Присутствовавший при этой беседе руководитель представи­тельства КГБ в Польше генерал-лейтенант Павлов писал впоследствии, что его сильно удивляло: сам Андропов плохо следовал этому прави­лу.

Став главой государства, Андропов подбирал себе очень раз­нообразную команду. Единомышленниками этих людей не назовешь. Он приблизил к себе не только Горбачева и Рыжкова, но и перевел в Москву ленинградского секретаря Григория Романова и Гейдара Алиева из Баку. Вероятно, какую-то роль в своих планах он отводил и Бори­су Ельцину, У Андропова не было цельной программы действий, но брежневских людей, хотя среди них у него были личные друзья, он собирался заменить своими.

Лигачев рассказывал мне:

— Юрий Владимирович брал не тех, с кем прежде работал, как это происходило и при Хрущеве, и при Брежневе, а подбирал людей из разных мест страны. Горбачев — с юга России, Воротников — из Цен­тральной России, Рыжков — с Урала, я — из Сибири...

Слабость кадровой политики Андропова состояла в том, что он не знал перспективные и молодые кадры, которые мог бы выдвинуть. Сказывался дефицит его общения с людьми. Он был чисто кабинетным работником.

— У Андропова не было команды, — говорил его помощник Вольский. — А ему надо было менять окружение. Мы с Павлом Лаптевым много раз ему об этом говорили: «Юрий Владимирович, вам надо кадры менять!» Он: «Подождите, успеется!»

Полагал, что достаточно поставить на ключевые посты нескольких надежных и энергичных работников, этого будет достаточ­но.

Когда Андропов стал руководителем страны, Николай Григорье­вич Егорычев, бывший партийный руководитель Москвы, отправленный послом в Данию, написал ему личное письмо: «Юрий Владимирович, на Западе большой интерес к вашей персоне. Все видят, как вы начали руководить страной. Но на Западе принято оценивать не только поли­тику, но и личные качества. Я могу прислать хорошего журналиста, социал-демократа, порядочного человека. Он вас снимет где-нибудь на даче или дома (не на службе), и это пойдет по всему миру. Вас узнают как человека».

Андропов ответил личной шифротелеграммой, чего никогда не было: благодарю тебя, Николай, за это предложение, но не могу сей­час им воспользоваться. Может быть, попозже...

Попозже уже не получилось.

Андропов прислал в посольство в Дании резидента из Финлян­дии, человека очень доверенного. Он приехал, доложился, что по де­лам службы. Ходит, день, другой, третий. Егорычев его прямо спро­сил:

— Чего ты приехал? Он говорит:

— Юрий Владимирович меня послал посмотреть, как у нас тут дела.

— Ну и что ты напишешь? Он рассмеялся:

— Если бы я собирался плохо писать, разве бы я сказал вам, зачем приехал?

Юрий Владимирович хотел определить, кто ему нужен. Но не успел...

24 мая 1983 года Якову Петровичу Рябову, которого из секре­тарей ЦК перевели в заместители председателя Госплана, позвонил Андропов:

— Как у вас со временем?

— Для генерального секретаря я всегда свободен. Андропов засмеялся и предложил зайти к нему в пять

вечера. Не успел Рябов повесить трубку, как позвонил Черненко и попросил перед встречей с Юрием Владимировичем заглянуть к нему. Разговор с Черненко был ни о чем. Без пяти минут пять Константин Устинович снял трубку аппарата прямой связи и доложил Андропову:

— Рябов здесь.

Черненко, надо полагать, демонстрировал генеральному секре­тарю, что он в курсе всех дел и со всеми встречается.

— Речь идет о новой для тебя работе. — Андропов сразу при­ступил к делу. — У нас плохо в Госкомитете по внешним экономиче­ским связям. Скачков себя изжил, его первый зам увяз в сомнитель­ных связях, двое его друзей висят на «вышке». Не все в порядке и у военных в ГИУ и ГТУ. Вчера на политбюро обсуждали вопрос. Приняли решение Скачкова отправить на пенсию. Его первого зама снять с ра­боты и рассмотреть вопрос о его партийности. Тебя назначить пред­седателем ГКЭС. Вот и все.

Яков Рябов с полуслова понял генерального секретаря. «Ви­сеть на «вышке» — значит ожидать высшей меры наказания, смертной казни. Андропова беспокоило положение в двух управлениях госкоми­тета, которые занимались экспортом оружия. Упомянутое им Главное инженерное управление (ГИУ) ГКЭС ведало продажей оружия, Главное техническое управление (ГТУ) занималось строительством военных объектов за границей и ремонтом советской боевой техники. Оба управления курировали военные разведчики, а за ними присматривал КГБ.

— Спасибо за внимание и доверие, — ответил Рябов, — но все же это для меня новая работа. Можно ли подумать?

Андропов ответил, что думать нечего:

— Завтра на политбюро мы вас утвердим, а в оставшееся вре­мя лучше подумайте, как там наводить порядок.

На заседании политбюро Андропов представил Рябова. Устинов сразу сказал:

— Мы знаем Якова Петровича, а он знает ГКЭС, ему и карты в руки.

Андропов сказал, что прежний председатель, Семен Андреевич Скачков, попросился на пенсию. Надо просьбу удовлетворить и по­благодарить за многолетнюю работу. Но тут Скачков, руководивший госкомитетом с 1958 года, вдруг встал и громко сказал, что на пен­сию он не просился. Андропов не был готов к такому повороту, поэтому сказал:

— Мы не будем углубляться в этот вопрос. Решение принято, и все приглашенные могут быть свободны.

Скачков получил персональную пенсию.

Андропов не церемонился с министрами, которых считал необ­ходимым сменить. Он сам вел секретариат ЦК, на котором министр пу­тей сообщения Иван Григорьевич Павловский докладывал о тяжелом по­ложении на транспорте. Андропову доклад не понравился. Он не смог получить от министра внятного ответа о том, какие меры тот прини­мает для исправления положения. К тому же Андропов знал, что ми­нистр не пользовался поддержкой железнодорожного начальства.

Юрий Владимирович распорядился пригласить на заседание Вик­тора Ефимовича Бирюкова, заместителя председателя Госплана по транспорту (Бирюков рассказывает этот эпизод в книге «Жизнь особо­го назначения»). «Мое выступление понравилось присутствующим кон­кретностью и глубоким анализом, — без ложной скромности вспоминал Бирюков, — причем я ни одного плохого слова не сказал в адрес Пав­ловского».

— Вот вам пример, — сказал Андропов, — доклад министра — это сплошной поток оправданий и обвинений всех причастных к работе железнодорожников, в том числе и Госплана, и вот на этом фоне вы­ступление Бирюкова с глубоким анализом причин и мерами по исправ­лению положения. По-видимому, нам с таким министром не по пути.

Он обратился к секретарю ЦК по промышленности Владимиру Ивановичу Долгих:

— Я прошу, Владимир Иванович, вместе с Бирюковым подгото­вить справку и проект решения пленума ЦК КПСС.

Через неделю Иван Павловский был снят с поста министра пу­тей сообщений и назначен с понижением первым заместителем постоян­ного представителя СССР в Совете экономической взаимопомощи.

Андропов исправил несправедливость, допущенную в отношении его бывшего подчиненного. В 1976 году без объяснения причин поме­няли главного редактора «Известий». Льва Николаевича Толкунова, который умело руководил газетой, перевели в агентство печати «Но­вости». Те, кто это сделал, знали, что Толкунов в свое время был первым замом у Андропова в отделе ЦК, но для Суслова и Кириленко это значения не имело. Андропов, будучи председателем КГБ, тогда промолчал — не его епархия.

Новый главный редактор, Петр Федорович Алексеев, умудрился «Известия» погубить, тираж сократился на три миллиона экземпляров. Алексеев превратил «Известия» в стенгазету, читать которую стало невозможно. Но он был умелым царедворцем и преспокойно сидел в своем кресле. В феврале 1983 года Андропов вернул Толкунова в «Из­вестия», где нового старого редактора встретили аплодисментами. Это было сталь редко случающееся торжество справедливости.

На партийном собрании журналисты сказали все, что думали об Алексееве и — косвенно — о тех, кто его столько лет держал на по­сту главного редактора. Как положено, на собрании присутствовал инструктор сектора газет отдела пропаганды ЦК- Он с изумлением слушал крамольные речи, но возразить ничего не мог: в аппарате знали об особых отношениях Толкунова с новым генеральным секрета­рем. Но как только Андропов умер, Толкунова вновь убрали из газеты под благовидным предлогом — поставили руководить Советом Союза, одной из палат Верховного Совета. В те времена это была синекура — много поездок за границу, но мало реальной работы и никакой воз­можности влиять на жизнь в стране...