Получив согласие, Кайс сразу переменился.
— Собирайся, но… — Он замялся.
— Какое еще «но»? — спросила Камилла. — Пожалуйста, подробнее.
— Я хочу предложить тебе пари, — улыбнулся Кайс, отметив заинтересованность собеседницы. — Предупреждаю: если оно тебе не по вкусу, можешь не соглашаться.
— Ну и? — потребовала Камилла.
— Ты утверждаешь, что Ник Спенсер все же, хоть и не любит тебя, хороший человек и приличный мужчина. Так?
— Да, — подтвердила Камилла.
— Хорошо, — продолжил Кайс. — Предлагаю пари. Если выйдет по-твоему, ты сможешь жить в «Арабской башне» на правах моей гостьи столько, сколько пожелаешь. Полная свобода, ни забот, ни хлопот. Если мои предположения верны, то в тот день, когда Николас Спенсер покинет Эмираты, напуганный и затравленный, в тот день, точнее в ту ночь, ты должна будешь стать моею.
Камилла побледнела. Однако она чувствовала, что в словах Кайса есть доля истины.
— Я согласна. Согласна, но не ради Ника. Я только что осознала, что мне на него, в сущности, наплевать. Важно другое. Это соревнование иного плана.
— Я понимаю. — Кайс поднялся. — Понимаю и ценю в тебе ум. Собирайся.
…Отель «Арабская башня» поразил Камиллу своим великолепием. Похоже, многое, если не все, здесь было сделано на заказ. Блеск, шик, размах поражали воображение. Кайс настоял на том, чтобы заехать в пару магазинов и купить Камилле приличное платье и украшения. Теперь только она поняла почему. Женщины, чинно прохаживающиеся по великолепному холлу, носили на себе, пожалуй, целые состояния. Безукоризненный обслуживающий персонал состоял только из европейцев.
От блеска и роскоши у Камиллы закружилась голова. Она словно еще не осознавала всей ответственности, которую взяла на себя.
— Быстрее идем наверх. Мой отец может нас заметить. Я пока не предупреждал его, — шепотом сказал Кайс.
Камилле тоже не хотелось встретить мрачного ясноглазого старика, чей взгляд так напугал ее в первый день отдыха.
Номер, который Кайс отвел своей гостье, напоминал скорее дом. Причем очень большой. Он состоял из двух этажей. Чего там только не было! Телевизор во всю стену, огромные колонки — в специальной комнате для просмотра фильмов и телевидения. Набор дисков, который занимал два шкафа. Каталог к ним. На всех языках. Жалюзи, меняющие цвет и узор по выбору клиента. Можно было даже изменить вид за окном. Если море наскучило, компьютер создавал иллюзию горных хребтов, снега, центра города с характерным шумом — даже Ниагарского водопада и джунглей. О мебели, коврах, подвесных зеркальных потолках и говорить нечего. Все это содержалось в таком идеальном порядке, что нигде не было видно ни пылинки.
Камилла не знала что сказать.
— Нравится? — поинтересовался Кайс. — Если нет, мы можем перейти в другой номер.
— Нет, — покачала головой Камилла, пытаясь изобразить равнодушие, но тщетно. — Меня вполне устраивает этот. Кстати, что еще за история с отцом?
Кайс махнул рукой.
— Ничего серьезного. Он сам никогда не связывается с европейскими женщинами и мне не позволяет. Если узнает, что ты здесь… В общем, я сам разберусь с этим.
— Нет уж, потрудись объяснить. Подобные комментарии обычно делаются до заключения сделок! — Камилла даже в лице переменилась. — Я жду.
Кайс вздохнул.
— Это ведь не настоящее похищение. Если твой муж все-таки наберется храбрости и заявит в полицию, тебе придется неожиданно появиться дома целой и невредимой. И рассказать, что никто тебя не похищал, что ты сама по собственной воле уехала от мужа, узнав об измене. И мой отец не пострадает.
— Какие страшные у вас законы! Почему за совершенное преступление должен отвечать не преступник, а его отец?
— Ты не так поняла, — уточнил Кайс. — И преступник, и его отец. Так повелось издревле. Это законы наших предков, не нам осуждать их. Ладно. Мы и так сегодня слишком много говорили. Тебя никто не побеспокоит. Отдыхай. А я улажу дела с отцом и отправлю послание твоему Нику. — Кайс поклонился и вышел.
Какая учтивость! Даже смешно. Камилла переоделась в обычную одежду и легла на диван в гостиной на первом этаже. Мягкий и в то же время упругий, очень удобный, он показался ей чуть ли не чудом мебельного искусства.
Что она сделала? Или это сделала не она? Хоть что-то же должно шевельнуться в ней? Хоть какая-то привязанность к мужу. Нет. Камилла ничего не чувствовала. Великолепие, роскошь ослепили ее, но здравый смысл не отступил под их блеском. Она грезила Кайсом. В нем одном отныне видела смысл своего существования.
Ей стало страшно от этой мысли. Пути назад не было. Зеркальный потолок, диван — и тело на нем. Женское тело, привлекательное, пленительное. Камилла любовалась собственным отражением. Белая кожа, такая белая, что снег в сравнении с нею поблек бы. И черные глаза. Идеальная фигура. Красота. Губительная вещь! —
Камилле вдруг почему-то вспомнилась древняя легенда о Лорелее. Девушке, которая пленяла своей красотой всех мужчин. Она разбивала чужие сердца и семьи. Мужчины боготворили ее, женщины ненавидели. Каков финал этой истории? Девушка бросилась вниз с обрыва. Покончила с собой из-за неразделенной, несчастной любви. У ее ног были все, кроме одного — желанного и любимого. Что блеск мира? Что поклонники, богатства и красота? Без любви они лишь глупые игрушки, а точнее тиски, которыми время сжимает человека. Камилла только теперь поняла это в полной мере. Говорят, Лорелея не умерла, она просто сделалась призраком и каждую ночь выходит на морской берег и поет свою грустную песню. Страдалица. Твой возлюбленный уплыл далеко и нашел счастье в чужих краях, а ты вечно будешь плакать о нем. Такова любовь, если она безответна.
Сколько кораблей погибло по твоей вине, красавица Лорелея? Все они, завлеченные сладостным голосом, налетели в ночной мгле на скалы у берега. Все разбились в щепки. Жены не дождутся мужей-моряков. Дети не побегут встречать отцов жарким солнечным днем на причал. Что заставляет тебя петь, красавица Лорелея? Не мечта ли? Ты упиваешься своей мечтой, что когда-нибудь на горизонте появится желанный корабль. И ветер погонит его к губительному обрыву. И твой милый найдет тебя и полюбит…
5
Камиллу разбудили резкие, раздраженные голоса.
— Что ты здесь делаешь?
— Пришел полюбоваться на твой трофей.
— Она не трофей. Она станет моей женой.
— Неужели, а отец знает?
— Убирайся, Исхан, не зли меня. Ты знаешь, что я не спасую перед твоей силой.
Камилла открыла глаза. Около дивана, на котором она заснула вечером, стоял Кайс, будто загораживая гостью своим телом, а напротив него — широкоплечий гигант-араб. Видимо, имя Исхан принадлежало именно ему.
— В чем дело? — спросила Камилла, протирая глаза. За окном уже светило солнце, озаряя комнату золотыми лучами.
— Она мила, — заметил Исхан.
Этот человек был похож на гору. Казалось, одного удара его огромной ручищи хватило бы, чтобы сбить с ног взрослого жеребца. Камилла сразу поняла, кто перед ней. Старший брат Кайса выглядел весьма недружелюбно. Черные, как ночное небо, глаза горели злобой и ненавистью. А еще — Камилла ясно увидела это — завистью.
Кайс не отреагировал на слова брата, только кулаки его сжались.
— Как старший я требую объяснений, — стараясь казаться спокойным, продолжал Исхан. — Ты ставишь под удар репутацию и благосостояние нашего отца. Я требую, чтобы ты немедленно поднялся к нему и рассказал о своем поступке. Иначе это сделаю я сам.
— Поступай как знаешь, — почти крикнул Кайс. — Ярость закипала в нем и вот-вот должна была прорвать шаткую плотину воли. — Эта девушка станет моей женой, если так будет угодно ей самой и Аллаху. И ни ты, ни отец не остановят нас.
Камилла не смела подать голоса, хотя ее так и подмывало вставить в разговор пару-тройку весомых фраз. В конце концов, ведь она не вещь, не предмет, чтобы так явно игнорировать ее собственный взгляд на это дело. Однако Камилла видела, что обстановка слишком накалена, и не решалась вмешиваться. Зато она любовалась Кайсом. Какой сильной, твердой казалась сейчас его фигура, какой непреклонной воля! Он возвышался посреди комнаты подобно утесу посреди морских волн. Вокруг него бушевала грозная стихия — причудливое стечение обычаев, нравов, которые ринулись на осколок камня со всей ненавистью, какую только может испытывать податливая вода к неизменному граниту. А Кайс стоял. Стоял, не шелохнувшись. В ушах его грохотали грозные валы, волны пенились, а он стоял. Гордый, невероятно красивый.