– Хорошо, честно хорошо. Сейчас он снова спит.

Люси вышла из дома и закрыла дверь, не выпуская на улицу тепло из кухни. Спустя два года она стала до боли знакомой, ее одежда в стиле бохо[66] и длинные волосы, цвета соли с перцем, даже успокаивали. Как обычно, в одной руке она держала санитарный чемоданчик, а на другом плече висела большая сумка. Внутри первой был стандартный набор для измерения кровяного давления, стетоскоп, и некоторые несильные лекарства – Элена видела, как женщина пользовалась всем этим. А в сумочке лежали кроссворд «Нью-Йорк Таймс», мятная жвачка «Wrigley», которую ей нравилось жевать, бумажник и персиковая помада, которую она регулярно наносила на губы. Элена знала о кроссворде, потому что Люси с отцом разгадывали их вместе, о жвачке из-за оберток, оставленных в мусорном ведре, помада была очевидна. А насчет бумажника она догадывалась.

– Как ты? – спросила Люси, глядя на нее чистыми и сосредоточенными серыми глазами. – Ты немного рано.

– Он меня продинамил.

То, как Люси положила руку Элене на плечо, – вот, что делало женщину великолепной сиделкой – она одним прикосновением выражала успокоение, тепло и сочувствие, и все это помогало понизить кровяное давление, пульс и волнение.

И прояснить голову.

– Мне жаль, – сказала Люси.

– О, нет, так даже лучше. То есть, у меня высокие запросы.

– Серьезно? Ты казалась довольно рассудительной, когда рассказывала мне об этом. Ты собиралась просто выпить кофе…

– Нет, – почему-то она сказала правду. – Я искала выхода. Что никогда не произойдет, потому что я никогда его не оставлю. – Элена покачала головой. – Но все равно, огромное спасибо, что пришла…

– Это не обязательно должно быть либо/либо. Ты со своим отцом…

– Я, правда, ценю то, что ты сегодня рано пришла. Было мило с твоей стороны.

Люси улыбнулась, как Катя чуть раньше вечером – сдержанно, грустно.

– Ладно, оставлю эту тему, но мнение свое не изменю. Ты можешь завести отношения, оставаясь при этом хорошей дочерью для своего отца. – Люси оглянулась на дверь. – Слушай, тебе придется присматривать за раной на его ноге. Той, что он сделал гвоздем. Я наложила новую повязку, но волнуюсь о ней. Думаю, попала инфекция.

– Хорошо, спасибо.

Когда Люси дематериализовалась, Элена зашла в кухню, закрыла дверь, заперла и направилась в подвал.

Отец спал в своей комнате, на огромной викторианской кровати, массивное резное изголовье напоминало обрамленный изгиб надгробия. Его голова покоилась на стопке белых шелковых подушек, а кроваво-красное бархатное одеяло было идеально подогнуто на середине груди.

Он выглядел как отдыхающий король.

Когда психическое расстройство всерьез взялось за него, его волосы и борода поседели, из-за чего Элена начала волноваться, что на нем станут проявляться перемены, свидетельствующие о конце жизни. Но пятьдесят лет спустя он все еще выглядел так же, на лице – ни морщинки, руки сильны и уверены.

Это было так сложно. Она даже представить не могла жизни без него. А также – настоящей жизни с ним.

Элена прикрыла дверь и пошла в собственную комнату, где приняла душ, переоделась и растянулась на кровати. Все, что было у нее – так это двуспальная кровать без изголовья, одна подушка и хлопчатобумажные простыни, но ее не волновали роскошные вещи. Ей нужно место, куда можно положить уставшие кости в конце каждого дня, и только.

Обычно она немного читала перед сном, но не сегодня. У нее просто не было сил. Потянувшись в сторону, Элена выключила лампу, скрестила ноги в щиколотках и вытянула руки.

Улыбнувшись, она поняла, что они с отцом спали в абсолютно одинаковой позе.

В темноте, она подумала о Люси, и о том, как та относилась к болезни отца. Быть хорошей медсестрой значит беспокоиться о состоянии пациентов, даже когда ты уходишь. Обучать членов семьи тому, что требуется для лечения на дому, быть источником.

Эту работу нельзя просто свалить на кого-то другого, потому что твоя смена закончилась.

Она снова со щелчком включила лампу.

Встав, она подошла к лэптопу, который бесплатно забрала из клиники, когда там усовершенствовали компьютерную систему. Интернет-соединение было медленным, как и всегда, но, в конце концов, она получила доступ к базе медицинских файлов клиники.

Она зашла при помощи своего пароля, произвела один поиск… потом другой. Первый был побуждением, второй – любопытством.

Сохранив результаты обоих, она закрыла лэптоп и взяла телефон.

Глава 11

На самом рассвете, перед тем, как на востоке начал собираться свет, Роф материализовался в густом лесу на северной стороне горы Братства. На «Охотничьей ферме» никто так и не показался, и неминуемые лучи солнца заставили его уйти.

Веточки громко трещали под его ботинками, тонкие сосновые иголки ломались на холоде. Снег еще не выпал, чтобы приглушить шорохи, но Роф чувствовал его в воздухе, ощущал морозное покалывание глубоко в носовой полости.

Потайной проход в святая святых Братства Черного Кинжала находился в конце пещеры, далеко в задней ее части. Роф на ощупь нашел механизм на камне возле двери, и тяжелый булыжник скользнул за стену скалы. Он ступил на дорожку из гладкого черного мрамора, и дверь позади него закрылась.

Он усилием мысли зажег факелы по обе стороны от него, огонь распространялся вперед, освещая массивные железные ворота, установленные в конце восемнадцатого века, когда Братство сделало из этой пещеры Гробницу.

Когда он подошел ближе, толстая ограда показалась его размытому зрению строем вооруженной стражи, дрожащее пламя оживляло то, что на самом деле не двигалось. Силой мысли он раскрыл две половины и продолжил путь по длинному коридору, который с пола до потолка, высотой сорок футов, был оборудован полками.

Друг с другом стояли принадлежавшие лессерам сосуды, всех видов и форм, создавая витрину, олицетворяющую поколения убийств, совершенных Братством. Самые древние были грубыми, самодельными вазами, привезенными из Старого Света. С каждым ярдом сосуды становились все современнее, а у следующих ворот стояла ширпотребная дрянь, сделанная в Китае и проданная в Таргете[67].

На полках осталось не так много места, и это угнетало Рофа. Он своими руками помогал строить это хранилище мертвых врагов, вместе с Дариусом, Торментом и Вишесом, они трудились целый месяц, работая днем, и ночуя на мраморной дорожке. Это он решал, как далеко им копать, и по мере необходимости ярд за ярдом расширял коридоры с полками. Когда они с братьями закончили все возводить и перевезли сюда более старые сосуды, Роф был уверен, что им не понадобится столько места. Безусловно, к тому времени, как они заполнят хотя бы три его четверти, война закончится.

И вот он теперь, спустя века, пытается найти свободные полки.

С пугающим предчувствием Роф почти невидящими глазами оценил оставшееся место на самых первых полках. Было сложно не воспринимать это как доказательство того, что война близится к завершению, что на этих грубоколотых каменных стенах покоился вампирский эквивалент календаря Майя.

Представляя себе, как рядом с другими встает последний сосуд, Роф не видел победного сияния успеха.

В скором времени либо вымрет вся раса, нуждающаяся в защите, либо Братья, которые должны ее защищать.

Роф вытащил из куртки три сосуда и поставил их вместе маленькой группой, а затем отошел назад.

Он был ответственен за многие из этих сосудов. До того, как стал Королем.

– Мне уже известно, что ты сражаешься с лессерами.

Роф резко повернулся на властный голос Девы-Летописецы. Ее Святейшество сейчас парила сквозь железные ворота, черная мантия была примерно в футе над мрамором, а из-под ее полы сиял свет прародительницы расы.