Задачка для умеющих считать.
а) заказчики-потребители древесины были довольны?
б) Овцехуев, получавший за торговлю лесом немалые дивиденты, был доволен?
в) кто не был доволен в этой ситуации? от кого не слышалось возгласов протеста? Как вы сами думаете?
ТЕСТ НА РАЗВИТИЕ ВООБРАЖЕНИЯ. Похоже ли человечество на персонаж известной пословицы, который рубит сук, на котором сидит? Куда оно грохнется, когда сук обломится? В какие бездны, "черные дыры" Вселенной провалится вместе с умершей планетой?
Задание школьникам. Загляните в учебник "Ботаника". Что там сказано о деревьях и других растениях? Какой газ они поглощают? Какой газ выделяют? Сем дышат люди? Углекислотой или кислородом? Чем вы будете дышать, когда вырастете, если ни одного дерева в вашей округе не останется?
Правильный ответ: не будете дышать вообще!
Маркофьев говорил с высоких трибун:
— Деревья даже более беззащитны, чем животные… Стоят, бедняги, на одной ноге, и не могут убежать, когда к ним приближаются с топором и пилой.
А меня осаживал:
— Да, рубят леса. Но ты-то что колотишься? Переживаешь… Тебе так дорого человечество? Ну и пусть помрет в корчах от нехватки кислорода. Пусть оно сдохнет! Или же отсутствие воздуха подхлестнет людишек к созданию и поиску новых ареалов обитания.
Вновь подчеркну: он мыслил широко и перспективно.
И еще он говорил:
— Эти древние мудрецы и философы неверно все понимали. Твердили: человек — песчинка… Внушали: человек уйдет, а горы будут стоять, моря — синеть, пески — лежать… Какое заблуждение! Какое неверие в силы человека! Какая попытка его унизить! Да, я уйду… Через много-много лет… Но и горам после моего вмешательства не устоять! И пескам не улежать! И не лесам не сохраниться! И морям не голубеть и не синеть! Вот чего я сумею добиться на протяжении своей жизни! Я докажу, что властен над вечностью!
И ведь это было только начало его вихревой и смерчеобразной деятельности — по овладению Корсикой и присвоению ей статуса общемирового заповедника…
Работавшие в ФУФЛООсе специалисты ни на минуту не забывали о главной цели своих усилий — сказочном острове, где мой друг намеревался обустроить подлинный земной рай.
Для того, чтобы заполучить Корсику (а также остров Святой Елены), Маркофьев предпринял ряд широкомасштабнейших акций. Подключил к операции великое множество зарубежных партнеров. Задействовал все свои возможности и связи. Он, в частности, покрыл всю планету не только сетью филиалов своего природоохранного детища, но присовокупил к научно-исследовательским институтам, лабораториям, информационным агентствам — конно-спортивные укрепляюще-развлекательные комплексы. Для чего ему были нужны ФУФЛООсы и СУКИ — с бассейнами и парными, теннисными кортами и барами? Читайте дальше Книгу Книг, которая счастливо угодила вам в руки и которую вы сейчас листаете, — и вам откроется величие замысла и громадье планов моего наставника и наперсника.
А вот зачем эти поливы и приколы, эта пыль в глаза и сладкий мед в уши были нужны мне?
Маркофьев просил ему помочь в осуществлении мечты… Я колебался, размышлял, не мог решиться. Но — разве мог я окончательно и бесповоротно ему отказать? Не откликнуться на зов? И потом ведь я привык находиться у него под рукой. Куда ниточка — туда иголочка.
Если быть до конца откровенным, я, при его содействии, надеялся начать новую жизнь. А новая жизнь не начнется сама по себе. Если вы сами ее не начнете.
Не выбросите старую, надоевшую одежду. Не избавитесь от прежних обременительных и доставляющих одни только отрицательные эмоции связей и знакомств.
Не вытряхнете из головы сор, который накапливался в ней годами.
Рядом с Маркофьевым я расцветал, расправлял плечи, выгибал грудь и смотрел по сторонам с хозяйской уверенностью и победительностью.
РЯДОМ С ЧЕЛОВЕКОМ СВОБОДНЫМ, ПРЕНЕБРЕГАЮЩИМ УСЛОВНОСТЯМИ, НЕ ТЕРЗАЕМЫМ СТРАХАМИ, НЕ МУЧИМЫМ ОГЛЯДКАМИ НА ПРОШЛОЕ — САМ СТАНОВИШЬСЯ СУПЕРМЕНОМ!
Благодаря Маркофьеву я понял, что такое жизнь. Понял то, что понимали и давно уже приняли как данность многие, а я все не удосуживался дозреть. Жизнь — это пространство, стремящееся к свертыванию. Самоуничтожению. От человека и его поступков этот процесс никак не зависит. Человек вообще всегда и везде ни при чем. Так внушал мне, это вдалбливал в мои куриные мозги Маркофьев. Он говорил:
— Да, жизнь на Земле конечна. И поделать с этим ничего нельзя. Мы все принимаем участие в ее искоренении. Но страшного или ужасного в этом ничего нет. Так или иначе любая жизнь конечна. Любая жизнь любого существа. Поэтому — какая разница: умрет оно своей смертью или погибнет от пули, пущенной человеком? Чуть раньше или чуть позже… Все мы в процессе жизни так или иначе себя губим. Травим. Подкашиваем. Можно даже сказать: бытие направлено против себя самого, в себе самом таит микроб гибели. Запрограммированно на смерть. Смерть — одно из условий жизни. Поэтому нет ничего противоестественного в нашем подсознательно осуществляемом искоренении лесов, уничтожении животных, отравлении воздуха и воды. Все так и должно быть! Не мы, так короед подточит деревья, не мы, так какой-нибудь метеорит прикончит космическое тело, на котором мы угнездились!
И еще он говорил:
— Жизнь — красивая, яркая, многообразная — на самом деле ненавидит себя. И сама себя пожирает. Попробуй протестовать против того, что котиков убивают, и на льду после этих убийств алеет кровь. Попробуй протестовать против того, что истребляют слонов, чтобы сделать из их бивней бессмысленные статуэтки… Что из этого протеста получится? Ничего! Все будет продолжаться так, как шло до попытки твоего вмешательства: леса будут вырубать, китов — уничтожать. Но это и есть жизнь, которую надо принимать такой, какая она есть — со всеми ее нелепицами, абсурдностями, жестокостями, чудовищной несправедливостью. Бунтуй, возражай, не соглашайся — сделаешь несчастным только себя. Каков же выход? Лучше получай удовольствие от каждой минуты, дарованной тебе в ощущение, украшай дом статуэтками из слоновой кости, ходи в котиковых и норковых шубах, забыв о том, с кого они содраны — и проживешь в согласии с собой и окружающей действительностью долгие годы. А будешь нервничать и переживать — скопытишься в раннем возрасте.
Даже не упоминаю о том, что меня грызли муки совести и не покидало ощущение виноватости: мой друг маялся, пропадал без большого, масштабного дела, которое захватило бы его целиком, а я кочевряжился и не хотел ему посодействовать…
— Чего тебе недостает? — спрашивал я.
Он пожимал плечами:
— Не знаю… Но руки чешутся взяться за что-нибудь эдакое… Эпохальное…
Мало-помалу суть его замысла начала проясняться, вырисовываться, обретать контуры.
Однажды утром Маркофьев облачился в легкий шелковый костюм, повязал подаренный какой-то из жен галстук (ярчайшей расцветки, который он с ходу окрестил точно передававшим несочетаемость цветовой гаммы определением "пожар в Африке"), и мы отправились в ближайший муниципалитет.
Принявший нас в своем неуютном кабинете сутулый чиновник в очках и с идеальным пробором в норовивших встать дыбом волосах пять раз переспросил, чего мы хотим и, выслушав попытку моего перевода, сперва расхохотался, потом взглянул на нас изучающе, как бы надеясь исключить или подтвердить возможность умственной неполноценности, а затем, удостоверившись, что мы не шутим, впал в дикий приступ тоски и хохота. Он то катался по полу и держался за бока от смеха, то скорбно завывал и запускал пальцы в и без того всклокоченную шевелюру.
— Но ведь Корсика давно принадлежит Франции, а вы сейчас в Италии! — возопил он наконец.