– Я тоже за второй вариант, сколько бы их там не было, – согласился полковник. – Наше тихое рассеяние весьма проблематично: это точно, что все просеют, все прочешут: комиссара такого ранга нам не простят. А в грузовике ведь, я видал, два пулемета торчали. Ну-ка, Иван, глянь!

– Ба-а! – воскликнул Иван Хлопов, стоя на колесе и заглядывая за борт. – Да какие! Это ж «Кольты»! И четыре ящика с лентами, гранаты, и даже шашки… Да с таким арсеналом, Вашевысокблагородь, можно Берлин штурмовать!

– Да, а там ведь, в логове, какой-то хмырь есть повыше этого, – штабс-капитан кивнул на валявшегося комиссара, – из верховных головных этого… или этой? – ВКП(б). Повылазило!..

Избыточная пытливость в глазах барона Штакельберга встрепенулась жаждой действия:

– Да чего там! Вперед, господа. Командуй, Иван Сергеич!

– Тогда так: Сашеньку в твое авто, и ты, штабс-капитан, везешь ее на вокзал – это успеем. Ее отправляешь, а сам растворяешься: тебя здесь не было, мы тебя не видели. Ты при должности, при ней и должен остаться…

– А я бы попросила, господин полковник, Ваше Высокоблагородие! – сестра Александра надвинулась на Свеженцева, тот даже отступил, растерявшись от натиска. – «Сашеньку в авто»?! Я вам не чемодан! Я этому вашему приказу не подчиняюсь! Я с вами! Я сестра милосердия и весь сестринский комплект при мне, и даже спирт еще остался!

– О! – сказали разом все «старики»-офицеры и рядовой Иван Хлопов. А последний еще и добавил:

– Лишний шкалик Его Высокоблагородию отрядите для протирки цейссовской оптики, которая в протирке не нуждается.

– Чего? – теперь недовольно сдвинутые брови сестры Александры были обращены на Хлопова.

– Я говорю, опохмелиться – протереться требует цейссовская оптика перед тем, как в логове головы противника крушить.

Сестра Александра в ответ прыснула, покачав головой, а «старики»-офицеры захохотали.

– Я тоже присоединяюсь к сестре Александре и отказываюсь выполнять твой приказ насчет меня и моего авто, дорогой тезка-отпускник. Во-первых, бое единица я не лишняя и вполне сносная, а во-вторых, если мы их перебьем, разгоним и рассеем, значит, в Москву к тебе не пустим. У меня к Москве тоже особое расположение, хотя, судя по тому, что нам так выразительно продекламировала Сашенька, там то же самое… Но этих туда не пустить уж очень хочется! Это первая часть моего «во-вторых». А вторая, личная… если мы их перебьем, разгоним и рассеем, мне от Корнилова благодарность будет, устная, конечно, и негласная, он ведь совдеп ненавидит и боится больше, чем монархистов. Ну, – штабс-капитан картинно вздохнул и развел руками, – а если не разгоним, то расстреляют меня по его же приказу, согласно распоряжению совдепа, а то и им в лапы на потеху отдадут… А и – плевать тогда! Да и не дамся я живым! Вот так.

– Ну а раз так, слушай мою команду: ты и Сашенька – в твоем авто, остальные – в грузовике. Один пулемет у тебя, другой у нас. И по винтовке вам. Сашенька, стрелять умеешь?

– Умею. И из пулемета тоже.

– Из пулемета будет штабс-капитан, ты – из винтовки по окнам. На всех газах едем к Казанской площади. Я тоже знаю, где Богдановический особняк. За квартал разделяемся, ты потихоньку занимаешь позицию при выезде из Лихова переулка. Знаешь?

– Знаю.

– И держишь под прицелом, не стреляя, задний подъезд, двор и окна. Стрелять начнешь только после нашего салюта: когда мы на штурм пойдем, они обязательно через задний подъезд полезут. Стреляй короткими, прицельно, не давайте высовываться из окон. Если будет возможность, подгони авто к колонне ворот во двор, за ней как за крепостной стеной и – ближе. По возможности используй гранаты, а от колонны и в окна можно кидать. На площадь не выезжать, твое место там, где я сказал.

– Слушаюсь, Ваше Высокоблагородие!

– Ну а мы… Рудольф, боевой клич повторишь?

– Запросто. Прорепетировать, продемонстрировать?

– Ой, не надо! – Аж привзвизгнула сестра Александра.

Когда отсмеялись, полковник продолжал:

– Влетаем на площадь, я резко торможу перед парадным подъездом; даже если уже знают, это сделать не помешают. Иван, из кузова сразу начинай работать пулеметом. Мы со Штакельбергом под твоим прикрытием и на волнах боевого клича – вперед, винтовки за спиной, работаем гранатами и пистолетами. Иван, следи за окнами. Когда ворвемся в особняк, ты с пулеметом – за нами. Допрешь?

– Да я ж даже бегал с ним, Вашевысокблагородь.

– Сейчас раздай гранаты, штабс-капитану – три, остальные – поровну тебе, Рудольфу, мне.

– А мне?! – возмутилась сестра Александра.

– Сашенька, а вот метание – это все-таки не женское дело, далеко все равно не бросишь.

– Брошу! Я подготовку проходила.

– Вашвысокблагородь, – встрял Хлопов, – да там их в избытке.

– Ладно, Сашеньке – две. Вопросы есть?

– Есть, – избыточная пытливость, помаргивая, глядела на полковника. – А если напарываемся на организованное сопротивление?

– Оно исключено. Если еще бегуны не добежали, то ждут этот грузовик с комиссаром, расслаблены и самодовольны, а если уже знают, что грузовик захвачен, то заняты не организацией обороны – нашей наглой атаки они наверняка не ждут, а сборами на поиски, суетней, возней и организацией транспорта. Ну, а если все-таки напарываемся, Хлопов работает пулеметом, ты – винтовкой, я гоню грузовик к штабс-капитану, и мы, отстреливаясь, гоним к станции, захватить какой-нибудь паровоз. Паровоз переорешь?

-Запросто! Прорепетировать, продемонстрировать?

Теперь сестра Александра не привзвизгнула, а просто рассмеялась. Как и остальные.

– Ну а теперь быстро делим патроны и гранаты и – вперед!

– Вашевысокблагородь, а достань-ка ты свою Могилёвскую, поклонимся ей перед делом таким.

– Могилёвскую? – Глаза сестры Александры вопросительно и даже растерянно глядели на Хлопова.

– Ага, – подтвердил тот. – Самой Государыни образок. Вот теперь у командира нашего.

– Ой, господа, да ну как же так?! – Сестра Александра перекрестилась. – Да ну… Ой, ну, вынимайте же скорее!

Она приложилась первая и долго не могла оторваться.

– А что это? Она, будто, запорошена чем…

– А это дым и пепел от писем из камина, – пояснил Хлопов. – Стирать не велела. Однажды видел и слышал, а этот образок на Ней был, поверх платья, приложилась Она к нему, как раз Государя из Могилева ждали, и запела: «Радуйся, Радосте наша…»

– Покры-ый нас от всякого зла-а, – продолжила сестра Александра, и вслед за ней подтянули остальные, – Честны-ым Твоим омофо-о-ром…

– Господа, а что, если плюнуть на бандитов и принять другое решение?

Избыток пытливости в горящих глазах барона Штакельберга был обращен на всех разом. И все разом недоуменно уставились на барона, а полковник спросил:

– И какое же?

– А такое: на основе твоей рекогносцировки мы штурмуем не Богдановический, а Александровский дворец, на который мы только что смотрели в твой дубинокль. И освобождаем Государя и Его Семью. И на том захваченном паровозе, который я переору, увозим их… Судя по письмам тетушки моей, там охрана только хамить умеет, и разбежится уже от моего клича, пулеметы не понадобятся! Уверен в успехе… И Могилёвская с нами. Он же – знамя!.. Это обязан кто-то сделать, господа. И кто, кроме нас, верных? Простите, к ним себя до сих пор причисляю.

Несколько секунд полковник озадаченно смотрел в землю, а когда поднял голову, лицо его улыбалось, и он сказал, обращаясь ко всем:

– Гм! А что?! Я – за!

– А я – против, – тихо сказала сестра Александра, глядя на Штакельберга, и отчего-то от ее взгляда приутихла огненность в его пытливых глазах. – На трон Он не вернется, Это Он мне Сам сказал… И везти нам Его на паровозе, который вы переорете, и который мы захватим, некуда, Он не поедет ни в какую Англию…

– Заставим вернуться на трон… Ну, на колени встанем!.. – пытливые глаза вновь обрели огненность.

– Нет! Заставить Его ничего нельзя. А на колени?.. Хоть всем миром встанем – не вернется!..