Кроме того, может, это ничего не значило. Паранойя, в конце концов, была побочным эффектом слишком большой дозы дофамина, и видит Бог, Рив принимал больше, чем нужно. Он отправится в убежище при первой же возможности, и с мамэн все будет в порядке… Погодите, зимнее солнцестояние. Вот в чем дело, должно быть. Несомненно, она хотела спланировать празднество, включающее Бэллу, Зи и малышку, поскольку у Наллы это будет первый ритуал солнцестояния, а его мать воспринимала такого рода вещи очень серьезно. Может, она и жила на этой стороне, но традиции Избранных, в которых она родилась, все еще оставались значительной частью ее жизни.

Конечно, все дело в этом.

Вздохнув с облегчением, он сохранил номер Элены в адресной книге и перезвонил ей.

Все, о чем он мог думать, пока шло соединение, не считая «возьми трубку, возьми трубку, возьми трубку», это надежда, что с ней все хорошо. И это глупо. Словно она стала бы ему звонить, возникни у нее проблемы?

Тогда почему она…

– Алло?

Звук ее голоса сделал то, чего не смогли горячий душ, норковое одеяло и восьмидесяти градусная температура[72] воздуха. Тепло разлилось по его груди, разогнав онемение и холод, наполнив его… жизнью.

Он приглушил свет, чтобы всем своим существом сосредоточиться на Элене.

– Ривендж? – сказала она после недолгой паузы.

Он откинулся на подушки и улыбнулся темноте.

– Привет.

Глава 12

– У тебя кровь на рубашке… и… о, Боже… на штанине. Роф, что случилось?

Стоя в своем кабинете, в особняке Братства, перед любимой шеллан, Роф сильнее запахнул отвороты косухи, подумав, что, по крайней мере, он смыл с рук кровь лессеров.

– Сколько из того, что я вижу, принадлежит тебе? – понизила голос Бэт.

Она была прекрасной, как и всегда, – единственная женщина, которую он желал, единственная его супруга. В джинсах и черной водолазке, с ниспадающими на плечи темными волосами, Бэт была самой привлекательной женщиной, какую он когда-либо видел. И тем не менее.

– Роф.

– Не вся. – Кровь из раны на плече, без сомнений, залила всю его майку, но он прижимал к груди гражданского мужчину, чья кровь, конечно же, смешалась с его собственной.

Не в силах оставаться на месте, он обошел кабинет, от стола к окнам и обратно. Под ногами лежал Обюссон голубых, серых и кремовых цветов, сочетавшихся с бледно-голубыми стенами, волнистые ворсинки ковра выгодно подчеркивали изящную мебель и витые молдинги времен Людовика XIV.

На самом деле, ему никогда не нравился этот декор. И сейчас отношение не изменилось.

– Роф… как она там оказалась? – судя по настойчивому тону, Бэт уже знала ответ, но надеялась, что есть другое объяснение.

Собравшись с духом, он повернулся к любви всей своей жизни, стоявшей в противоположном конце вычурной комнаты:

– Я снова сражаюсь.

– Ты что?

– Сражаюсь.

Бэт не сказала ни слова, и он был рад, что двери кабинета закрыты. Он знал, к какому заключению она придет, и что оно неизбежно приведет лишь к одному – она вспомнит обо всех тех «ночах загородом» с Фьюри и Избранными. Обо всех тех случаях, когда он ложился спать в футболках с длинными рукавами, скрывающими раны, потому что «простыл». Обо всех извинениях «я хромаю, потому что слишком много тренировался».

– Ты сражаешься. – Она спрятала руки в карманах джинсов, и хотя Роф видел не особо много, он чертовски хорошо знал, что черная водолазка идеально дополняла ее взгляд. – Для ясности. Ты говоришь, что собираешься начать сражаться. Или что ты уже сражаешься какое-то время.

Вопрос был риторическим, но, очевидно, она хотела, чтобы он раскрыл всю ложь:

 – Уже какое-то время. Последнюю пару месяцев.

Его окатил аромат гнева и боли, запах паленого дерева и горящего пластика.

– Послушай, Бэт, я должен…

– Ты должен быть честным со мной, – резко перебила она. – Вот, что ты должен делать.

– Я не думал, что это продлится дольше, чем месяц или два…

– Месяц или два! Как долго, черт возьми… – она прокашлялась и понизила голос. – Как долго ты этим занимаешься?

Когда он ответил, она вновь замолчала. А затем:

– С августа? Августа.

– Прости. Я… Проклятье, мне, правда, очень жаль. – Как бы он хотел, чтобы она потеряла терпение. Накричала на него. Назвала паршивым ублюдком.

Она больше ничего не сказала, запах ее эмоций исчез, развеялся потоком горячего воздуха, исходившим из отопительных отверстий в полу. В коридоре доджен пылесосил ковер, и этот звук то приближался, то отдалялся, приближался и отдалялся. В повисшей между ними тишине Роф цеплялся за этот нормальный, обыденный шум – его слышишь постоянно и редко замечаешь, потому что занят бумажной работой, отвлечен чувством голода или пытаешься решить, хочешь ли ты расслабиться, посмотрев ТВ, или же размяться в тренажерном зале… это звук безопасности.

И в течение этого разрушительного для его брака мгновения, он держался за колыбельную «Дайсона» мертвой хваткой, думая, сможет ли когда-нибудь снова ее игнорировать.

– Мне даже в голову никогда не приходило… – Бэт еще раз прокашлялась. – Мне никогда не приходило в голову, что есть что-то, о чем ты не можешь поговорить со мной. Я всегда считала, что ты рассказываешь мне… все, что можешь.

Когда она закончила, озноб пробрал его до костей. Она говорила с ним голосом, которым обычно отвечала тем, кто ошибся номером – словно он был незнакомцем, в ее тоне не было ни теплоты, ни особого интереса.

– Бэт, послушай, я должен быть там. Я должен…

Она покачала головой и подняла руку, чтобы остановить его:

– Дело не в том, что ты сражаешься.

Бэт мгновение пристально смотрела на него. А затем развернулась и направилась к двойным дверям.

– Бэт.

Этот задыхающийся хрип – его голос?

– Нет, оставь меня. Мне нужно побыть одной.

– Бэт, пойми, у нас на поле недостаточно бойцов…

– Да не в сражении дело! – она резко повернулась к нему лицом. – Ты лгал мне. Лгал. И даже не раз, а на протяжении целых четырех месяцев.

Рофу хотелось возразить, защититься, сказать, что он потерял счет времени, что те сто двадцать дней и ночей пронеслись со скоростью света, что он лишь ставил одну ногу перед другой, шел так минуту за минутой, час за часом, пытаясь удержать расу на плаву, пытаясь сдержать лессеров. Он не планировал, что все так затянется. Не собирался обманывать ее так долго.

– Ответь мне всего на один вопрос, – сказала она. – Один вопрос. И лучше этому быть правдой, иначе, помоги мне Боже, я… – она поднесла ко рту ладонь, поймав рукой тихий всхлип. – Правда, Роф… ты, правда, думал, что собираешься остановиться? Глубоко в душе ты серьезно думал, что собираешься…

Он с трудом сглотнул, когда она не смогла договорить.

Роф сделал глубокий вдох. На протяжении своей жизни он получал ранения много, много раз. Но ничто, никакая причиненная ему боль не сравнится с тем, что он испытывал, отвечая ей:

– Нет. – Он снова вдохнул. – Нет, я не думаю… что собирался остановиться.

– Кто говорил с тобой сегодня. Кто убедил тебя рассказать мне?

– Вишес.

– Мне следовало знать. Он, возможно, единственный, кроме Тора, кто мог… – Бэт скрестила руки, обернув их вокруг себя, и он отдал бы на отсечение правую руку, чтобы получить возможность обнять ее. – То, что ты сражаешься, пугает меня до чертиков, но ты кое о чем забыл… Я стала твоей супругой, не зная, что Королю не положено находиться на поле боя. Я была готова поддерживать тебя, даже если это вселяло в меня ужас… потому что сражение в этой войне – твоя сущность, оно течет в твоей крови. Ты дурак… – ее голос сломался. – Ты дурак, я бы позволила тебе заниматься этим. Но вместо этого…

– Бэт…

– Помнишь ту ночь в начале лета, когда ты вышел на улицы? – оборвала она его. – Когда ты вмешался, чтобы спасти Зи, а потом остался в городе и сражался с другими?