– Эт-то пустяки. Это непорядок, если при заправленном авто шофер не заправлен. И вот я заправлен!

Занудливое пьяное: «Мы жертвою пали…» двух тысяч глоток внезапная метель пристукнула и приглушила своим воем; разудалое пьяное: «Как ныне сбирается вещий Олег…» трех «заправленных» офицеров и одной сестры милосердия – разнесла по всему Царскому Селу.

– Итак, господа, а вот и заправленное мое авто. А вот и «заправленный» при нем шофер, ха-ха-ха… Так, тишина, господа, и – Бо-о-же, Ца-аря-а хра-а-ни-и!..

– Иван Иваныч, дорогой, не надо! – остановил штабс-капитана Штакельберг, – Ради Христа, не надо. Нету Царя, некого хранить, никто не царствует во славу нам, наша слава – тосты на метели за Царя отверженного, получается – богохульствуем, коли гимн поем.

– Ты думаешь? – штабс-капитан озадаченно задумался.

– Точно, – подтвердил полковник, который уже подумал. – Давай лучше «Славянку».

Но «Славянку» затянуть не успели. В воющем снежном кружении возник шум мотора, и через мгновение рядом остановился сам грузовик с открытым бортом, а в нем матросы с винтовками, числом шестнадцать экземпляров.

– Вот они, певуны!

– Контрики, мать их…

– О, и баба… да какая! Глянь, с отмовской царской печатью.

– Этих к стенке сразу, а бабу сначала к нам, а потом к стенке.

Восемь матросов спрыгнули за борти стояли, покачиваясь и матерясь, с винтовками наперевес. Остальные остались в грузовике.

– Да давай бабу сюда и хорош, – кричал один из оставшихся.– Ну, чего встали? Давай бабу за борт сюда и поехали…

– Погоди, боцман, никуда баба не денется, – оборвал кричавшего вышедший из кабины ладный аккуратный бородач в лапсердаке до колен и раввинской шляпе. – Ай, не хорошо, господа хорошие. О-о, да с вензелями николаевскими! Значит, приказ Совета и правительства не выполняем? Да еще и монархические песни горланим?

– Мы в сво-бод-ном государстве! – ответил за всех полковник. – И поем, что хотим. Вы лучше, сударь, следите за непозволительной при даме матерщине своих подчиненных! Кстати, непонятно, кто вы такие, и по какому праву на нас направлены винтовки?

Понятное дело, что полковнику все было понятно, но надо было что-то говорить, любой разговор любого противника в таких ситуациях отвлекает…

«Один выстрел успею сделать, то, что под шляпой – раскрою… У штабс-капитана оружие явно есть…»

Почти без движения губ проговорил тихо штабс-капитану:

– Твой самый левый, и сразу на пол… Сашу под колеса…

«А там как Бог даст», – уже про себя подумал полковник.

Человек в лапсердаке злорадно улыбался, он упивался своим всевластием над этими чуждыми элементами делу его жизни. Окончательному упитию мешала выпирающая наглость и небоязнь этих элементов, в том числе и этой бабы. Как смотрит отмовская стерва!..

– Да, я обязательно накажу своих под-чи-нен-ных за матерщину при даме, – злорадство расползлось совсем уже счастьем. – Матерщинники используют эту даму только один раз, а те, кто не успел отматерщинничать – два. Ребята, есть такие? По-моему нет, так что, ребята, только по одному!

Ребята хором заржали, а тот, кого назвали боцманом, опять за свое:

– Да хватит и одного, комиссар! Давай ее сюда!

– Тихо, боцман. В нашей сво-бод-ной стране, как совершенно правильно сказал господин полковник, все должно быть по закону, а по закону вам, увы, официально положен смертный приговор, согласно указу министра юстиции Керенского, ибо монархическая пропаганда запрещена. За нарушение – то, что я сказал, и отмена смертной казни к лицам данной категории отношения не имеет. И своими злостными криками, уважаемые «божецаряхранители», вы как раз под эту категорию и попали. Ношение Царских вензелей есть тоже монархическая пропаганда. Это приговор. А подписался… вы изволили спросить, кто я такой, представляюсь: член думской фракции ВКП(б), зампред Центробалта, комиссар совдепа Натан Берш.

– Рыба такая есть… – задумчиво сказал барон Штакельберг, на самом деле думая в том же русле, что и полковник, только по-другому: «Только бы стрелять полковник не начал до моего сближения с ними, а уж при сближении этого комиссара обхватим в заложники»…

– А ВКП(б), это что ж такое?

– А ВКП(б), дражайшие монархисты, это Всероссийская Коммунистическая Партия большевиков.

Избыток пытливости в глазах Штакельберга обратился в преизбыток.

– Так вы все большевики? – задумчиво-проникновенно спросил он.

– К вашему несчастью – да!

– А что это вообще такое? Больше… вас больше, чем кого?

– Нас больше, чем всех, – злорадствие плясало на толстых комиссарских губах, – даже, когда нас меньше!.. Гельсингфоргский спецотряд Центробалта по наведению революционного порядка в столице и ее окрестностях свою задачу выполнит. А потом нас ждет Москва.

«Гельсингфоргский?.. А этот, крайний слева, совершенный дебил, стрелять начнет от любого дерганья в его башке, и плевать ему на заложника, уложит его вместе с нами»…

Штакельберг сделал шаг вперед.

– Назад, господин вензелястый!

Штакельберг остановился.

– Гельсингфоргский? А среди вас убийц адмирала Непенина не имеется? – он сделал еще полшага вперед.

– А это которого? – из-за борта приподнялся боцман. – Командфлота? Имеется… – боцманские губы тоже расцветились злорадствием, но до комиссарского его злорадствие не дотягивало. – Нас тут трое. Тяжелый был, гад, еле перевалили за борт. И ты сейчас к нему… жаль, что море далеко, – боцман спрыгнул с грузовика.

– Море я тебе приближу. Перед тем, как «я к нему», я вызываю вас троих на дуэль. И вы мой вызов примите! Перед своей смертью за смерть моего друга я отомщу, – видя, как весь спецотряд слегка обалдел, в том числе и комиссар, Штакельберг продолжал, – Условия такие: вы трое против меня одного. У вас винтовки ваши, но без патронов, штыков хватит, у меня – ничего. Надеюсь, что вы не такие законченные дешевки, чтоб вызов мой не принять.

– Мы в рыцарские игры не играем, господин с вензелями, – злорадствие на губах и в глазах комиссара обратилось в яростную ненависть.

– В том, что вы даже на игры рыцарские не способны, никто не сомневается, и никто вам их не предлагает… – план с заложником ломался.

«…Ну, этих троих обезврежу, полковник, наверняка, будет стрелять в комиссара… значит, за мной те, кто в грузовике. А там как Бог даст… только бы этот дебил слева не начал раньше стрелять…»

– …Я предлагаю не игру, а дуэль. Итак, вышвыривайте патроны и – прошу ко мне, мои кулаки ждут ваших большевистских морд.

Боцман аж задохнулся от ярости:

– Ну, валяй! Думаешь, постесняемся брюхо твое выпотрошить!

– Да уж, ребята, не постесняйтесь! – Комиссар от ярости не задохнулся, а только побелел, обращаясь к барону, – И за это рыцарство твое дружки твои, «божецаряхранители», получат сполна!.. Мы их из рыцарей сначала прекрасными дамами сделаем, ха-ха-ха!.. на потрохах, из тебя выпотрошенных!..

Глава 18

 Барон Штакельберг, занявший позицию слева от декоративного низенького заборчика с остриями, глубоко вздохнул, расслабил мышцы, сказал про себя: «Господи, помогай!» и сосредоточился, чтоб до доли секунды поймать положение «треугольник» и своими движениями спровоцировать нападавших, чтоб они в него попались. Положение для них безнадежное: любые их колющие предметы будут использованы против них, если тренированность рук доведена до автоматизма, если взгляд в пять сторон, если просчитаны все возможные действия нападающих (а они стандартны), если в себе спокойствие и уверенность. Всему этому Воейков его научил, а он десятки раз показывал это своим офицерам на тренировках. Вот только боевого опыта не было, ну да вот он, надвигается, в лице пьяных, самонадеянных убийц, стражей революционного порядка.

«Эх, Володенька, где-то ты?.. подскажи, правильно ли позицию взял, правильно ли рассчитал?..» 

Генерал-лейтенант Владимир Николаевич Воейков лежал в замызганном вонючем арестантском халате на тюфяке из парусины, жидко наполненном гнилым сеном, кинутом на железную с выступающими заклепками кровать, в камере № 72 Трубецкого бастиона Петропавловской крепости, куда был препровожден согласно личному указу Керенского как тяжкий государственный преступник. Согласно тому же указу того же лица режим содержания предписывалось ужесточить до беспредела. Так и сказал Минюст, и не предполагал, какую долгую и плодотворную жизнь будет иметь это слово, его демо-юро языком впервые произнесенное. Командующий округом Корнилов, производивший инспекторский смотр непростых арестантов, узнав, что за этой дверью – Воейков, бегом от нее побежал: «Нет, эту дверь не открывайте!». Через час после высокого инспектирования дверь открыли, и в камеру ввалилась пьяная толпа с винтовками. Позади толпы угрюмо стоял новоназначенный комендант крепости штабс-капитан Кривцов и, криво усмехаясь, разводил руками, мол, что я могу сделать с разгневанными массами, которые все нынче могут, даже в Петропавловскую крепость вот так войти и любую дверь открыть. Разгневанные массы, потрясая винтовками, орали, что его показания в ВЧК о преступлениях Царского режима лживы, ибо из них вытекает, что никаких преступлений не было, а преступниками получаются народные массы. Далее выкликалось, что он, жирный генерал, все время пил кровя народных масс и издевался над солдатами, и что теперь ему ничего не поможет, и час расплаты – вот он!