– Да, понимаешь, тут в собесе старикам выдают кое-что к Новому году. Очередь надо занять, а то уж закроют скоро.

– Так ведь же нет еще никакого Нового года, – очень теперь удивилась Зоя. Ну ладно: мама, Юлия Петровна – они ж не знают ничего, но кто в храм ходит – должны знать.

– Это как это нету Нового года? – в свою очередь удивились старушки. – А чего же есть?

– Для нас – строгий пост, для остальных – всемирная языческая пьянка. Так мне бабушка говорила и батюшка Севастьян.

– Ну уж! – воскликнула вторая, не зная, что говорить дальше.

– Да пойдем же, говорю, – окончательно рассердилась первая. – Ну ее.

И они пошли, часто оборачиваясь. А Зоя, не оборачиваясь, пошла в храм.

"Да, да, причаститься надо обязательно, – говорил при расставании отец Севастьян. – У меня-то нет при себе Святых Даров... А от Чаши, Заинька, отходят тоже святыми, как при крещении. Какой дар нам дан великий на литургии, дар о-чи-ще-ния, – батюшка при этом поднял вверх указательный палец, – но... мы очень быстро пачкаемся опять". Зоя в который уже раз отметила про себя замечательность и таинственность звучания новых для нее слов – "дар очищения"! Все бы время слушать эти слова.

Она вошла в храм и перед ней предстал Иконостас. Даже не представляла она, что подобное вообще существует. Как же можно жить без этого, если однажды это просто увидел?! А если кто не видел? А если кто не хочет видеть?.. Поползла по правой щеке капелька-слезинка, легким чудным звоном отозвалось в ушах ее падение со щеки, сами собой зашептали губы: "Пресвятая Богородица, мученики Севастьян и Зоя, царица мученица Александра, помогите мамочке и Юлии Петровне" И тут она увидела священника в блистающих одеждах и Чашу в его руках и услышала из его уст зов-призыв, который сразу захотелось назвать вечным:

– Со страхом Божиим и верою приступите...

Руки Зои сами собой скрестились на груди и она медленно двинулась к Чаше. И опять вспомнилась мама. Вот бы и ее сейчас сюда! "Царица Александра, и ты помогай!.." У бабушки она впервые увидала ее портрет, услышала про ее жизнь и про то, как ее убивали с ее мужем-Царем, дочерьми и наследником. "А мама твоя родилась в один день с их расстрелом, 17 июля. Давно уж молюсь я Царице-мученице о маме твоей, заблудшей Александре".

– Так почему же, бабушка, – воскликнула тогда Зоя, – все вы молитесь, святые вон... а все никак?!

– Ишь! – возвысила голос бабушка. – Смотри-ка! Полчаса как крест одела, а уже роптать?! Вопросы задавать! Я те дам, "почему"! На все воля Божья и свое время. Может, тебя дожидались, вот почему!

"Тебя дожидались", – очень отчетливо сейчас слышались эти слова.

"Ой, да я же еще маленькая..."

Зоя была уже у Чаши. И тут она увидела белую голубицу. Ту самую, что слетала с губ Юлии мученицы. Глаза Зоины расширились, рот открылся...

– Девочка, девочка, – услышала Зоя голос священника.

Зоя перевела на него глаза:

– А?

– Тебе семь лет есть?

Зоя кивнула.

– А ты исповедовалась?

– Я вчера крестилась. Я – Зоя.

Священник внимательно всмотрелся в Зою.

– Ты что, видишь что-нибудь?

Зоя кивнула:

– Голубку. На Чаше сидит, – шепотом сказала Зоя.

Лицо священника сделалось испуганным, он даже сказал "ой", правда, про себя и протянул ко рту Зои ложечку с Кровью и Телом Христовым. Голубица накрыла собой Зоину голову и она увидела тот свет, на котором плавала недавно...

Она громко чмокнула Чашу и пошла запивать...

Потом она стояла перед иконой Владимирской Божией Матери, главной иконой храма и слушала благодарственные молитвы. И себе на удивление, понимала все. И вдруг почувствовала в себе неуемное желание поцеловать икону, но когда начала приближать к ней губы, была остановлена чьей-то рукой. Обернулась. Перед ней стояла высокая худая... нет, не поворачивается язык назвать ее ни старушкой, ни бабуськой, ни бабулькой (бабушку ее все называли бабулей). Тут что-то другое. "Пожилая женщина" – тоже, почему-то, не подходило. И не в том дело, что несмотря на возраст, спина ее была прямая, без сутулости, а лицо почти без морщин. Главное в человеке – глаза. Да, нет ничего страшнее человеческих глаз, но нет ничего и прекраснее их. Они, конечно, "зеркало души", но только для хозяина глаз, потому как в зеркале видишь только себя. И если смотришь в себя, целиком в себя погружен, то не можешь видеть ничего вокруг. Что можно увидеть в себе? "Да ничего там нет, кроме грехов!" – говорил батюшка Севастьян. И это замечательная и редкая способность – видеть в себе свои грехи. Но как показалось сейчас Зое, та, кто ее остановил, будучи целиком погружена в себя, видит и все вокруг. Она видит и грехи свои и тот Лик на иконе, к которому обращена ее молитва. Это уже "диплом с отличием". Зоя глядела в безстрастные, спокойные глаза и видела перед собой – молитвенницу.

– Не надо целовать иконы после причастия, – услышала она тихий выразительный голос.

Захотелось, чтобы она еще что-нибудь сказала. И она сказала:

– Первый раз причащалась?

Зоя кивнула. Молитвенница погладила Зою по голове и вновь отстранилась от всего. Зоя подняла голову к безстрастным глазам:

– Заблудших Александру и Юлию помяните. А меня зовут Зоя.

Не отрываясь от иконы и оставаясь погруженной в себя, та полунаклонилась к Зое, кивнула головой и вновь выпрямилась.

При выходе Зоя увидала молодого мужчину и молодую женщину. Почему-то остановилась. Шуба на женщине была расстегнута, а платье распирал большой живот. Зоя знала уже, как дети рождаются. Недавно мамина подруга умерла от родов и мама целый месяц только об этом и говорила, и по телефону, и с приходящими знакомыми, и Зоя слышала все.

Молодая женщина протягивала руку со свечой, чтобы поставить ее на большой подсвечник, и тут Зоя спросила ее:

– Тетя, а вы крещеная?

– Нет, а что?

– Тогда можете не ставить свечку, не поможет.

– А ты кто такая? – недовольно спросил тетин муж.

Зоя не отвечала и молча смотрела на тетю.

– А я вообще, я просто так ставлю, мало ли? – и после паузы добавила:

– Успею еще, подумать надо.

– Думать не надо, креститься надо.

– А иди-ка ты, проповедница! – уже с угрозой сказал тетин муж, беря ее за рукав. – Говорил тебе, нечего! Пойдем отсюда.

И уже в спину уходящим Зоя крикнула:

– А если вы от родов умрете?

Уходящие остановились. Обернулись.

– Ты чего мелешь?! – проскрежетал тетин муж. – Я тебе щас...

– У моей мамы подруга от родов умерла, – Зоя не видела дядю и обращалась только к тете. – Все умершие взрослые, которые некрещенные, все в ад идут. Вовремя думать надо. Для того взрослому и разум дан. За умершего некрещенного нельзя молиться в церкви.

Пока Зоя говорила это, она чувствовала крылья голубицы на своей голове. Она молча прошла мимо растерянных супругов и вышла из храма. Шел тихий мягкий снег. Подтаивало.

"Как же узнать к бабушке дорогу?" – думала Зоя. И почти столкнулась с учительницей соседнего класса.

– Ой, ты откуда это, Зоя?

– Я из храма. Я причащалась первый раз, а вчера крестилась и именины у меня были вчера.

– Поздравляю, – широко улыбнулась учительница. – А я тоже тут была, свечку ставила.

– А вы верующая? – радостно удивилась Зоя.

– Ну, как сказать? – еще шире улыбнулась учительница. – Вообще, конечно, есть некая сила.

– Какая сила? – теперь Зоя удивилась без радости. – Бог есть.

– Ну, Зоенька, ты уж слишком категорична. Ну прямо Юлия Петровна, только наоборот.

Вообще-то Юлия Петровна и мама были Зое понятны. Мамино "убью" звучало очень убедительно. Но тут Зоя не понимала... Зачем тогда в храм Божий ходить и свечку ставить? Кому? "Некоей силе"?

– Да! – спохватилась учительница. – А ты разве в казино не идешь?

– Куда?!

– Да ведь там сегодня викторина предновогодняя для всех первоклашек. И ваши все будут, только без Юлии Петровны. Она отказалась. Я там буду со всеми вами, ну и из родительских комитетов. О, поторапливаться надо! Кстати, вчерашний опрос для тебя прошел без последствий? Твоя мама – очень решительный человек. А ты почему без нее?