– Я тоже против, – подал тут тихий свой голос Иван Хлопов. – И тоже потому, что не вернется. Я знаю! – последнюю фразу он произнес уже не тихо. – А просто знаменем Он не будет никогда. А что сводно-разводные от одного твоего крика разбегутся – это обязательно, я их насмотрелся…
– Так что ж, на заклание Их отдавать?! – взревел Штакельберг, Слава Богу, не совсем своим боевым кличем. – Ведь здесь мы пока, мы!! И сила в нас, и Могилёвская с нами!.. И других не будет!..
– А, значит, и не надо, – вновь не тихо отрубил Иван Хлопов. – А на заклание мы Их уже отдали!.. И не нам теперь!.. И вообще некому Их из заклания выручать! Не нуждаются Они в этом!.. И не хотят!..
– Господа, – негромко встрял штабс-капитан, – у нас, у штабных крыс, примета есть: не менять первоначальный план, тем более, если он утвержден, – и он вопросительно глянул на полковника, тот гмыкнул и пожал плечами. – Перемена утвержденного плана согласно штабнокрысиной примете, есть провал операции. Едемте, господа, не пускать бандитов а Белокаменную, А?
– Едем! – выдохнул барон Штакельберг, и его избыточная пытливость обратилась внутрь себя.
– Сашенька, – расплылся вдруг в улыбке рядовой Хлопов. – А как насчет протирки оптики нежного Цейсса, который в протирке не нуждается? На посошок, так сказать… А запьем святой водичкой сегодняшнего дня, да простит нас Царица Небесная…
Вскинулась сестра Александра, подавив ответную улыбку:
– А ваши раны я чем буду протирать, если вас ранят?
– Ну-у, Сашенька, – опять встрял штабс-капитан, – согласно гениальной рекогносцировки Его Высокоблагородия никаких ран у нас быть не должно. Если что и будет, то наповал, в протирке не нуждающееся. Ну а если будут раны, да от одного твоего присутствия мы их не заметим! О!..
– О! – было воскликнуто по поводу того, что сестра Александра уже разливала…
– А с этими что делать? – спросил барон Штакельберг, оглядывая трупы.
– Ну, я их точно погребать не буду, – ответил Иван Хлопов.
– Предоставим мертвым хоронить своих мертвецов, – сказала сестра Александра.
Глава 20
Из метели возникли два матроса с надписью «Гангут» на бескозырках и красными повязками на рукавах. Они поднимали руки, тормозя грузовик.
– Давим, едем или остановим, полюбопытствуем? – спросил Штакельберг.
– Полюбопытствуем. Но и только! – при произнесении последней фразы полковник очень строго зыркнул на барона.
– По обстоятельствам, Ваше Высокоблагородие, – последовал ответ.
Обстоятельства не позволили ограничиться «и только».
– Вы кто? Где Берш? – обалдело спросил матрос, увидев открывшего дверцу Штакельберга.
Но вся его обалделость, целиком направленная на погоны с вензелями, не успела выразиться в другие вопросы. У второго тоже. Оба, притиснутые к кабине (обоих за грудки) Штакельбергом, молча и умоляюще глядели в избыточную пытливость, ожидая своей участи.
– Берш уплыл. На дно. И вы туда уплывете, коли вам на «Гангуте» не плавается. Большевики?
Последний вопрос прозвучал так, что оба притиснутых начали мотать головами: «Нет, – мол, – ни в коем случае».
– А ведь врете, – избыточная пытливость улыбалась, а притиснутым от такой улыбки стало совсем плохо.
– Не, – прохрипел один из них, – мы не в партиях, Вашблагородь… мы – вообще… Центробалт направил…
– А почему про Берша спрашивали?
– Так он же начальник наш из Центробалта. Он в этом грузовике сидел, когда туда ехал, – первый притиснутый повел глазами влево, второй даже мычать не мог от страха. – Велел бдительность блюсти…
– Ну и как, блюдете?
– Блюдем. У нас пост тута… А тута мичман наш пробежал, говорит, из Питера телефонит товарищ Лурьин, назад Берша требует. Увидишь, говорит, грузовик, останови и скажи Бершу… Там Бубликов в Богдановичку прибыл, состав на Москву готов…
– Вот так, значит… А кто ж этот Лурьин, если он зама Центробалта требует?
– А он и самим Центробалтом заправляет и вообще…
– Ладно, живите… только маузеры ваши отстегнуть и мне отдать! Быстро, или к Бершу поплывете!
Исполнено было мгновенно. Вид пулемета из-за борта хорошо вдохновляет выполнение приказаний.
– Если мичман еще раз прибежит…
– Не, теперь не прибежит, теперь только через два часа, когда нас менять.
– Ну и славненько! Счастливо оставаться, и не вздумайте сами никуда бежать. Впрочем, нет… Иван, там в кузове веревка была.
– Почему была – вот она. Помочь?
– Сам справлюсь.
Штакельберг, действительно, вполне оперативно справился сам: через две минуты оба стража ревопорядка с крейсера «Гангут» стояли привязанными спинами назад к одному столбу, а второй, доселе молчавший, обрел дар речи и, радостно улыбаясь, согласился:
– И пра-ально, Вашблагородь, теперь отбояримся, скажем, взвод с пулеметами напал…
– Видите, как все к месту, Ваше Высокоблагородие, – сказал Штакельберг, садясь в кабину. – И состав вам на Москву подан. Вполне уместно воспользоваться, раз сам Бубликов побеспокоился.
– А кто это такой?
– У-у-у! Сейчас познакомимся, если заодно не пристрелим. Лично я сожалеть мало буду… А ведь я был на этом «Гангуте», когда Государь его посещал в прошлом году. Может, и эти морды там были, хотя… тогда они были не мордами…
Перед парадным подъездом стояла толпа «братишек», стражей ревпорядка, и вразнобой гомонила. Толпа явно уже знала о Берше и грузовике и внезапное появление машины прямо перед подъездом встретила прекращением гомона и недоуменной тишиной, длившейся, правда, мгновение, ибо тишина была уничтожена боевым кличем барона Штакельберга. Исторгая совершенно непотребный рев, он вывалился из кабины с браунингом и маузером в руках, и понесся на толпу. Вслед за ним – полковник. Иван Хлопов сначала едва пулемет не уронил, когда по ушам его ударил чудо-звук, но быстро оправился, и пулемет его заработал вполне грамотно. Оцепеневшая от боевого клича толпа, была уничтожена пулеметом, редкие уцелевшие бежали прочь от особняка, а, судя по взрывам внутри здания, барон и полковник начали работать гранатами. Хлоповский пулемет после обуздания окон, перенесся на хлоповских руках в особняк и приступил к следующему этапу совместной с пистолетами и гранатами работы.
Штабное авто сразу заняло позицию за колонной ворот во двор, ситуация позволила.
– Тэ-эк, наши в атаку пошли, – проговорил штабс-капитан, еще раз проверяя затвор «кольта». – Сашенька, ты как?
Сестра Александра ойкнула, вздрогнула и головой покачала, услыхав боевой клич барона Штакельберга.
– У меня в порядке, – тихо сказала она чуть позже.
Ее винтовка была наведена на крайнее окно, где виднелась суета многочисленных теней.
– Он дом своим криком не завалит, как думаешь? – тоже тихо спросил штабс-капитан. – Надо же, ведь в общем-то, худой! Откуда ж такая мощь в легких?! Пулемета нашего выручателя не слышно…
Суета теней в левом окне резко увеличилась и одна из них обозначилась высовыванием по пояс фигуры в бескозырке. И сразу же исчезла назад, сраженная пулей из винтовки сестры Александры. Тут же взялся за работу «Кольт» штабс-капитана: из подъезда с воплями повалила матросская толпа. Ни один из них двор не пересек, до забора не добрался. Тех, кто выпрыгивал из окон первого этажа, ждала та же участь. Больше из подъезда никто не вываливался, из окон не высовывался, но взрывы, стрельба, крики, иногда перекрываемые баронским боевым кличем, говорили о том, что внутри особняка баталия разворачивается вовсю.
– Дяденька Иван, бежим в подъезд к нашим!
– Тихо, Сашенька, не голоси. Какой у нас с тобой приказ?
– Да ведь не лезет никто больше, а там!..
– Сестра Могилевская, разговорчики! Выполнять приказ до получения нового!..
Новый приказ был получен через три минуты, в течение которых вновь нашлась работа для «Кольта» штабс-капитана, а также были использованы две гранаты: оказалось, что кроме подъезда имелась незаметная дверь из подвала, скрытая за выступом – из нее повалила новая орущая толпа.