Иван же Васильевич ответил им то же, что и ранее:
— Сами ведаете, как и о чем челом мне бить…
Понимал государь, что новгородцы не хотят говорить первыми об условиях. Как на торге, они боятся продешевить, запросить меньше, чем может дать им он сам.
Поняли и новгородцы, что великого князя не переупрямишь, и просили поволить им ехать в город да опять к государю вернуться с той же охранной грамотой, и он поволил.
— Того не разумеют, — сказал Иван Васильевич дьяку Далматову, — что с каждым полком, который к Новугороду подходит, их дела хуже, а наши лучше…
Дверь отворилась, и в покой вошел дворецкий Русалка.
— Государь, — сказал Михаил Яковлевич, — полки Даниаровы и боровичи воеводы Василь Федорыча Образца под городом…
— А где сами царевич и воевода? — спросил радостно великий князь.
— Туточки, государь, во дворе твоем, а с ними и приставы царевичевы — князь Петр Оболенский и князь Иван Звенец…
— Зови всех!
Иван Васильевич сердечно встретил прибывших воевод и, выпив вместе с ними по кубку вина, тут же назначил им места под городом.
— Рад вам, вельми рад, — говорил он, — вот станы ваши: Даниару стать в Кириллове монастыре да в монастыре у Андрея на Городищенской же стороне, а обоим приставам его стать в монастыре на Ковалеве. Воеводе же Василь Федорычу Образцу стать в монастыре на Волотове. Идите же по местам своим и пока отдыхайте с пути…
Не прошло после этого и часа, как пришел под город брат государя князь Андрей Васильевич большой вместе с воеводой тверским князем Михаилом Микулинским. Еще более рад им был Иван Васильевич, чем Даниару-царевичу.
Повелел он стать брату своему князю Андрею большому с угличанами в монастыре у Воскресения на Деревянице, а тверскому воеводе князю Михаилу с тверичанами велел стать в монастыре у Николы на Островке.
Видя в войске своем полки всех братьев своих и полки великого князя тверского, Иван Васильевич был доволен более всего тем, что те, которые должны были быть союзниками против него, будут ныне действовать как раз наоборот: будут, ослабляя силы друг друга, укреплять его мощь — мощь великого князя московского…
В самый канун Николина дня, декабря пятого, приехал из Новгорода в Паозерье к великому князю владыка Феофил все с теми же посадниками и житьими, что и ранее с ним были.
Иван Васильевич принял посольство в присутствии всех трех братьев своих, у него в этот день обедавших.
— Господине государь, — говорил владыка Феофил, — князь великий всея Руси, челом тобе бьем от всего Новагорода. — Виновны мы пред лицом твоим, молим: пожалуй, помилуй. Винимся мы, посылали к тобе и к сыну твоему Назария и дьяка Захарию в государи Новугороду тобя звать, а потом от сего отрицались. Прости и помилуй. Скажи, государь, сам, какого государствования ты хочешь.
— Рад яз, — ответил великий князь, — что вы покаялись в вине своей. Обмыслив, днесь же ответ вам с боярами своими пришлю.
Взглянув на братьев, заметил Иван Васильевич, что у них страх, который передался им от новгородцев, а у Андрея большого и зависть к себе великую увидел.
Новгородцы ушли удрученные и покорные, горести своей не скрывая.
— Иван Юрьевич, — сказал Иван Васильевич князю Патрикееву, — ответь им от моего имени: хочу-де государствовать в Новомгороде, как на Москве государствую. Пусть с вечем о сем размыслят. Срок же яз им даю — от сего дни на третий день дать мне ответ.
Иван Васильевич помолчал и добавил:
— Да поищи, Иван Юрьевич, толмача собе по-фряжски баить и прикажи маэстро Альберта, которого яз с собой из Москвы взял, добрый мост построить под Городищем к Новугороду для приступа. Да таков мост-то дородный, чтобы и пушки по нему возить было можно и конным скакать слободно. Вишь, Волхов-то какая река: и в морозы не вся замерзнет…
Только ушел Патрикеев, как вошел дворецкий Русалка и доложил:
— Полки псковские, государь, подходят к Новугороду. Пригнал к тобе от войска и наместника твоего посадник псковский Василь Епимахов.
— Зови! — крикнул радостно великий князь, вставая с места. — Сие сугубо нам важно и ради стрельбы огненной и ради кормов из Пскова!..
Посадника Епимахова государь встретил весьма приветливо, спросил имя и отечество и звал его Василием Сидоровичем.
— Ну, сказывай, Василь Сидорыч, — молвил государь, — садись с нами за стол попросту, по-походному.
Испив кубок за здравие великого князя, посадник доложил ему:
— Яз, государь, к тобе от наместника твоего князя Василья Шуйского и ото всего войска псковского.
Посадник встал из-за стола, поклонился Ивану Васильевичу и продолжал стоя:
— Пришли мы все на твое государево дело с пушками и со всем, с чем повелел нам к тобе быть, со всею приправой ратной. Где повелишь нам у Новагорода стать? Полки свои разместив, наместник твой князь Василий сам тобе обо всем челом бить будет…
Отпуская посадника псковского, великий князь повелел:
— Князю Василью стать в Бискупицах, а посадникам с лучшими людьми стать в Федотьине, в селе вдовы Полинарьина. Прочим же псковичам стать в монастырях: у Троицы на Варяжки да на Клопске…
Декабря седьмого архиепископ Феофил возвратился в стан великого князя у Троицы с теми же послами, что были и ранее, но взяв еще с собой выборных от черных людей от всех пяти концов города.
Когда на этот раз вышли от государя к посольству князь Патрикеев, князь Стрига и братья Морозовы, заметили они, что новгородцы сильно пали духом, особливо владыка Феофил. Бледный, удрученный, стоял он все время в скорбном молчании, говорили только посадники.
Они били челом о том, как судить наместнику московскому в Новгороде, предлагали ежегодную дань со всех волостей новгородских, по гривне с двух сох. Суд был бы по старине и не звал бы государь никого судиться в Москву, из новгородских земель людей не выводил, а в вотчины и земли боярские не вступался. Не звал бы на службу, а поручал бы им только оберегать рубежи Руси, северные и западные, от иноземцев.
Выслушав эти челобития, государь нахмурил брови и резко сказал боярам своим:
— Повестуйте им так: «Что, богомолец наш и весь Великий Новгород, меня с сыном государями своими признали, а ныне хотите мне указывать, как у вас государствовать?»
Архиепископ, посадники и тысяцкие, испугавшись своей дерзости, отвечали:
— Мы государям своим не указываем, а токмо хотим государева указания, ибо обычаи и пошлины московские не ведаем…
Получив такой ответ, Иван Васильевич смилостивился и велел передать новгородцам:
— Мы государство свое доржать так будем по обычаю московскому: вечу не быть, посаднику не быть, а все государство держит государь — великий князь, которому для господарства, как на Москве, волости и села надобны. Древние же земли великокняжеские, которые Новгород неправо взял за Святу Софию, ныне за собя, великого князя, беру. Яз же по мольбам вашим обещаю: не выводить людей из Новагорода, не вступаться в вотчины и земли боярские, а суд по старине оставить…
Прошла целая неделя и в течение ее изо дня в день гудел Великий Новгород, как улей, неистово споря, крича от обиды и ярости, хватаясь за оружие и снова смиряясь пред силой, оковавшей железным кольцом весь город, лишившей его граждан свободного выхода, лишившей пищи и тепла. А под самыми стенами города великокняжеский стан шумел праздничным торжищем, утопая в изобилии пирогов, калачей, рыбы и мяса, меда, караваев хлеба и прочей снеди, привезенных сюда псковскими купцами и торговцами…
Декабря десятого пришел к Ивану Васильевичу после раннего завтрака князь Патрикеев и доложил:
— Государь, фрязин-то мост уж изделал. Зело дороден и баской мост-то.
Великий князь тотчас же велел подать коней и вместе с Иваном Юрьевичем поскакал к Городищу.
День был морозный, но солнечный, бодрил и радовал. Со льда Ильмень-озера пред всадниками во всей красе своей открылся Новгород с высокими стенами и каменными башнями, из-за которых блестели кресты многочисленных церквей и, ослепляя глаза, сиял огромный золоченый купол Св. Софии.