Ява опять смерил меня гордым взглядом, как будто все это не Валька говорила, а он сам.

- Нужно будет посмотреть, - вздохнув, сказал я. - Но сейчас идемте к этому Валерьяновичу.

- Идемте, идемте, - подхватила Валька.

Мы вышли из ворот и вдоль крепостных стен спустились еще ниже.

Эх и местечко же выбрали монахи для своей Лавры! Среди буйной зелени, на высокой круче над Днепром, откуда трудно окинуть взглядом все, что открывается вокруг в синей безбрежной дали.

Извилистой тропкой спустились мы к асфальтовой дорожке, и эта дорожка вывела нас на узенькую кривую улочку, где в зелени палисадников стояло несколько старых, вросших в землю и покосившихся халуп-мазанок. И только по тому, что почти над каждой из них торчала телевизионная антенна, можно было определить, что это жилища наших дней, а не времен Шевченко.

Возле одной из хатенок, чуть ли не у самой ветхой, Валька остановилась. На маленьком, или, как теперь говорят, малогабаритном, дворике рылись, нервно дергая головами, белые грязные куры и важно, по-директорски прохаживался пестрый петух с залихватски сбитым набекрень гребешком. Ни грядок с овощами, ни ягодных кустов, как у других хозяев на этой улице, тут не было. Только цветы: розы, пионы, петушки, мальвы, флоксы.

И маленькая хатенка, как игрушечная, стояла в этом цветнике. Стены ее были по сельскому обычаю чистенько выбелены, заваленка покрашена синькой, а на стене под крышей висели пучочки каких-то сушеных трав.

Мы вошли следом за Валькой во двор, ступили на скрипучее дощатое крылечко, которое было почти вровень с землей. Валька постучала. Никто не ответил. Валька пожала плечами, потом подошла к окну и, приложив ладонь козырьком, припала к стеклу.

- Нет... Вы знаете, - преодолевая неловкость, сказала Валька, - должно быть, он поехал на Куреневку к племяннику. Он иногда в воскресенье туда ездит, когда хорошо себя чувствует. Но он скоро вернется, не волнуйтесь. Он всегда уходит с утра, а к обеду возвращается.

А вокруг все было таким привычным, близким, что я как-то сразу поверил - человек, который здесь живет, должен обязательно нам помочь. И я готов был ждать хоть до вечера.

Валька сказала:

- Идемте к нам. Я вам свои книжки покажу. И фотографии. У меня целых два альбома фотографий. Он скоро придет, не волнуйтесь.

Она говорила таким тоном, как будто была виновата, что Максим Валерьянович хорошо себя почувствовал и отправился к племяннику на Куреневку.

Мы шли назад.

Удивительное впечатление осталось от всего, что мы видели.

Только что была шумная городская улица с троллейбусами, потом сразу - церкви, тишина, кресты, старые могилы, "Генерал от инфантерии Красовский", потемневшая крепостная стена, потом - гоп! - воткнулись в небо мачты высоковольтной линии, потом неожиданно кривенькая сельская улица, халупка Максима Валерьяновича - куры квохчут, мальва под окном, подсолнухи. А внизу - набережная: трамваи, машины, автобусы, мотоциклы. Справа гигантский мост имени Патона. Слева другой красавец мост, по которому метро прямо из-под земли через Днепр пролегло.

И как все это, старое и новое, перемешалось - просто удивительно.

Мы дошли до сараев. На одном из этих двухэтажных "кораблей", на перилах мостика, что тянулся вдоль второго этажа, сидел головастый, широколицый хлопец в клетчатой рубашке и синих брезентовых штанах, которые сразу привлекли мое внимание. Я таких штанов еще не видел. На них было бесчисленное множество металлических заклепок. Как будто не из материи были эти штаны, а из железа, и не шиты, а клепаны.

Увидев этого хлопца в "железных" штанах, Валька закричала:

- Эй, Будка! Ты опять вчера звонил к нам? Если не перестанешь звонить, ох тебе за это и будет!

- Отвали, - сказал Будка и сплюнул сквозь зубы.

- Вот увидишь, увидишь! - не унималась Валька.

- Закрой свой гроб и не греми костями! - презрительно скривился Будка.

- В чем дело? - ледяным тоном спросил Ява. Я увидел, как он побагровел. Нам все было ясно и без Валькиных объяснений, но мы все-таки подождали, пока она не сказала:

- Вот взял моду - звонит и убегает. Развлекается!

Ява кинул на меня взгляд-молнию, от которого стало жарко внутри:

- Павлуша, идем!

Мы бросились к деревянной лесенке, которая вела на второй этаж сарая.

- Да куда вы, хлопцы? Бросьте! Будете еще с хулиганом связываться! - закричала Валька (она думала, что нас влекут лишь благородство и рыцарские чувства).

Но мы, не слушая ее, торопливо взбирались по ступенькам, топая, как моряки во время аврала. Бежать Будке было некуда, да он и не собирался бежать. Он только слез с перил и стоял, прислонившись к ним спиной и сложив на груди руки. Он был приблизительно одного возраста с нами, но крепче и шире в плечах. Но мы у себя на выгоне привыкли и не к таким противникам.

- Звонишь, значит! Тикаешь, значит! - шипел Ява, подступая к Будке.

Будка даже позы не изменил, так и стоял со скрещенными на груди руками. Только процедил сквозь зубы:

- Не тяни щупальца, а то копыта протянешь! Я занимаюсь самбо и знаю такие приемчики, что вы у меня тут же послетаете вниз, как груши.

- П-посмотрим! - прошипел Ява и неожиданно схватил Будку за ухо, да не двумя пальцами, а всей пятерней.

Будка дернулся и хотел ударить Яву в живот. Но тот свободной рукой схватил его за руку, я - за вторую... И одновременно мы наступили ему на ноги: Ява - на левую, а я - на правую, чтоб не мог отбиваться ногами. Такое "самбо" мы знали с малолетства. Будка выкручивался, рвался, но мы зажали его, как в тисках. Ява мял ему ухо и приговаривал:

- Скажи спасибо, что мы тебя по пищалке не бьем. Мы просто... передаем то, что тебе причитается. Нас один человек просил передать.

Сперва Будка все цедил сквозь зубы:

- Кончай! Кончай!

Потом вырывался молча и только сопел. Потом на глазах у него появились слезы, и он стал просить:

- Пустите! Ну! Пустите! Ну! Пус...

- А будешь еще звонить? Будешь?

 - Н-не буду... - глотая слезы, проблеял Будка.

Мы подвели его к лесенке и пустили. Я не удержался и поддал ему коленом. И он загремел своими "клепаными" штанами до самого низа.

Вскочил, отбежал, обернулся и, размазывая по широкой мордяке слезы, прокричал:

- Ну погодите, погодите! Вы еще мне попадетесь!..

Погрозил кулаком и исчез.

Валька и братишка Микола встречали нас внизу, как героев-космонавтов. Словно мы не с сарая спускались, а сходили по трапу из самолета "ТУ-104" на Внуковском аэродроме. Не было только цветов и духового оркестра.

Братишка Микола так и прыгал от восторга:

- Вот здорово! Вот здорово! У нас Будку все ребята боятся, а вы... Вот здорово! Всем расскажу...

Мы сделали вид, что это для нас пустяк, ничего особенного.

- А почему его Будкой зовут? Разве имя такое? - спросил я.

- Да это его прозвали... Видели, какая у него морда? Настоящая будка. А так его Толиком звать. Противный он, вредный... - Микола сказал это с обидой: должно быть, ему частенько перепадало от Будки.

Вдруг Валька воскликнула:

- О, Максим Валерьянович!..

Из ворот, опираясь на палку, медленно шел высокий человек.