- А мы в спальне! - рванулся Ява.

- Ну давайте...

Но даже в спальне, перед тем как выстрелить, я громко крикнул:

- Тетя, на старт! Внимание!

И только потом нажал пальцами обеих рук на спусковой крючок (одной рукой не справишься - такой тугой!). Ох и бабахнуло! По-моему, еще сильней, чем у дяди.

По два раза стрельнули мы с Явой - больше дядя не разрешил ("Еще соседи сбегутся!").

Вся эта история с пистолетом немного меня развлекла. Но когда я вспомнил про часы, сердце мое опять защемило. Оно заскулило, как щенок в темной каморке. Как-то все будет? Найдем ли мы артиста? И что он нам скажет теперь?

За завтраком я сидел молчаливый и хмурый. Ява поглядывал на меня и все подмаргивал - пытался поддержать.

Вяло пережевывая яичницу с салом, я думал. Думал о том, что нужно как-то, никого не обманывая (ни в коем случае!), выскользнуть из дому, чтобы идти искать артиста.

А зачем врать? Поход в Театр юного зрителя у нас и так намечен. Только мы пойдем не через несколько дней, как собирались, а сегодня. И по дороге к Юному зрителю в другие театры заглянем и поищем нашего артиста. Спектакль начнется в двенадцать, а сейчас еще десяти нет, мы успеем.

Дядя не стал возражать, когда я сказал про театр, только о чем-то подумал и сказал:

- А может, и мне с вами? Как вы думаете?

Мы думали, что это совсем не нужно, что это испортит нам все дело. И я поспешил сказать:

- Да разве вам интересно? Там же все детское! Если бы я был взрослым...

Угадал дядя мои мысли или нет, я не знаю, но он почему-то улыбнулся:

- И то правда. Ступайте одни. Я пошутил. Но если снова где-нибудь потеряетесь, завтра же домой!

Дядя дал нам денег, мы надели новенькие, хрустящие рубашки, отглаженные штаны, блестящие, еще ни разу не надеванные ботинки и пошли.

Не знаю, как вы, но я, когда на мне все новое, чувствую себя, будто голый. Кажется, что все на тебя смотрят, и стыдно как-то, неловко, и хочется спрятаться от глаз людских. Кончается всегда тем, что я или потрусь рукавом о стенку, чтоб он не был таким новым, или пятно на штаны посажу, или ботинок носком в землю ткну, чтоб не так блестел. Тогда мне легче. Вот и сейчас, выйдя на лестницу, я сразу проехался локтем по перилам и сделал на рубашке грязную полосу. И только после этого мы вышли на улицу. Да все равно в новом было неудобно и неловко: ноги в ботинках, как в колодках, воротничок шею трет, что твой хомут, - чтобы повернуть голову, нужно всем телом поворачиваться. И почему это в театр нельзя ходить в обычной одежде? Туда ведь идут пьесы смотреть, а не для того, чтоб на тебя смотрели! Если б я стал большим начальником, то издал бы даже постановление, чтобы в новом в театр не пускали. Но не волнуйтесь, я начальником никогда не буду. Я буду летчиком...

Мы сели в троллейбус и поехали в Театр музкомедии на Красноармейскую улицу. Начали мы с него, так как мне почему-то казалось, что этот симпатичный круглолицый артист должен работать как раз в комедии (где же еще ему царя играть?!) Зашли мы в вестибюль. Пусто. Тихо. Справа касса. Прямо во всю стену огромные двери. Поднялись мы по лестнице к этим дверям. Толкнули - не заперты. Заглянули - и там никого.

- Может, - говорю, - еще рано, еще не пришли?

- Хорошенькое рано! Десять часов! - говорит Ява. - Артисты, как и все люди, должны с утра на работу приходить. А как же! Ведь это служба...

- А почему же никого нет?

- А ты что, хочешь, чтоб они тебе тут у дверей толкались? Нет - значит, на сцене. Репетируют. Пошли!

Но только мы повернулись от дверей, как тут же нам навстречу молодая женщина в синем, похожем на милицейский кителе.

- Вам что, ребята?

Стали мы, растерялись. Как же его спрашивать? А женщина снова:

- Что такое, ребята?

И тут Ява возьми да и ляпни:

- Нам царя нужно.

- Какого царя? - удивленно подняла брови женщина.

- Такого круглолицего, с лысиной. - Это уж я добавил. Женщина засмеялась:

- Вы немного опоздали, хлопчики. Царей уж пятьдесят лет не существует.

Надо было раньше. Ява осмелел:

- Ну что вы, тетя! Разве нам настоящего? Нам настоящие цари ни к чему. Нам артиста нужно, который царя играет. Разве не ясно?

- Он в тринадцатой квартире живет! - выпалил я.

- Теперь понятно, - сказала женщина. - Только нет у нас такого, который бы царя играл. Ведь в нашем репертуаре про царей сейчас ни одного спектакля нет. А почему вы именно у нас ищете этого артиста? Он сказал вам, что в нашем театре работает? Как его фамилия? Мы с Явой переглянулись.

- Фамилию мы не знаем, - сказал я, - но знаем, что он играет царя.

- А где ж он этого царя играет? В каком театре?

- Не знаем...

- Вот тебе и раз! Приснился вам, что ли, этот артист? А откуда вы узнали, что он царя играет?

- Он сам сказал.

- Так вы с ним знакомы?

- Да немного... - неуверенно сказал я и взглянул на Яву: что ж это он молчит? То во всех разговорах всегда впереди, а тут замолк, как в рот воды набрал.

- Да как же это вы знакомы, что ни фамилии не знаете, ни в каком театре работает, - допытывалась женщина.

- Да вот так... не успели расспросить.

- А зачем вы его теперь ищете?

- Да нужно... Об одном деле поговорить...

- О творческом? - усмехнулась женщина.

- Угу...

И только я успел это сказать, как вдруг - бац! бац!.. Из глаз моих аж искры посыпались. Даже в затылке защемило. И будто не по голове, а по кавуну - такой звук гулкий.

Женщина от неожиданности так руками и всплеснула:

- Ты что его бьешь?! Это что за хулиганство! Ни с того ни с сего...

Что она еще там выкрикивала, я не слышал - мы были уже на улице. Голова моя гудела, на глазах закипали слезы.

Так вот почему Ява молчал - боялся соврать сам и ждал, пока я не совру. Но разве я всерьез врал? Я ведь только сказал "угу" на ее шутливый вопрос. Это можно было понять тоже как шутку. Уж и пошутить нельзя! Если так придираться, то до самой старости шишки на лбу носить будешь.

- Ты что, обиделся? - услышал я за собой голос Явы. - Ведь мы же договорились, - продолжал он невинным тоном. - Никто не виноват...

Я молчал.

- Ты не имеешь права обижаться. Это не честно. Зачем тогда было договариваться?

Он еще мне и выговаривал! Конечно, обижаться глупо, раз договорились, но когда вас при всем честном народе бьют по лбу, а вы не имеете права даже сдачи дать, то вряд ли вы будете хохотать после этого. Вряд ли запоете от удовольствия.

- Ну что ты... - не унимался Ява. - А если я совру, ты дашь мне в лоб, я и глазом не сморгну, вот увидишь.

Все это было так, но до самого Оперного театра я молчал. И только на площади у театра, потирая лоб, сказал:

- Нужно как-то иначе узнавать. Похитрее. Сперва этот самый... репертуар смотреть. А то сразу - ляп! - дайте нам царя. А люди ничего такого не ставят.

- Конечно, конечно, - охотно согласился Ява, обрадованный, что я нарушил молчание. Договорились рассказывать все, как есть: что нам нужно возвратить артисту одну вещь, которую он случайно, когда купался на Днепре, оставил нам (а какую, можно не говорить: мол, секрет; ведь про часы говорить страшно).

В опере с царями было намного лучше, чем в Музкомедии. И в "Борисе Годунове" царь, и в "Сказке о царе Салтане", и в "Декабристах", и в "Снегурочке". Я очень обрадовался, когда узнал об этом, и уж был уверен, что среди этих-то царей мы обязательно найдем своего круглолицего, с лысиной. Но как дошло до дела, то все цари оказались неподходящими. Не те цари! Ни одного с лысиной... Все с волосами и даже с кудрями. Все высокие, рослые. Это нам билетерша сказала. И даже показала их всех. Там в фойе висят их портреты. "Нашего" среди них не оказалось. Невеселыми вышли мы из Оперного.

- Ничего, - с напускной бодростью сказал Ява. - Я был уверен, что в Опере нет. Оперные артисты голос берегут, боятся застудить. Ни один певец не станет тебе купаться в реке. Купаются только драматические артисты.