— Отец, где татары?

— Ушел один, — зло бросил я.

— Меня же арканом с лошади стащили! — виноватым голосом сказал Василий. Он крутил головой, ощупывая на шее следы от веревки.

— Эка, с кем не бывает! На меня тоже аркан накинули.

— Как же ты освободился?

— Саблей успел перерезать.

— А я и дотянуться до нее не успел.

— Ну, давай — вставай, и в следующий раз быстрее будь, я могу рядом не оказаться.

Я не собирался его ругать — был рад, что удалось освободить сына из цепких татарских лап.

— А конь твой где?

— На нем другой татарин ехал.

Я сплюнул с досады. Сабли и пояса на сыне тоже не было — успели снять.

Ладно, черт с ней, с саблей, хотя и жалко — не из простых была, выбирал лучшее.

Я усадил сына на своего коня, сам попытался поймать коня татарского. Но не тут-то было! При моем приближении он отбегал в сторону — я был для него чужаком. Ну, ничего не по- делаешь, фактически у нас остался один конь на двоих.

Ладно, добраться бы до лагеря вологодского ополчения, там Плещеев даст лошадь. Хуже, если снова встретятся татары по дороге: оба пистолета разряжены, запасной порох в мешочке на поясе вымок после купания в реке, сабля и та — одна на двоих.

Мы прошли около версты, когда из кустов нас окликнули:

— Стой!

Я схватился за саблю.

Но из кустов раздалось:

— Сабельку-то опусти, боярин. Мы тебя сразу признали, как ты только появился. Свои мы, дозор вологодский. Ты пошто пеший?

— Татары напали, лошадь у новика моего увели.

— Это где же? — удивились в кустах.

На дорогу выехали трое конных.

— Верстах в трех отсюда. А что, выстрелы были не слышны?

— Думали — показалось.

— Лазутчики татарские рыщут, не иначе кого в плен взять хотят, о силах наших вызнать.

— Надо Плещееву доложить.

— И побыстрее, не ровен час — захватят еще кого. Надо бы лес прочесать.

— Это уж как воевода решит.

До лагеря было недалеко, и вскоре я уже сам рассказывал Плещееву о нападении. Тот аж зубами заскрипел.

— Наглецы, под носом у нас промышляют. Сейчас же одну сотню подниму, пусть все в округе прочешут. Лошадь тебе дам, при случае — вернешь.

Мы поскакали в свой лагерь.

Когда Федька принимал у Василия лошадь, то удивился:

— Василий, ты же уезжал на Ветерке? Лошадь-то, никак, чужая?

— Чужая, Федор, — ответил я за сына. — Василия без малого крымчаки в полон не взяли. Найди ему оружие получше — саблю, нож да пояс справный.

— Сделаю, боярин. Эка, не повезло парню.

— Это еще как сказать — не в плену ведь и живой. А сабля и лошадь — дело наживное.

Я собрал бояр и в двух словах рассказал о лазутчиках татарских.

— Кто хочет со мной на вылазку? Дело добровольное, никого не понуждаю. Думаю, где-то рядом силы татарские собираются. Лазутчики не иначе как «языка» взять хотели. Далеко от основного отряда они не уходят. Вот и надо прощупать — где тот отряд, велик ли?

Вызвались все. Меня охватила гордость за своих конных. «Молодцы!» Однако и оголять лагерь не гоже. Вдруг — нападение?

Я оставил за себя боярина Денисия, как товарища воеводы и как наиболее опытного ратника. Со мной пошли две сотни конных, и в их числе — моя десятка вологодская. Вновь принятых холопов я не брал — выучки нет, полягут почем зря.

Василий уже надел новый пояс с ножом и саблей. Я непременно хотел взять и его с собой: пусть поучаствует в разведке, а выдастся — и в бою, в силу свою поверит — срубит хоть одного татарина. Оставь его сейчас в лагере — сломается парень, бояться будет.

Я перезарядил пистолеты, взял свежего пороха. Напомнил десятку проверить и взять с собой мушкеты.

Мушкет при столкновении с противником — средство сильное. Залп — и куча раненых и убитых, да и моральное, психологическое давление огненного боя на врага мощное. У татар огнестрельного оружия не было — луки со стрелами да сабли. Боялись ли они его применять или, может быть, больше полагались на привычное оружие, которым воевали еще их отцы и деды? К тому же тяжеловаты мушкеты, в бою хороши только коли картечью заряжены: точность боя пулей невелика — стволы-то не нарезные. И еще один недостаток — осечек многовато. На десяток выстрелов — две-три осечки. Хорошо, если противник далеко, успеешь курок взвести да свежего пороха на полку у замка подсыпать. А в ближнем бою — так там одна надежда на саблю и остается, да на удачу еще, коли благоволит она тебе. Потому всадники других десятков, кроме сабель, при луках были, а когда внапуск на строй врага шли — копья применяли.

Сейчас предстояло провести разведку в ближнем порубежье. И тихо подойти к татарам. Лучше застать их врасплох, не готовыми к бою. А уж тогда только броском бой завязать, «потравить» неприятеля, рассеять по оврагам и перелескам да подмогу вызвать, или — порубить всех, если сил своих хватит. Не исключал я и возможность заманить на засаду, под «огненный бой», бегством притворным. Ну, обстановка покажет. А пока я знал — обнаружить неприятеля и подойти незамеченными будет непросто — воевать в степи они умеют. И пока неизвестно — много ли их переправилось через Оку с того берега?

Мы выехали колонной, пересекли речку вброд. Куда вести конников? Я даже приблизительно не представлял, где могут быть сейчас крымчаки. Идти в сторону вологодцев? Смысла нет: после моего появления Плещеев наверняка сотню-две конных выслал. А направлюсь-ка я влево, за холмы.

Так и сделал. Выслал вперед троих дозорных, чтобы упредить успели, коли татар заметят. Наказал скрытно ехать, не шуметь — не дать себя обнаружить.

И едва мы проехали версты три, как они во весь опор назад летят.

— Татары! Сотни полторы, лагерем стоят и подвод много.

— Как же вы их узрели?

— Берег высокий, а они на лугу стан разбили. Вот и улыбнулась удача.

— Вас их дозоры не заметили?

Вроде нет.

— Нарисуй на земле.

Бояре столпились вокруг нас, и дозорный довольно четко набросал на пыли прутиком — где река, где луг с татарами, где табун расположили.

— Вот что, мыслю я — надо зайти с двух сторон. Возьмем их в клещи, чтобы никто не ушел. Здесь берег высокий, в лоб на холмы они не попрут. В первую очередь надо со стороны их табуна зайти, чтобы их от лошадей отсечь.

Я обернулся к боярам, нашел глазами сотенного.

— Вельяминов, бери под свою руку сотню, иди в обход. Как готов будешь — шумни. А до поры — скрытно к ним подбирайся.

— Чем?

— Пистоль али мушкет есть?

— Пистоль есть.

— Вот и стрельни из него, для нас сигналом будет. Навалимся с двух сторон. Коли удастся их к лошадям не пустить, все должно получиться. Пеший татарин — не боец. С Богом!

Вельяминов с сотней ушел. Стук копыт вскоре стих.

Мы отошли по дороге назад на полверсты, спустились с берега, пересекли реку и повернули направо. Теперь двигались по лесу. Ехали осторожно, стараясь не шуметь. Когда завиднелась опушка, встали.

Я обратился к своему десятку.

— Вот что, хлопцы. Как только сигнал услышите, все дружно вперед. По скоплениям татар — сразу огонь из мушкетов. Пусть не убьем, зато раним многих. Уже легче будет другим конным бой вести. Остальных — саблями. Не щадить никого, пленных не брать. Понятно?

Кивнули.

Стояли долго — не меньше часа, ждали сигнала Вельяминова. Выстрел ударил неожиданно.

Сотня рванулась вперед.

В татарском лагере удара не ожидали. Дозорные-то их за дорогами смотрели, да потому и проглядели — мы со стороны леса подошли. Подскакали поближе, с тридцати метров из мушкетов ударили по мечущимся в панике крымчакам. Вопли, крики, стоны. Попытались татары за возами укрыться, да с другой стороны уже сотня Вельяминова напирает.

Поняли татары, что они в ловушке, и что к лошадям не пробиться. Дрались отчаянно, осознавая — последний их час пробил. Да разве устоять пешему против конного! За полчаса и порубили всех. Некоторые пытались через реку уйти, так догнали их. Никто, ни один человек не вырвался из ловушки. Раненых добили.