Глава XXII

Последние годы

В первое время кабинет Аденауэра в бундестаге посещали часто. Заходили депутаты, министры. Пару раз побывал здесь добродушный Эрхард, чтобы посоветоваться по некоторым текущим вопросам. Местные организации ХДС приглашали экс-канцлера выступить на очередных собраниях. Аденауэр охотно откликался.

…Предстояло выступление в одном из крупнейших залов Кёльна. До начала оставалось не более часа, а Аденауэр все еще сидел в своем кабинете и просматривал бумаги. Вошла взволнованная секретарша:

— Звонят из Кёльна. Беспокоятся. Зал уже переполнен.

— Не волнуйтесь, для меня место найдется, — скупо улыбнулся Аденауэр.

Тронулся минут через пятнадцать и успел вовремя. Встретили тепло и уважительно. По ходу выступления много аплодировали.

В конце октября 1963 года его посетил американский государственный секретарь Дин Раек. Аденауэр рассуждал о том, что Россия, по его мнению, вскоре будет вынуждена изменить свою политику. Необходимо оказывать давление, используя ее экономические трудности и российско-китайские противоречия. Осуществляя поставки зерна и других товаров в Советский Союз, нужно оговаривать их уступками в деле разрядки и разоружения. В целом же Соединенным Штатам не следует надеяться на серьезное улучшение отношений с Советским Союзом. Им надо развивать и укреплять связи с Европой.

Раек остался доволен беседой и попросил прислать ему запись высказываний Аденауэра.

Радио, телевидение, газеты продолжали проявлять интерес к отставному канцлеру. Иностранные послы приглашали его на приемы. Однако во фракции ХДС/ХСС к его мнению прислушивались далеко не всегда. Критику действий правительства все чаще воспринимали как старческое брюзжание. Он не замечал этого.

Некоторое время еще сохранялось ощущение, что он нужен, что без него вряд ли обойдутся и впредь. Но поток посетителей, как и приглашений, стал быстро уменьшаться. Поездки в Бонн перестали быть каждодневными. Аденауэр все чаще предпочитал оставаться в Рёндорфе, предаваясь размышлениям и беседуя с близкими. В разговорах с часто посещавшими его дочерьми и сыновьями избегал политических тем, рассуждал об искусстве, музыке, о бытовых делах. Иногда говорил о здоровье: пока сил достаточно, но в таком возрасте их легко потерять и тогда уже безвозвратно наступит старость. Родственники старались рассеять его тревоги.

Экс-канцлеру оставили охранника, шофера и двух секретарш. В рёндорфский дом поступали газеты, журналы, пресс-бюллетени. Пришлось отвыкать от ежедневного чтения телеграмм послов и правительственных информационных материалов. В декабре отправился на похороны Хойса на поезде, как простой пассажир.

По рекомендации врачей совершал ежедневные часовые прогулки пешком. Вначале поднимался на плоскогорье, но от этого вскоре пришлось отказаться. Гулял вдоль Рейна, раскланиваясь со встречными обитателями Рёндорфа.

Весной 1964 года Аденауэра вновь избрали председателем ХДС. На съезде в Ганновере он произнес энергичную речь, сформулировал текущие задачи, призвал партию к активной работе с избирателями. Резко отозвался о СДПГ: социал-демократы ведут себя, как хамелеоны, — сегодня они красные, завтра зеленые, сегодня молятся тому, что клеймили вчера. СДПГ перестала быть сильной оппозицией. Это хорошо для ХДС, но плохо для парламентаризма и демократии.

Он не переоценивал значимости поста главы ХДС. Политика делалась не в партийных инстанциях, а в правительстве и во фракции бундестага. Аденауэр все более ощущал, что не может влиять на ход событий, что политическая жизнь идет без него.

Пришло решение заняться мемуарами. Глядя с террасы на спокойное течение Рейна, реки-труженика, непрерывно перемещавшего десятки кораблей и барж с самыми разнообразными грузами, Аденауэр продумывал концепцию будущего труда. Нужно тщательно подобрать документы и материалы. Воспоминания должны отразить не столь его личные впечатления и оценки, сколь ход истории, процесс возрождения страны, путь ее к тем высотам, на которых она пребывала ныне. Мемуары не могут быть не субъективными. Но основанные на документальном материале, они приобретут характер исторического исследования, а тем самым и особую значимость для потомков. Решил было прочесть мемуары Бюлова, Ришелье, Бисмарка, но потом отказался — нельзя поддаваться постороннему влиянию, писать надо в собственной манере.

В апреле 1964 года Аденауэр отправился в отпуск в Италию. Генеральный секретарь НАТО, бывший министр иностранных дел Голландии Дирк Штиккер предоставил в его распоряжение свою виллу на берегу озера Комер в деревушке Ловено в нескольких километрах от Каденаббии. На границе гостя встретил префект округа, преподнес цветы и сказал добрые слова. В Ловено почти все ее пятьсот жителей встретили Аденауэра аплодисментами, цветами, улыбками. За ужином он поднял бокал и сказал:

— За начало мемуаров.

К работе над ними приступил, однако, не скоро. Никак не мог отключиться от текущей политики и направить мысли в прошлое. Его посетил прежний близкий сотрудник, а теперь немецкий посол в Италии Бланкенхорн. Вспоминали ушедшие годы. Бланкенхорн сказал, что будет с нетерпением ждать выхода мемуаров, он не сомневается в их политической и исторической значимости.

Аденауэр продолжал отбирать и систематизировать материалы, привезенные в Ловено в нескольких больших коробках. К диктовкам, однако, не приступал. Не начал он их и вернувшись в Рёндорф.

Летом в Бонн с официальным визитом прибыл де Голль. Сразу после прилета он посетил Аденауэра в его парламентском кабинете. Генерал жаловался, что отношения Франции с Федеративной Республикой развиваются плохо. Новое правительство глушит инициативы, исходящие из Парижа. Заодно француз негативно отозвался о политике Соединенных Штатов и Англии. Беседа затянулась. Работники протокола нервничали. Де Голль на 20 минут опоздал на встречу с Эрхардом.

На прощальном приеме де Голль подошел к Аденауэру. Настроение генерала было нерадостным.

— Мы заключили брак между Францией и Германией, — сказал он. — Но Франция уезжает из Бонна девственницей.

Аденауэр промолчал. Он знал, что не сможет повлиять на Эрхарда. Однако на пресс-конференции он призвал правительство с большим вниманием отнестись к франко-германскому сотрудничеству.

Вскоре в Рёндорф приехал Штраус. Предстоял съезд Христианско-социального союза. У баварца была мысль настроить свою партию против Эрхарда. Аденауэр умерил его пыл. Междоусобица не принесет пользу стране. Штраус согласился с патриархом. Съезд ХСС прошел спокойно.

…Умирала любимая собака ротвейлер Цезарь. Она мучилась, но Аденауэр не давал согласия усыпить ее. Сделали это тайно, а ему сказали, что смерть случилась естественно. Вскоре появился новый полугодовалый ротвейлер. Жизнь продолжалась.

В августе отправился в Каденаббию. Автобусом доставили двадцать коробок с материалами. Начал диктовать. За два месяца закончил три главы: детство, Веймарская республика, время нацистской диктатуры. Потом Аденауэр откажется от них и решит начать мемуары с 1945 года.

Дома он тут же выбился из «писательского ритма». Время и мысли занимали дебаты в бундестаге, заседания правления ХДС, встречи с иностранными политиками и журналистами.

Пришло известие из Москвы о снятии Хрущева. Аденауэр рассуждал среди близких:

— Какая загадочная страна Россия! Как там все непредсказуемо! Хрущева свергли без малейшего участия общественности. Никто не может угадать, что там случится завтра.

— Вам он несимпатичен? — спросил кто-то из присутствовавших.

— Не все так просто. Он — груб, хитер и ловок. У него ужасные манеры, беседуя, может стучать кулаком по столу. Но он понимает, когда ему отвечают тем же.

Аденауэр подумал немного и добавил:

— Хрущев, без сомнения, крупный политик, темпераментный, взрывной. В чем-то он вызывает симпатии. У деятеля диктаторского режима иные моральные критерии, чем у нас. Хрущев учитывал только силу и проводил политику силы, отсюда и жесткость его языка и манер. Но с ним можно было бы добиться прогресса в разрядке и разоружении. Пожалуй, мы здесь кое-что упустили. Надо учитывать, что русский народ понес миллионные потери в войне и опасается немцев. Нам не помешает большее терпение в отношении России.