Изменить стиль страницы

В любом случае след «Азара» представлялся самым интересным.

Тут комиссар напомнил, что ему нужно присутствовать на заседании уголовного суда и он уже опаздывает. Луи пригласил его завтра пообедать вместе. По этому случаю он принесет сумку и шляпу, по-прежнему остававшиеся в его кабинете. После чего они намеревались вместе отправиться в «Азар».

За два часа Гофреди вновь проделал путь Малинового плаща, как он отныне именовал того, за кем следил.

Они с Луи ехали верхом. Старый рейтар показал хозяину книжную лавку на площади Мобер, проход через двор на улицу Бьевр, затем ворота на улице Ра, через которые можно было пройти во внутренний дворик, и деревянную лестницу на фасаде дома, где наверняка обитал Гийом Шантлу. Если именно он и был Малиновым плащом.

Прежде всего, Луи желал удостовериться, что Малиновый плащ действительно родственник Сюлле де Нуайе. Попросив Гофреди подождать в стороне — старый рейтар являл собой слишком приметную фигуру, — он спешился и стал ожидать у ворот, чтобы кто-нибудь вошел во двор. Через несколько минут к деревянной лестнице направилась почтенная матрона в сопровождении мальчика.

— Мадам, — окликнул ее Луи, оставаясь в тени, — я из аббатства Сен-Виктор и ищу мсье Шантлу.

— Он живет здесь, — подтвердила она. — Что вам от него нужно?

— Я должен вручить ему письмо.

— Давайте его мне, я передам. Мы соседи.

Она махнула рукой в сторону верхнего этажа.

— Невозможно, я должен отдать послание ему лично.

— Он работает в Пале-Рояле и возвращается обычно во второй половине дня, — сказала она, пожав плечами. — Зайдите попозже.

Луи поблагодарил ее и удалился. Соседка, конечно, расскажет Шантлу об этой встрече, но он запахнулся в свой серый плащ и надвинул шляпу на лоб. От ворот падала густая тень, и дама не сможет описать внешность незнакомца. Кроме того, он изменил голос. Возможно, Шантлу отправится в Сен-Виктор, чтобы выяснить, кто этот таинственный визитер, однако ничего не узнает.

Фронсак присоединился к Гофреди, который поджидал его на некоторой дистанции. Старый рейтар слушал песенку винного глашатая. В балахоне без рукавов, расшитом лилиями и с изображением святого Христофора на груди — одеяние, полагающееся по должности, — чиновник-глашатай во весь голос пел и позвякивал колокольчиком:

Приятное красное вино
И приятное белое вино
В таверне «Кизильник»,
За пинту всего лишь два белых!

Начиная с эпохи Средневековья винные глашатаи расхаживали по улицам, оповещая публику каждый раз, когда какой-нибудь кабатчик открывал бочки с вином нового урожая. Должность винного глашатая и форменную одежду получали муниципальные чиновники, которым платили по четыре денье в день. Они должны были не только предупреждать об открытии бочек, но также измерять количество вина, проданного в таверне, находившейся в их ведении.

— Раз уж в этой таверне открыли новую бочку, — сказал Луи Гофреди, — стоит сходить туда пообедать, чтобы попробовать хорошего вина.

Они расспросили глашатая, где находится его заведение, и все так же на лошадях отправились в «Кизильник».

Таверна располагалась по другую сторону лежавших в руинах укреплений, недалеко от аббатства, которое возвышалось примерно в сотне туазов от ворот Сен-Виктор. Им подали обильный обед с молодым вином из Медона. Насытившись и утолив жажду, Луи решил отправиться пешком в книжную лавку со звучным названием «Под эгидой Рима».

— Мы оставим лошадей в конюшне таверны, и я один войду в лавку, — заявил он. — Не думаю, чтобы мне угрожала опасность, но ты все же держись поблизости. Если я не появлюсь через четверть часа, в дело вступишь ты. Я на тебя полагаюсь.

Гофреди недовольно поморщился, но вынужден был согласиться, что его легко узнают, если он пойдет вместе с хозяином и если Шантлу описал книготорговцу своего преследователя. Итак, старый рейтар обещал укрыться в каком-нибудь темном уголке на площади, откуда он сможет наблюдать за лавкой.

Книготорговцы старались селиться в университетском квартале, чтобы пользоваться теми же правами, что и профессора. Многие устроились на улице Сент-Андре-дез-Ар, где находилась их цеховая церковь, прочие держали свои лавки на улице Сен-Жак. С начала века некоторые добились привилегии открыть торговлю в большой галерее дворца. Это удалось Пьеру Роколе, владельцу лавки «Под эгидой Города» и Гийому Лоисону под вывеской «Имя Иисуса».

Книжная лавка «Под эгидой Рима» была единственной на площади Мобер, ибо место это пользовалось скверной репутацией после того, как судьи Университета приговорили к сожжению Этьена Доле[37] за то, что он печатал книги, признанные еретическими. Несколько лет спустя здесь сожгли троих протестантов, которым предварительно отрезали язык. С тех пор площадь стала местом наказания для книготорговцев или издателей, осужденных Университетом.

Входя в лавку, Луи подумал, что книготорговцы платят очень высокую цену за то, что распространяют знания. По какой такой странной ассоциации утонченные и изысканные дамы, приятельницы мадам де Рамбуйе, хозяйки известного в Париже литературного салона, именовали книжные лавки кладбищами живых и мертвых?

Лавка состояла из двух смежных комнат, и стены только частично были закрыты книжными полками. На свободных местах висели картины. Преимущественно на библейские и религиозные сюжеты.

Хозяин вышел из задней комнаты, услышав, как входит посетитель. Бывший нотариус удивился. Он ожидал увидеть мужчину в годах, похожего на знакомых ему книготорговцев, а перед ним стоял молодой человек крепкого сложения, с завитыми волосами, живым искрящимся взглядом, с квадратными усами и бородкой, постриженными по итальянской моде.

— Мсье, — произнес книготорговец с легким поклоном, означавшим как уважение к клиенту, так и нежелание демонстрировать раболепие.

— Мсье, — ответил Луи с таким же поклоном, — я нотариус и о вашей лавке услышал в галерее дворца. Мне рассказали о ней много хорошего. Вы знаете, я очень люблю книги и уже собрал большую библиотеку.

— Я вновь открыл лавку моего отца несколько месяцев назад, — более приветливо пояснил молодой человек. — Я узнал о его смерти, когда был в Италии.

— В Риме? — спросил Луи, рассматривая лежавшую на столике книгу «Жизнь знаменитых людей», которую напечатал Себастьен Крамуази.

— Да. И я привез из Вечного города множество разных сочинений, а также картины, которые вы можете видеть на стенах.

— Превосходное издание, — сказал Луи, оторвавшись от томика и обратив взор на полотна. — Вы не покажете мне другие книги, привезенные из Рима?

— Это главным образом церковные тексты, мсье. Библии, часословы, молитвенники. Посмотрите, вот здесь у меня совсем маленькие книжечки для мессы по очень низкой цене, я их продаю в огромных количествах жителям квартала, потому что такие издания легко сунуть в карман и помолиться в любой момент.

— Я вижу, у вас есть и прекрасная книга мсье Крамуази. Вы с ним знакомы?

— Я иногда захожу в его лавку на улице Сен-Жак, когда клиенты просят современные греческие или латинские издания. Томик, что вы держите в руках, был напечатан в королевской печатне Лувра, которую он возглавляет.

Луи кивнул. Он задавал эти вопросы лишь для того, чтобы выяснить, разбирается ли молодой человек в книготорговле. Похоже, так оно и было.

— Моя жена читает преимущественно романы, — небрежно заметил он. — Этих приятных лжецов, как называют их в салоне Артенисы.[38] У вас они есть?

— Очень мало, но я могу достать и принести вам домой.

— Я хотел подарить жене книгу мадемуазель де Скюдери.

— Она любит романы такого рода?

— Очень.

— Тогда могу предложить вам нечто гораздо лучшее, чем мадемуазель де Скюдери. Показать?

вернуться

37

Этьен Доле издавал Галиена, Рабле, Маро, а также многие античные и священные тексты. Враги из Университета несколько раз пытались посадить его в тюрьму за атеизм. Поэтому он нашел убежище в Пьемонте, затем вернулся в Лион и напечатал письма, взывающие к справедливости короля. Арестованный и осужденный теологическим факультетом Сорбонны как атеист, он подвергся пыткам, а потом был задушен и сожжен 3 августа 1546 года вместе со своими книгами на площади Мобер. Ему было тридцать семь лет.

вернуться

38

Прозвище маркизы де Рамбуйе, анаграмма ее имени Катрин. (Прим. перев.)