— Адриан, нам надо поговорить.

Я все еще лежал в кровати, когда вошел Уилл. С полузакрытыми глазами я через окно смотрел на разбитый им сад.

— Большая часть роз умерла, Уилл.

— Это нормально для цветов. Октябрь. Скоро они все завянут до весны.

— Знаешь, я им помогаю. Когда вижу, когда цветок уже стал коричневым, но все никак не падает, я их отрываю. Шипы меня не очень-то волнуют. Я быстро исцеляюсь.

— Выходит, в этом есть преимущества.

— Ага. Я думаю, это хорошо, что я помогаю им умереть. Когда ты видишь, как они стремятся умереть, нельзя им позволять страдать. Как думаешь?

— Адриан…

— Иногда мне хочется, чтобы мне тоже кто-нибудь также помог, — я видел, как Уилл уставился на меня, — есть несколько красных роз, которые все еще цепляются за ветки. Не падают. Это странно.

— Адриан, пожалуйста…

— Ты не хочешь говорить о цветах? Я думал, что ты любишь цветы. Уилл. Ты же их сам посадил.

— Я люблю цветы, Адриан. Но сейчас я хочу поговорить о наших учебных занятиях.

— А что с ними?

— А их просто нет ни одного. Я был нанят, как учитель, но в итоге оказалось, что я получаю огромные деньги только за то, что живу здесь и читаю книги.

— Тебе это не нравится? — Снаружи одна из красных роз задрожала от внезапного порыва ветра.

— Нет. Брать деньги и ничего не давать взамен означает воровать.

— Отнесись к этому, как к перераспределению богатств. Мой отец — богатая сволочь, он не заслуживает того, что имеет. Ты — бедный и достойный. Это вроде того парня, который воровал у богатых и отдавал все бедным. Вроде даже книжка про это была.

Я заметил Пилота, сидящего у ноги Уилла. Я протянул к нему руку и помахал, подзывая, чтобы он подошел ко мне поближе.

— Я же все равно учусь. Я прочитал про Квазимодо, про Призрака Оперы, Франкенштейна. Теперь вот читаю Портрет Дориана Грея.

Уилл улыбнулся:

— Похоже, тут наметилась тенденция.

— Да, тема одна — темнота, люди, живущие в темноте, — я все еще пытался подозвать Пилота, помахивая рукой, тупая псина не двигалась с места.

— Может и так, если бы мы обсуждали книги. У тебя есть вопросы о…

— Этот парень, Оскар Уайльд, — голубой?

— Видишь? Я так и думал, что твоя проницательность и острота ума приведут к…

— Не надо меня дурить, Уилл. Так голубой?

— Насколько это известно — да, — Уилл дернул Пилота за ошейник. — Этот пес к тебе не подойдет, Адриан. Валяясь в кровати в пижаме в час дня, ты вызываешь у нас обоих отвращение.

— С чего ты взял, что я в пижаме? — так оно и было.

— Запах чувствую. Пес его определенно чувствует. И нам обоим противно.

— Ладно, оденусь через минуту. Счастлив?

— Буду, если не забудешь принять душ.

— Ладно, ладно. Ну, расскажи мне об Оскаре Уайльде.

— Его осудили за интрижку с сыном лорда. Отец юноши заявил, что Уайльд принудил его сына к отношениям. Он умер в тюрьме.

— Я в тюрьме, — сказал я.

— Адриан…

— Это правда. Когда ты ребенок, все вокруг твердят тебе, что важно то, что у тебя внутри. Внешность не имеет значения. Но это ложь. Парни вроде Феба из Горбуна, или Дориана, или старого Кайла Кингсбери — они могут быть совершенными подонками с женщинами, но им это все сойдет с рук, потому что они красивы. Быть уродливым значит быть в своего рода заточении.

— Я не верю в это, Адриан.

— У слепого парня проклюнулась проницательность. Ты можешь верить, можешь не верить, но это правда.

Уилл вздохнул:

— Мы можем вернуться к книге?

— Цветы умирают, Уилл.

— Адриан, если ты не прекратишь спать целыми днями и не дашь мне возможности учить тебя, я уйду.

Я уставился на него. Я знал, что он злится на меня, но я никогда не думал, что он может уйти.

— Но куда же ты пойдешь? — спросил я, — это должно быть трудно найти работу, когда ты… ну, когда ты…

— Трудно. Люди думают, что ты ограничен в возможностях, и не хотят рисковать. Не хотят брать на себя ответственность. Однажды на собеседовании парень сказал мне: «А что если вы споткнетесь и заденете ученика? Или ваша собака кого-нибудь укусит?»

— Поэтому ты начал учить лузеров вроде меня.

Он не кивнул и не сказал «да». Он сказал:

— Я очень много учился, что иметь возможность работать, чтобы не зависеть ни от кого. Я не мог допустить такого.

Он говорил о моей жизни. Именно это я и делал, сидел на шее у отца, и так оно будет и дальше, если я не сниму проклятие.

— Ты должен делать то, что считаешь нужным, — сказал я, — но я не хочу, чтобы ты уходил.

— Есть решение. Мы можем вернуться к нашим регулярным занятиям.

Я кивнул:

— Завтра. Не сегодня, но завтра. Мне кое-что нужно сделать сегодня.

— Уверен?

— Да. Завтра, я обещаю.

Я знал, что мои дни, когда я мог свободно выходить во внешний мир, подходят к концу. Становилось холоднее, и мое пальто уже не казалось странным выбором для одежды, я все меньше походил на бездомного. В последнее время я все чаще ловил на себе взгляды, и меня спасали только мои быстрые рефлексы, благодаря которым прохожие, решавшие взглянуть в мою сторону еще раз, наталкивались только на мою спину, и любые их мысли об увиденной морде монстра становились игрой воображения. Мне не стоило так рисковать. Я начал выходить еще позже, когда на улицах и в метро было меньше всего народа, когда было маловероятно, что меня поймают. Но этого было недостаточно. Мне хотелось быть частью жизни на улицах. Но теперь я дал обещание Уиллу. Я не мог не спать всю ночь и учиться днем. Но я не мог позволить Уиллу уйти.

Зима будет долгой. Но я знал, что сегодня могу выйти безбоязненно. Сегодня был один единственный день в году, когда я не вызову подозрений. Хэллоуин.

Я всегда любил Хэллоуин. Он стал моим любимым праздником с моих восьми лет, тогда мы с Треем забросали яйцами дверь квартиры старика Хинчи, потому что он отказался участвовать в украшении здания и угощать нас, мы сбежали безнаказанными, потому что были двумя из двадцати с лишним тысяч детей, одетых в костюмы Человека-паука. Если у меня до этого еще были какие-то сомнения, то они полностью исчезли в средних классах школы, когда на своей первой вечеринке я был окружен девочками из Таттла, разодетыми в костюмы французских горничных в сетчатых чулках.

И сейчас он все равно останется моим любимым праздником, потому что сегодня, всего лишь один раз, все будет нормальным. Я на самом деле не думал о том, чтобы встретить девушку, способную снять заклятие. Правда, не думал. Я просто хотел поговорить с девушкой, может быть потанцевать с ней, почувствовать прикосновения к себе, даже всего лишь на одну ночь.

Я стоял перед школой, вечеринка в ней была в самом разгаре. Это была пятая вечеринка, которую я видел, но на входе в некоторые из них были установлены знаки с просьбой не входить в пугающих костюмах. Мне не хотелось, чтобы мое лицо в какой-то момент сочли слишком пугающим. Видимо, я стоял перед частной школой, все дети были аккуратно и чисто одеты, но это школа не дотягивала до Таттла, не имела подобного статуса. Через дверь в спортзал я видел, как люди танцуют в приглушенном свете. Некоторые танцевали вместе, но очень многие кружились в одиночку. Снаружи девушка продавала билеты, но не спрашивала пропуск. Лучше вечеринки для незаконного проникновения и не придумать.

Так отчего бы мне не зайти?

Я стоял в нескольких футах от продавщицы билетов, она была одета в костюм Дороти из Волшебника Страны Оз, но с пурпурными волосами и в татуировках. Я приглядывался к людям, в особенности к девушкам, входящим внутрь. Никто особенно на меня не пялился, так что это было хорошо. Я разглядел все стандартные категории: девушки из группы поддержки, крошки, положившие жизнь на благотворительность, будущие политики и мещане, спортсмены и мальчики для битья. И люди, которых нельзя было отнести ни к одной категории. Я довольно долго стоял у двери, разглядывая их всех.

— Отличный костюм.