— Читай, — с улыбкой ответил Иван Васильевич.

Посол достал из плоского деревянного ларца небольшой кусок пергамента и прочел: «Господину великому князю Иван Василичу, государю всея Руси. Посадник псковский степенной, старые посадники и сынове посадничьи, и бояре, и купцы, и житьи люди, и весь Псков, вотчина ваша, своим государям, великим русским государям, челом бьем. По вашему государеву велению мы складную грамоту послали Новугороду, и наши взметчики в Новомгороде взметнута положили, да и во Псков приехали. Ноне же за наши грехи весь город Псков выгорел, и мы вам, своим государям, со слезьми являем беду свою, а возлагаем упование на Бога да на вас, своих государей. Вотчина ваша, добровольные люди, весь Псков челом бьет».

Иван Васильевич, зная, что устно посол будет просить об отсрочке выступления псковичей в поход, молвил:

— Добре, иди отдыхай. Далее со мной поедешь.

Государь протянул послу руку, которую тот почтительно облобызал…

Ноября четвертого, когда Иван Васильевич в Бобловых станом стоял, пришел туда в помощь ему князь Михаил Федорович Микулинский. Принял его государь с великим почетом и повелел ему вслед за собой тем же путем идти к Новгороду.

Восьмого ноября в стане своем в Еглине у Спаса, повелел великий князь дьяку своему Василию Далматову привести новгородских послов Федора Калитина и Маркова Ивана Ивановича.

Войдя к великому князю, оба новгородца степенно на образа помолились и, обратясь к Ивану Васильевичу, низко поклонились и не господином, а государем назвали.

— Будь здрав, государь, на многие лета, — сказали они, — челом тобе бьем от владыки и от Новагорода.

Государь чуть заметно усмехнулся и спросил:

— О чем челом бьете?

— Пожалуй, государь, дай охранную грамоту для владыки Феофила и послов новгородских, — отвечали послы, — дабы могли приехать к тобе и отъехать добровольно…

Великий князь пожаловал их, велел Далматову выдать грамоту и отпустил послов к Новгороду. Далматову же приказал, если будут еще послы от Новгорода, отвечать им, что опасная грамота уже выдана, и давать им приставов, дабы, пройдя войско государево, могли восвояси возвратиться.

Ноября девятнадцатого, не доходя ста двадцати верст до Новгорода, стал станом великий князь на Палинах. Здесь решил Иван Васильевич, созвав всех воевод, походный порядок войска своего в боевой перестроить.

Собрались в шатре государя, как заранее было указано, три брата родных его да два брата двоюродных — князь Иван Патрикеев и князь Василий верейский — и все прочие воеводы.

— Сейчас позавтракаем и к делу приступим, — сказал Иван Васильевич, крестясь и садясь за стол, — берите все сами. По-походному. Не ждите.

Во время завтрака государь только сообщил кратко, что боевые действия начинать он хочет отсюда, неожиданно для новгородцев.

Воеводы спешили с едой, и, когда кушанья были съедены, государь повелел Саввушке убирать все со стола и разложить пред ним большую карту, на которой начертан был Новгород и его окрестности.

Глядя на карту, Иван Васильевич заговорил громко и властно:

— Брату моему Андрею меньшому в передовом полку быть. Воеводы под его рукой: князь Данила Холмский с костромичами; князь Федор Давыдыч Пестрый с коломичами; князь Иван Василич Стрига-Оболенский с володимирцами.

Брату моему Андрею большому быть в правой руке у меня. Воеводы под его рукой: князь Михаил Федорыч Микулинский с тверичами; воевода Григорий Никитич Жито с димитровцами; воевода Иван Никитич Жито с кашинцами.

Брату моему Борису в левой руке у меня быть. Воеводы под его рукой: князь Василь Михалыч верейский со двором своим; Семен Пешек, воевода княгини Марьи Ярославны, с двором государыни.

У собя в полку велю быть князю Ивану Юрьичу Патрикееву; Василью Федорычу Образцу-Симскому с боровичами; князь Семену Ряполовскому с суздальцами и юрьевцами; князь Александру Василичу Оболенскому с москвичами и новоторжцами да князь Борису Михайлычу Оболенскому с можайцами, волочанами и звенигородцами.

Великий князь помедлил некоторое время и спросил:

— Добре ли запомнили, братья мои и воеводы, кому у кого и с кем быть?

— Добре, добре, государь, — ответили со всех сторон.

Великий князь опять стал глядеть в карту, изучая заново окрестности Новгорода. Потом встал из-за стола, перекрестился на икону, что висела в шатре возле полкового знамени, и молвил громко:

— Ну, воеводы мои, зачинаем с Божьей помочью. Отпускаю всех вас прямо со стана сего на Палинах к Новгороду. Займите там Городище и все монастыри, дабы новгородцы не пожгли их. Воеводам же князь Холмскому, Пестрому и Стриге-Оболенскому, а такоже Григорью и Ивану Микитичам Жито идти к Бронницам, что возле Городища, и ждать там приказов моих. Прочим же всем стать у полуденного берега Ильмень-озера на Взвадне и на Ужине и также вестей от меня ждать…

Ноября двадцать первого стоял великий князь в Тухоле и послал оттуда во Псков посла своего Петелю Паюсова, а с ним отпустил посла псковского Харитона Качалова.

Призвав к себе в одно время Паюсова и Качалова, государь гневно сказал послу своему:

— Гони ямским гоном и посла псковского с собой вези. Оба вы во Пскове наместнику моему князю Василь Василичу скажите: «Приказываю тобе, княже, немедля вести полки псковские к Новугороду ратию с пушками, пищалями и самострелами, со всей приправою, с чем ко граду приступать. Пришедши же на устье Шелони, ты бы в тот же час весть мне прислал, и яз тобе укажу, где тобе быть. А не учинишь сего, как мне надобно, сам ведаешь, что всем за сие бывает в ратное время».

Отпустив послов во Псков, Иван Васильевич в тот же день пошел в Сытино, что в тридцати верстах от Новгорода, расположился там станом и стал ждать послов, для которых охранную грамоту выдал.

В воскресенье, ноября двадцать третьего, прибыли в Сытино владыка Феофил, а с ним посадники: Короб, братья Федоровы, Полинарьин; житьи: Климентов, Медведнов, Арзубьев, Кильский да купец Царищев.

Иван Васильевич принял всех их у себя в походном шатре в присутствии брата своего Андрея меньшого, князя Патрикеева, братьев Морозовых, дьяка Василия Далматова и воеводы Ивана Руно, который был при новгородцах в войске московском приставом от государя.

Вновь увидел великий князь всех заклятых своих врагов. Смущены они были и покорны, но чуялась в них скрытая злоба, таилась хитрость, дабы снова обмануть.

Первым говорил архиепископ от всего духовенства новгородского, называя Ивана Васильевича «государем своим и великим князем всея Руси». Говорил он пространно и книжно, моля государя, «меч бы свой унял и огнь утолил, и кровь бы христианская не лилась…»

Великий князь, стискивая зубы от гнева, слушал все лицемерные слова эти и взывания к нему о жалости, но молчал, и суровое лицо его было неподвижно.

Затем владыка Феофил неожиданно для великого князя с горестью и жалобой воскликнул:

— Аз, господине государь, с архимандритами и игумнами и со всеми священниками тобе, государю своему, со слезьми челом бьем. Разгневался ты на бояр новгородских первым приездом, свел их на Москву из Новагорода. Молим тя, государь, ты бы пожаловал, смиловался, тех бы бояр великих отпустил в свою вотчину, в Великий Новгород…

Поднял высоко брови великий князь, удивляясь глупости и несообразности этой просьбы, будто не знали и не ведали новгородцы, что вокруг них делается. Не сказал он и тут ни единого слова.

После владыки Феофила говорил от посадников, от житьих людей и прочих старый посадник Яков Короб.

— Господине государь, князь великий Иван Василич всея Руси, — начал он. — Богомолец твой владыка Феофил пред тобою стоит. Посадник степенный Фома Андреич и старые посадники, тысяцкий степенный Василь Максимов и старые тысяцкие, бояре и житьи, купцы и черные люди, весь Великий Новгород, вотчина твоя, все мужи вольные челом бьют тобе, своему государю, дабы ты, государь, пожаловал, смиловался…

Иван Васильевич насторожился, думая услышать что-либо новое от светских властей новгородских, от самой Господы и веча, но этого не случилось. Яков Короб повторил все то же, о чем просил архиепископ, — об освобождении бояр — вождей Господы.