Роза медленно поднялась по лестнице в свою спальню. С каждым шагом ее гнев разгорался.

– Ну и пусть получает ее, если хочет. У меня есть все, чего хотела я: мне гарантировано имя, титул и богатство. И он дал слово, что наш брак – всего лишь деловое соглашение и ничего больше. Что ж, мы оба можем играть в эти игры. Он сказал, что я имею право жить своей жизнью, поступать, как мне нравится. Я так и сделаю!

Все это она заявила себе, не подумав, что муж может и не одобрить ее независимости.

Не вызывая Летти, Роза медленно разделась, швырнув раздражавшее ее теперь платье на стул, и забралась в постель, прихватив Вилли. Она лежала в темноте, прислушиваясь к доносившемуся из гостиной смеху. Поздно вечером, так и не сумев заснуть, она услышала, как с тихим скрипом открывается и мягко захлопывается дверь гардеробной. Из темноты словно выплыло лицо мужа, освещенное слабым светом свечи. Увидев, что глаза жены открыты, Джефри поставил подсвечник на ночной столик.

– Ну, Роза, – мрачно заговорил Джефри назидательным тоном школьного учителя, – не могу считать ваше сегодняшнее поведение приличным. Вы оскорбили мою мать, отказавшись спуститься к ужину в вечер ее приезда.

Неожиданно все горести Розы смыла волна удушающей ярости. Ярости, порожденной беспомощностью перед силой любви к человеку, который явно не желает ее. Ярости от наглости его матери, посмевшей явиться к ним в такое время. И неужели Джефри не понимает, что подобная бестактность оскорбляет его жену?

– А разве меня не должно оскорбить то, что мой муж даже не заметил моего отсутствия? Или что мой – НАШ медовый месяц нарушен этим вторжением почти сразу же после принесенных нами клятв?

Изумление на лице Джефри сменилось недоверием.

– И по этой причине вы спрятались в своей комнате, как надувшееся дитя?

Не успев осознать, что она делает, Роза схватила подушку и швырнула в ошеломленного маркиза.

– Как вы смеете! – взвизгнула она, стуча по покрывалу кулаками, отчего Вилли нырнул в укромное место за кроватью. – Я не позволю обращаться со мной как с невоспитанным ребенком. Я хозяйка в своем собственном доме, и я буду приглашать гостей только тогда, когда захочу! И по-другому не будет.

Джефри швырнул подушку обратно на кровать и поправил галстук. Он спокойно стоял перед сидящей в кровати разъяренной юной женой, разглядывая ее из-под опущенных век. В тонкой льняной с кружевами ночной рубашке, обнажившей одно нежное кремовое плечо, с соблазнительно рассыпавшимися черными волосами, она и взъерошенная была очаровательна. Ее прерывистое дыхание привлекло его внимание к полной груди, и его тело немедленно откликнулось. Нет, он возмущен ее вспышкой раздражения и не поддастся низменным инстинктам, но это соблазнительное зрелище будет преследовать его всю ночь, не давая заснуть.

Сейчас же он просто ответил тем непростительно холодным тоном, какой у него иногда появлялся:

– Роза, пока вы будете вести себя как избалованный ребенок, с вами будут обращаться как с избалованным ребенком.

Никогда еще в своей жизни Роза так не злилась.

– Вы… вы игривый грубиян!… – закричала она, сбрасывая одеяла. Выскочив из постели и подбежав к туалетному столику, она схватила первую тяжелую вещь, попавшуюся под руку – как оказалось, довольно большой флакон духов, – и изо всей силы швырнула его. Флакон разбился о дверь.

Джефри успешно нырнул под безошибочно направленный снаряд и в три решительных шага настиг жену. Он схватил ее за запястья и вывернул руки за спину, чтобы она не бросила ему в голову еще чем-нибудь. Он был так раздражен ее ребячьей выходкой, что не знал, как поступить. Тем более что просил ее всего лишь разумно объяснить свое поведение.

– Роза, я очень огорчен вашей вспыльчивостью, – процедил он сквозь сжатые зубы, – и считаю необходимым напомнить, что вы теперь моя жена и, как моя жена, должны научиться вести себя прилично.

Роза только свирепо глядела на своего столь же разгневанного мужа. Затем, прищурившись, она сказала спокойнее:

– Могу ли я, как ваша жена, напомнить вам, что, по вашему же собственному желанию, наш брак является в некотором роде фиктивным? И, следовательно, в соответствии с вашими собственными условиями вы собирались жить своей жизнью, позволяя мне жить своей. Что ж, милорд мой супруг, лично я очень огорчена тем, что вы вынуждаете меня заявить вам: я буду жить своей жизнью, и пусть ваши грубые руки никогда не прикасаются ко мне.

Джефри тут же отпустил ее запястья, но не отступил. Он пристально смотрел сверху вниз на эту удивительную злючку, свою жену. Не так он представлял себе брак с ней. До того, как они обменялись клятвами, она была так мила! Неужели под внешностью проказливой девочки пряталась расчетливая натура вроде Шэрон? Неужели она вышла за него замуж ради титула и положения в обществе? И теперь, достигнув цели, она говорит, что не хочет иметь с ним никакого дела? Даже считает возможным оскорблять его мать. Ему совершенно не понравились эти мысли. Он неожиданно понял, что не хочет верить в это. Он сжал зубы и прищурился. Но неприятная правда состояла в том, что они поженились на его условиях и, если она действительно хочет жить своей жизнью, он ничего не может с этим поделать.

– Как скажете, миледи, – холодно проговорил он. – Пусть так и будет. Но позвольте предупредить вас. Прежде чем вы пуститесь в эту так называемую «вашу жизнь», запомните, что я не буду закрывать глаза на вашу неверность. Таким образом, вам придется в любых обстоятельствах вести себя, как подобает маркизе Эдерингтон, то есть так, как должна вести себя моя жена. Я не потерплю скандала. Я ясно объяснил?

Роза продолжала свирепо смотреть на него, в ее лавандовых глазах сверкали золотистые искры. Вовсе не этого хотела она от него, но гордость не позволила ей отступить. Слишком хорошо она помнила, как ее муж улыбался, глядя в глаза жеманной Шэрон, и слишком сильно болело от этого ее сердце. Слишком интимно Шэрон на людях поправляла его галстук. И то, как его мать без возмущения взирала на это, красноречиво говорило об истинных чувствах пожилой дамы к той, на которой женился ее сын.

Джефри, не видя смысла в том, чтобы находиться в комнате Розы, раз уж он не может взять ее за плечи и встряхнуть, как следует, непреклонно направился к двери гардеробной. Обернувшись, он указал рукой на груду разбитого стекла и ароматную лужу.

– Позовите кого-нибудь, чтобы убрали эту грязь, – приказал он. – Здесь пахнет, как в ковент-гарденском борделе.

Роза насторожилась.

– Позвольте спросить, милорд маркиз, что именно вы знаете о ковент-гарденских борделях?

Джефри хмуро посмотрел на нее с высоты своего роста и тем же проклятым отчужденным тоном вежливо ответил:

– Уверяю вас, это всего лишь выражение. Но я согласен, что им не следует пользоваться при даме. Пожалуйста, простите мою дерзость, миледи. А теперь позвольте пожелать вам спокойной ночи.

Роза вздрогнула, когда он хлопнул дверью гораздо громче, чем было необходимо, и застыла, покусывая нижнюю губу. Его лицо было так сурово, тон так холоден, что она не посмела бы даже дернуть дверную ручку. Наверняка замок роскошной двери надежно заперт, а оба засова с другой стороны задвинуты. Учитывая раздражение Джефри, вполне вероятно, что он еще и приставил к двери комод.

Эта закрытая дверь точно отражала облик ее мужа: отчужденный и замкнутый, холодный и недоступный. Роза тихо зарыдала от жалости к себе. Ее так неправильно поняли! И она не представляла, как можно исправить положение. В порыве отчаяния она бросилась на кровать, и очень скоро ее подушка промокла от слез.

Через две недели дом один на Лестер-стрит снова встречал маркиза и его маленькую юную жену. Джефри с готовностью уступил просьбе Розы вернуться в общество и отвез трех неестественно чопорных дам в Лондон. Одной тесноты и напряженной атмосферы в экипаже хватило бы, чтобы создать подавленное настроение по меньшей мере у троих из четверых путешественников. Только Шэрон была очень довольна, но маскировала свое ликование выражением скуки. Несмотря на то, что отчуждение новобрачных произошло явно еще до ее встречи с новоявленной маркизой, в беседе со Сьюэллом она припишет эту заслугу себе.