уедет ли она, закончив работу или даже раньше, как полагает тетка? Она предала его и нанесла ему рану, но, несмотря на это он знает: Сара — истинный луч надежды, засиявший в конце темного туннеля, где он блуждает много лет. Теперь, когда она вернулась, мысль о том, что он опять ее потеряет, была невыносима.

ГЛАВА 12

Кажется, никто не рад ее возвращению. Весь день Сара чувствовала себя чужой в мире, куда она вернулась. Олимпия держалась с ней прохладно, Дэмьен полностью игнорировал. Даже Баптиста не скрывала своей враждебности. Встретившись с ней в коридоре, негритянка пробормотала всего лишь: «Вот вы обратно», кинув на Сару темный обвиняющий взгляд.

Все ее отвергли, и Сара чувствовала себя опустошенной. Весь день она проработала в салоне, стараясь не думать о том, как ей одиноко и как больно. Они с Дэмьеном так сблизились, и теперь эта связь, еще не прочная, разорвана. Как может она объяснить ему, что не виновата, что не собиралась покидать его, если она боится даже открыть, откуда она?

В отчаянии она решила вернуться в настоящее и остаться там, но сначала нужно закончить реставрацию. К тому времени она будет знать наверняка, простил ее Дэмьен или нет. Если нет, она уйдет. Что это за жизнь, когда она может пребывать в мире Дэмьена, только не выходя за пределы дома?

Но хотя Сара все время задавала себе этот главный тревожный вопрос, она понимала, что будет тянуть время, что пожертвует всем, чтобы остаться здесь, если только Дэмьен ее простит.

Целый день она его не видела: он не выходил из кабинета. И ленч, и обед Сара и Олимпия провели в напряженном молчании. Даже Каспер бросил ее; он признал Олимпию, а она — его.

Вечером после обеда Сара пошла к себе. Она была безутешна. Надежды ее пробудил стук в дверь.

— Войдите, — сказала она, думая, что пришел Дэмьен позвать ее посидеть с ним в салоне.

Но она сникла, когда в комнату вошла Баптиста.

— Я приходить перетряхнуть постель, мамзель, — угрюмо сказала негритянка.

— Пожалуйста, — ответила Сара, сидевшая за туалетным столиком. Нужно расчесать волосы и ложиться, подумала она. Но как только она коснулась первой шпильки, сзади раздался крик Баптисты. Сара обернулась и увидела, что негритянка в ужасе уставилась на кровать, расширив глаза и быстро крестясь.

— Что там, Баптиста? — Сара встала.

Но та только пятилась, указывая дрожащим пальцем на кровать. Нахмурясь, Сара подошла ближе и увидела на белой простыне странный мешочек из красной фланели.

— Что за… — пробормотала она, протягивая руку к мешочку.

— Нет, мистрис, не трогайте! — закричала Баптиста.

— Но что это? — Сара обернулась, рука ее замерла в воздухе.

— Это гри-гри, —Баптиста судорожно глотнула.

—  Гри-гри?— повторила Сара.

— Вуду, колдовство, — многозначительно добавила Баптиста. — Это зло.

— Ах, вот что, — сказала Сара, махнув рукой. — Ты веришь в эту чепуху? — Она взяла мешочек. — Выброси его.

Но Баптиста отпрянула, яростно мотая головой. С глазами, полными ужаса, она выскочила из комнаты.

Сара вздохнула, глядя на странный мешочек, завязанный кусочком тесьмы. Она поднесла его к лицу, подула, понюхала. Запах противный и острый. Никакого желания посмотреть на содержимое у нее не возникло.

Интересно, кто положил в ее кровать гри-гри?Она знала, что вуду связано с африканской племенной религией и не могла поверить, что одна из служанок — Хэтти или Джейн — положила эту гадость ей в постель.

Тогда виновата Баптиста. Она ревнует ее к Дэмьену. С тех пор как они с Дэмьеном стали друзьями, Сара не замечала никаких признаков, что его связь с негритянкой продолжается. Конечно, Баптиста не хочет, чтобы Сара жила здесь, и, скорее всего, решила прибегнуть к колдовству, чтобы испугать ее и тем от нее избавиться. Если так, то она только что прекрасно разыграла сценку, завершив свой план.

Что же, это не сработало. Сара не верит в вуду, и первое ее побуждение — выбросить этот дурно пахнущий амулет.

Держа его в руках, Сара спустилась вниз и подошла к задней двери. Там сидел Каспер, словно комок белого хлопка среди розоватой лужицы закатного света. Заметив Сару, он жалобно замяукал.

— Тебе нужно выйти, молодой человек?

Хотя Сара уже пришла к выводу, что в саду с котом ничего не случится, она все колебалась, выпускать ли его. Но он продолжал проситься. Ничего не поделаешь. Она открыла дверь, кот выскочил в сад. Она облегченно вздохнула — Каспер не исчез, растворившись в воздухе.

Она вышла постоять на веранде и видела, как Каспер шмыгнул в кусты. Потом примерилась и швырнула гри-гричерез стену. Туда ему и дорога.

Тут поднялся ветер, холодный, пахнущий осенью, и низкое солнце омыло пышный сад золотым потоком.

Ночная птица подала голос. Как странно, что здесь, в стенах дворика, ей ничего не грозит, но выйти через переднюю дверь она не может, иначе ее вернут в настоящее.

Вскоре к ней подошел Каспер. Он проводил ее до спальни, потом свернулся клубочком в ногах кровати и стал вылизывать лапки и умывать мордочку. Сара улыбнулась — значит, он не окончательно променял ее на Олимпию.

— Что ты обо всем этом думаешь, молодой человек? — спросила она, почесывая у него за ушком. Но он только закрыл глаза и замурлыкал.

Скоро она уснула; спала она неспокойно, ей снилось, что тихий, еле слышный голос навязчиво повторял: Уходи, ты здесь чужая.

Среди ночи она проснулась, дрожа и обливаясь потом, несмотря на прохладу. За окном завывал ветер. Каспер исчез, она оказалась в полном одиночестве — таком полном, в каком никогда еще не оказывалась.

Уходи, ты здесь чужая.

Всю ночь эти слова звучали в ее снах.

На следующее утро она пила с Олимпией чай в саду. Утро было солнечное, похожее на зимнее; обе женщины оделись в шерстяные платья и вязаные шали. Олимпия держалась отчужденно, но вежливо, предлагая ей чай и печенье из рисовой муки.