— Я, Боров, хочу только попасть в дом, посмотреть, что там к чему. Охрана, подходы. Разведка, в общем.
— К дому тебя никто не подпустит. Погонят сразу от ворот.
Но переубедить Уго было уже невозможно.
— Это — как себя поведешь, — заявил он самодовольно.
— Да я сейчас приведу десяток людей, которые расскажут, как проникнуть в отель и кто там служит. Даже план нарисуют, — сказал Боров.
— Десяток? — недоверчиво переспросил Уго.
— Не меньше, — подтвердил Боров и подумал: "А вдруг меньше?"
— Отлично! Их услуги нам тоже пригодятся. А на разведку я все же схожу. То, что можно увидеть своими глазами, никакие рассказы не заменят. И, в общем-то, все равно, что я стану им предлагать — лучшее в мире пиво, — поклон в сторону Борова, — лечебный порошок из молотых хрящей тапира или фальконеты оптом и в розницу.
Боров стукнул кулаком по столу.
— Упрямый, черт! Ну, иди, иди. Только меня не подставляй.
— Боров! — торжественно воскликнул Уго, приложив ладонь к груди. — Твое доброе имя для меня — священно.
— Я пойду с тобой, — вдруг сказал Расмус.
— Со мной? — поднял брови Уго. — Зачем, любезный?
— Пара глаз — хорошо, а две — лучше, так ведь? — усмехнулся Расмус.
Из "Хроник Рениги" аббата Этельреда:
"Вот что пишет по этому поводу небезызвестный историк права Тео Бормотун: "Много споров возникает между детьми одного и того же отца, который имел несколько жен. При этом обсуждается, кого именно надо считать законным наследником, а кого нет, так как он рожден в плохом браке и является бастардом". Бесспорно плохими считает он сожительства замужней женщины и женатого мужчины. Их дети не имеют никаких формальных прав на наследование. Плохие браки имеют место, например, в тех случаях, когда благородная замужняя женщина телесно близка со многими мужчинами, что становится известно, когда видят, как они разговаривают или встречаются. Рожденные этой женщиной дети считаются законными, поскольку не исключено, что рождены они от законного супруга. Но из-за таких греховных связей может случиться, что брат когда-либо женится на сестре, не зная об этом. Так произошло, например, после смерти некоего барона, который имел детей от своей жены и одновременно от другой замужней женщины. Имя этого барона на наших страницах я, дорогой Ральф, упоминать не стану.
При расследовании случаев незаконного сожительства мужчин и женщин рекомендовалось "принять во внимание, являлась ли женщина супругой кого-либо или нет. Если женщина незамужняя, или если тот, кто ее познает — холост, то это меньший грех. Если женатый познает замужнюю, то это тяжелейший грех. Если же холостяк познает незамужнюю, учесть, лишил ли он ее девственности. Если же он познал недевственницу, учесть, сколько раз он ее познал, ибо это увеличивает грех".
По древним канонам (смотри Романа Благочестивого), грех сладострастия более простителен богатому и знатному, чем простолюдину и бедняку. Ибо богатые и знатные куда чаще, чем бедняки, измученные за день тяжким трудом и обессиленные им, впадают в искушение…
Как известно, жители санахской предгорной деревни Трахантаранарива, обвиненные в ереси, поголовно отрицали брак. Особенно это касалось пастухов, кои почти все имели сожительниц, сопровождавших их на горные пастбища. Среди крестьянских девушек тоже не все выходили замуж. Некоторые из них, особенно из бедных семей, поступали в услужение в богатые дома, где довольно быстро становились любовницами главы семьи либо других взрослых мужчин. Что касается местного служителя церкви, то он завел целый гарем наложниц…
Дочь графа Суттера Анна была выдана замуж в первый раз в 11 лет (515 год), через несколько месяцев овдовела, в 16 лет была выдана замуж вторично, через четыре года, после рождения двух детей, вновь осталась без мужа, в 23 года сочеталась третьим браком. Бормотун рассматривает казус, при котором опекун богатой наследницы сочетался с ней законным браком, когда ей было десять лет. При разбирательстве возникшего затем судебного спора вопрос о допустимости столь раннего брака вовсе не возникал, хотя и подчеркивалось, что совершеннолетней и дееспособной девушка считается с 12 лет, что касается юношей, то для них возраст совершеннолетия — 15 лет…"
Вот он — красный особняк на улице Мудрецов, напротив заведения часовщика Якоба. Двухэтажное здание. Строгость фасада с лихвой искупается дерзким изыском архитектора: мансарда выдвинута из «коробки» здания, как ящик — из письменного стола. Деталь незабываемая, она и делает особняк достопримечательностью Реккеля.
Кто выстроил диковинную домину, Уго не знал. Помнил лишь, что во времена его молодости здесь обитал король перца, корицы и ванили. Звали его… Позвольте, как же? Память отказывается удерживать имена инородцев. Да, точно — Паприка! Диджан, конечно. Фантастически быстро сколотив огромное состояние, он процарствовал пять лет — и ухнул все свои денежки в заморский проект, оказавшийся мыльным пузырем.
Обитатели красного особняка менялись часто. Здесь бросали якорь самоуверенные нувориши и ловкие карьеристы. А такие на одном месте долго не задерживаются. Чем их привлекал красный особняк? Крикливой оригинальностью, что так помогает самоутвердиться? Самый верный способ завоевать известность — прослыть оригиналом. Из красного особняка нувориши и люди карьеры перепрыгивали на следующую ступень благополучия, где самоутверждение уже излишне, — или падали в грязь, поднимая фонтан мутных брызг.
И вот сейчас в красном особняке поселился командир личной охраны герцога Тилли в Реккеле. Уго уже знал имя этого офицера: Роберт Граппс. Прекрасное, звучное имя. Отрывистое, как строевая команда. Какое-то "Равняйсь, смирно!" в паспорте. Эльза Граппс, жена его. Тоже неплохо. Лучше, наверное, чем Эльза Тарриль.
Капитан Граппс, черт подери! "Идиот! Как же я сразу о них не подумал!" — еще раз ругнул себя Уго.
Он смело подошел к парадному входу. Бодрячок в ливрее вопросительно глянул на него, не тратя лишней энергии на расспросы, которые, как он подозревал, наверняка окажутся бесполезными.
— К госпоже Эльзе, — отрекомендовался Уго.
— Как доложить? — поинтересовался ливрейный.
Уго постарался экипироваться просто, но таинственно. Темно-коричневый костюм без намека на украшения. Черный плащ. Черная шляпа. Кроваво-красные сапоги. Очень красиво. В руках — книга и свиток. Мрачно оформленное издание "О вкусной и здоровой пище". Загадочный свиток — расчеты Борова за позапрошлый год. Перевоплощение получилось. Уго выглядел не то карбонарием, не то чернокнижником. Ливрейный был явно заинтригован.
— Как доложить? — переспросил Уго. — Бродячий астролог!
Сработало. Сбегав за консультациями к хозяйке, ливрейный обернулся мигом и распахнул перед гостем обе створки двери с безвкусными бронзовыми завитушками. Дверь решительным образом выпадала из модернистской стилистики здания. От нее веяло недоброй стариной. Впечатление жанрового разнобоя усиливали нелепо загнутые решетки на окнах первого этажа с уродливым орнаментом в средней части — что-то, символизирующее плодородие, какие-то сосновые шишки или виноградные гроздья, а, быть может, снопы перезрелой пшеницы. Как только где-то появляются тучные колосья — музы умолкают. Бронзовые завитушки и плодово-ягодный орнамент представляли собой хилую пародию на золотую для декораторов эпоху поздних Альбентинов, кануна "красного тифа" и прочих ужасов, когда пиршество духа казалось естественной реакцией на недолгую социальную гармонию. Но в наш изломанный век… Но в этом революционно-угловатом интерьере… Безвкусно, пошло. Нелепо, как компот с перцем.
Ну да ладно. Какая разница, в конце концов? Пусть живет, где хочет, как хочет, с кем хочет!
Уго провели по широкой лестнице (очень похожий на мрамор декоративный камень шаф) на второй этаж — в гостиную. Поражал вопиющий контраст между вызывающей внешностью дома и его внутренним видом. Вот гостиная. Образец вкуса. Кремовые обои. Багет в тон — светло-коричневый. Тяжелые кофейные шторы в тон. Большой овальный ореховый стол. На столе — душистые гелиотропы в античной вазе. Близ гелиотропов — книга в сафьяновом переплете. Оскар Рен. «Лисичка». В углу — белый клавесин, при взгляде на который почти слышишь какой-нибудь особо плаксивый ноктюрн Чопина. В комнате все к месту, во всем чувствуется умелая направляющая рука. Уго знал, что это — рука Эльзы. У нее — бездна вкуса. Дом выбирал наверняка офицер Граппс, снедаемый честолюбием. Наполняла его содержанием Эльза, у которой просто идиосинкразия на пошлость.