Добродушному и веселому на вид мастеру перевалило за пятьдесят, и его седые волосы образовали венчик вокруг колпака.

Луи опустил глаза. Его кожаные туфли, такие элегантные и дорогие, превратились в комок грязи и навоза.

— Боюсь, что да!

— У вас не было сапог?

— К несчастью, нет. Я не думал, что так польет.

— У меня здесь есть несколько пар в хорошем состоянии, если вас это интересует, — предложил мастер, показав на сапоги с отворотами, подвешенные к потолку.

Луи издали рассмотрел их. Они казались прочными и хорошо сшитыми.

— Почему бы и нет? Сколько вы за них просите?

— Входите, чтобы я мог взглянуть на вашу обувь, — сказал ремесленник и открыл Луи дверь.

Фронсак вошел в помещение, хорошо прогретое маленькой печуркой. Здесь царил приятный запах кожи и воска. Придвинув к себе табуретку на трех ногах, он уселся, снял свои заляпанные туфли и протянул их одному из подмастерьев.

Тот счистил грязь скребком, измерил туфли деревянной колодкой и, сняв с потолка пару сапог, протянул их мастеру. Башмачник отложил в сторону свою работу и подошел к клиенту:

— Вот эти вам подойдут!

Луи внимательно осмотрел сапоги. Не новые, но хорошо сшиты, из плотной кожи, а у него ноги совсем заледенели в туфлях. Собираясь в Париж, он захватил с собой очень старые сапоги, и эта пара стала бы им отличной заменой.

— Сколько они стоят?

— Сорок су? Серебряный экю, если возьмете обе пары! Это была честная цена.

— Одной мне достаточно, но за эти деньги вы хорошенько почистите мои заляпанные туфли.

Луи отдал башмачнику экю и выбрал из двух пар сапоги с большими отворотами на итальянский манер. Они отчасти вышли из моды, но многие все еще такие носили. Луи надел сапоги и отдал подмастерью туфли, чтобы тот их почистил. Ремесленник отсчитал ему сдачу в двадцать су.

— Я хочу купить дом, — продолжал Фронсак, наслаждаясь сухой обувью. Окно было все еще открыто, и он указал на тот, куда вошел Гарнье. — Мне говорили вот об этом, но, похоже, ошиблись.

— Этот дом? — удивился ремесленник. — Конечно же, он не продается! Там живет Этьен Жирардо де Шанкур, торговец строительным лесом, наживший большое состояние. Дом построили совсем недавно, в прошлом году, и все семейство Шанкура поселилось в нем.

— Так я и решил, — кивнул Луи с понимающим видом. — Я видел, как только что туда вошел его сын или брат.

— Сыновей у него нет. Должно быть, это один из его шурьев, Симон или Исаак.

— По правде говоря, я не знаю.

— То братья его жены. Кстати, очень красивая женщина. Вам известно, что она художница?

— Этого я не знал. Я пришел сюда только потому, что мне сказали, будто дом продается. А что она рисует?

— Картины. Я видел их у нее, очень красивые. В основном фрукты.

— Вы сказали, Исаак и Симон? Они протестанты?

— Как почти все на этой улице! Тут еще и голландцев полно. Гугенотский квартал!

Луи кивнул. Больше он ничего выведать не мог. Забрав свои чистые туфли, он сунул один соль работнику и вышел.

Гофреди увидел, как человек в малиновом плаще вышел из дворца и двинулся по улице Сент-Оноре.

Это его устраивало. Сам он был пешим, и если бы его подопечный оставил лошадь в одной из конюшен дворца или на ближайшем постоялом дворе, Гастону пришлось бы бежать за всадником!

Они долго обсуждали в «Деревянной шпаге»: следует ли предусмотреть лошадей? Это осложнило бы слежку, ибо верхового легче заметить и он не может затаиться в ожидании в каком-нибудь укромном углу. Самое вероятное, решил Луи, что шифровальщики живут в Париже и возвращаются домой пешком. Впрочем, он сожалел, что не расспросил об этом Россиньоля. Гастон и Ла Гут согласились с ним: в городе пеший всегда может поспеть за лошадью, не привлекая к себе внимания.

Человек в плаще шел по Сент-Оноре вплоть до улицы Руль. Здесь предполагаемый шифровальщик свернул к Сене, двинулся по улице Монне и пересек реку по Новому мосту.

Казалось, он торопится, впрочем, мелкий ледяной дождь не располагал к неторопливой прогулке, и площадки, где обычно выступали фокусники и вожатые медведей, пустовали. Гофреди держался на солидном расстоянии, не выпуская из виду малиновый плащ. Сапоги у него были в грязи и дерьме, порой он оскальзывался на нечистотах и тогда вполголоса чертыхался.

Человек в малиновом плаще шел по набережным вплоть до Пти-Шатле и на мгновение поднялся на улицу Сен-Жак, чтобы тут же выйти на улицу Бюшри. Оттуда он направился к площади Мобер, но затем резко свернул на улицу Пердю.[30]

Здесь стояли покосившиеся дома, стены которых были укреплены брусьями. Немногие из них имели три этажа, но все верхние выступали над нижними, а сами строения располагались вразнобой, поэтому улица представляла собой нечто вроде темной кишки. Гофреди это давало преимущество, ибо разглядеть тут что-либо было трудно. Даже если человек в малиновом плаще обернется, все равно не заметит его, тем более сейчас их разделяло стадо коз.

Они оба шли по обочине немощеной улицы, защищенные от дождя выступающими верхними этажами. В середине лениво скатывался к Сене поток нечистот и отбросов, источавших омерзительный запах.

Вдруг человек в малиновом плаще исчез из вида преследователя. Старый рейтар ускорил шаг, пробиваясь сквозь стадо блеющих коз.

Миновав животных, он с изумлением убедился, что впереди никого нет.

Что за колдовство? — встревожился бывший солдат.

— Перед вами был человек! — бросился он расспрашивать пастуха.

Тот смотрел на него с тупым выражением лица, показывая в улыбке все свои зубы и отрицательно качая головой. Конечно же, он говорил только на своем диалекте.

Сена была слишком близко, чтобы человек в малиновом плаще мог исчезнуть подобным образом. Тогда Гофреди вернулся назад и внезапно увидел, как одна из коз выходит из ворот, куда случайно забрела. Он ринулся туда, ослепленный струями воды. Это был проход во внутренний двор, еще более темный, чем улица.

Похоже, там тоже никого нет.

Несколько дверей выходили во двор, где возвышалась навозная куча, из которой сочилась зловонная жижа. Гофреди обошел все, дергая их в попытке открыть. Каждая была прочно закрыта. Этот человек вернулся домой?

Гофреди ощутил ярость, потом досаду и стыд от того, что не сумел исполнить поручение. Стекавшая с полей шляпы вода заливала ему лицо, и казалось, будто он плачет. В этот момент недалеко от него из какого-то закоулка выскользнула тень. Это был оборванный мальчуган.

Гофреди бросился к нему:

— Откуда ты вышел? Здесь есть проход?

— Да, мсье, на улицу Бьевр.

Он устремился туда. Малиновый плащ, должно быть, заметил его и использовал эту хитрость, чтобы ускользнуть.

Гофреди вполголоса выругался и поклялся, что разорвет этого типа в клочки, если догонит.

На улице Бьевр он увидел нескольких всадников, поднимавшихся к площади Мобер, телегу с впряженным в нее быком, а также пешеходов, которые явно спешили домой.

И никакого малинового плаща! Но ведь он потерял его из виду совсем недавно. Гофреди заколебался: следует ли идти к Сене или направиться к площади?

Как бы он сам поступил на месте малинового плаща, обнаружив слежку? Наверняка сделал бы крюк, чтобы ускользнуть. Это означало, что шифровальщик хотел попасть на площадь Мобер. Гофреди побежал туда, без колебаний опрокидывая или забрызгивая грязью прохожих, которые не успели уступить ему дорогу.

Приближаясь к площади, Гофреди вдруг понял, что его, возможно, выдали собственный пурпурный плащ и плюмаж. Несмотря на дождь, он поднял полы и связал их на шее, затем сорвал перья со шляпы.

Именно в этот момент он увидел, как человек в малиновом плаще входит в какую-то лавку.

Бывший рейтар довольно усмехнулся. Не родился еще тот, кто сумел бы провести старого Гофреди! — с удовлетворением подумал он.

Он подошел ближе, стараясь не привлекать к себе внимания. Лавка выглядела закрытой. Сквозь окно с квадратными стеклами виднелся слабый мерцающий огонек свечи. Вывеска зловеще поскрипывала над лавкой: большая деревянная книга, на которой была нарисована волчица, вскармливающая двоих детей.