Смиттен. – Это высказывалось Министерством Внутренних Дел?

Климович. – Это было сказано мною на совещании. Должен сказать, что видно было, что товарищи министра, которые там были, судя по их репликам и полусловам, разделяют это мнение.

Смиттен. – Штюрмер председательствовал?

Климович. – Да, но слов его не было слышно, он внимательно слушал, что говорили. Для меня это был крик отчаяния; потому что говорить министру о том, что я докладывал – ставить на обсуждение его величества, нужно ли ответственное министерство или нет, было для меня роковым – для моей служебной карьеры. Но я предчувствовал, что я получил бы очень жестокий укор, в конце концов, как директор полиции, за то, что ту волну надвигающегося движения и переворота, который ныне совершился, я, директор департамента полиции, не видел и никому не сообщил об этом настроении. Если я посылал эту записку всем министерствам, то это потому, что я думал, что Совет Министров, прочтя это, найдет нужным поставить и доложить его величеству о создавшемся положении, ибо на то, что Б.В. Штюрмер будет докладывать его величеству, у меня надежды не было.

Председатель. – По какому делопроизводству этот доклад находится?

Климович. – По шестому. Доклад этот отпечатан.

Председатель. – Потом мы получим ваши бумаги, тогда вы может быть будете их нам комментировать…

Иванов. – К какому времени относится этот журнал и где находится?

Климович. – Я думаю, что никакого журнала не было. На меня произвело впечатление, что никакого журнала не писалось, что это совещание было частного ведомственного порядка. После этого совещания я начал делать попытку избавиться от службы департамента полиции и обратился к министру юстиции. Я, к сожалению, состоянием никаким не обладаю, жил исключительно тем, что получал на службе, так что я должен был заботиться о том, чтобы не потерять совершенно источника существования. Я тогда отправился к министру юстиции. Я представился ему и напомнил, что по инициативе министра внутренних дел было исходатайствовано соизволение на назначение меня в Сенат, и спросил его, возьмет ли он меня или нет. Он убедительно просил подождать, пока Государственная Дума не будет распущена на каникулы. Чем он руководствовался при этом, не знаю. Я думаю, что, хотя он и считал себя министром юстиции, но, очевидно, думал, что может быть перемена министерства. Затем он высказал такой взгляд, что он против моего назначения в Сенат, в том смысле, что назначение в Сенат лишит его возможности назначить меня на более активную деятельность, к которой он считал меня подходящим.

Председатель. – Это вам говорил кто?

Климович. – А.А. Хвостов, министр юстиции. Он принял меня любезно, но отказал, попросил не торопиться, повременить и сказал, что считает мою службу в министерстве полезной и потому не желает, чтобы я уходил оттуда. При таких обстоятельствах я продолжал службу месяца полтора. Наступили летние каникулы. Государственная Дума разъехалась. Я воспользовался данным мне сроком и опять обратился к Хвостову. Но еще раз получил указание подождать хоть неделю. Выждав неделю и направляясь к министру юстиции третий раз, я перед тем подал докладную записку Б.В. Штюрмеру с просьбой освободить меня от обязанности директора департамента полиции… Я пропустил еще один эпизод; я должен сказать, что через месяц после моего назначения директором департамента полиции был приглашен товарищ министра А.В. Степанов, и я совершенно был устранен от должности товарища министра и остался только при функциях директора департамента полиции; имел ежедневно раз или два раза доклады у товарища министра Степанова, с ним несколько раз был с докладом у Штюрмера, но скоро совсем перестал ходить к Штюрмеру, потому что все мои попытки к нему проникнуть кончались неудачей. Я предпочел обращаться за санкцией к товарищу министра, который все-таки иногда бывал призываем к Штюрмеру.

Председатель. – А у А.В. Степанова вы часто бывали с докладом?

Климович. – Нормально фиксировано было один-два раза, но я бывал чаще, постоянно с ним общался по телефону, вице-директор по моему поручению докладывал товарищу министра. Так что у него бывало четыре доклада.

Председатель. – Сейчас идет изложение внешней истории вашего положения. Будьте добры ее продолжать.

Климович. – Когда я подал докладную записку Штюрмеру, он выслушал меня очень любезно и сказал: «Да, да, все-таки я не доволен, у вас в бытность вашу огласились секретные циркуляры, которые не должны были оглашаться». Действительно, два пустых циркуляра, разосланных всем жандармским управлениям, были оглашены, т.-е. не оглашены, а было удостоверено, что они находятся в больничных кассах. Другого укора какого-нибудь он не сделал. «Что же, – говорит он, – вы может быть хотите получать крупное содержание? Вы идете на значительно меньшее в Сенат. Вы много хотите?» Я ответил: «я получаю 10.000 р.,[*] и если вы будете любезны исходатайствовать, я буду просить 12.000 рублей».

Председатель. – Этот разговор произошел в каком месяце?

Климович. – Этот разговор произошел накануне ухода Б.В. Штюрмера, т.-е. за два дня.

Председатель. – Т.-е. из Министерства Внутренних Дел на пост министра иностранных дел?

Климович. – Это было в июне[*] месяце. Через день или через два после подачи этой докладной записки происходит перемена министерства. Я не знаю, может быть это анекдотический эпизод, но как характеристику отношения Штюрмера, ко мне злобного, я должен указать, что на следующий день после ухода Штюрмера я проезжал на автомобиле по Троицкому мосту, у меня шина лопнула, автомобиль остановился. Подъезжает ко мне автомобиль, в котором сидят два чиновника Министерства Внутренних Дел: Балашов[*] и Граве,[*] любезно обращаются ко мне и говорят: «Не угодно ли пересесть в наш автомобиль»? Говорю: «благодарю, я сейчас поеду дальше». – «Что, – говорят они, – вы остаетесь директором департамента полиции?»–«Почему?»–«Да, как же произошла смена министра». – «Я знаю». – «У А.А. Хвостова о вас был разговор и у вас нет причины уходить». – Я на это отвечаю: «Раз Б.В. Штюрмер будет председателем Совета Министров, у него будет второй департамент полиции». Это была очень неосторожная фраза с моей стороны. «Я все-таки, мол, предпочитаю уйти, иначе моя жизнь будет невозможная»… Сейчас же эта фраза была передана Б.В. Штюрмеру и была предметом особого обследования, которое, кажется, никаких дурных последствий для меня, в конце концов, не имело. Но все-таки слова мои были предметом дознания, производимого министром внутренних дел: о моих неуважительных, якобы, отзывах о председателе Совета Министров… В тот же день вечером меня попросил к себе Хвостов, я приехал к нему. Он говорит: – «Я уже получил от Белецкого, как министр юстиции, письмо о назначении вас в Сенат, но я теперь не министр юстиции, а министр внутренних дел, и потому я покорнейше прошу вас остаться». Я на это доложил, что собственно те отношения, которые установились с главою правительства, могут только принести вред службе, а не пользу, и я покорнейше прошу освободить меня. Хвостов сказал, что никого нет для того, чтобы заменить меня, что он ко мне относится с известной долей уважения, считая, что он оградит меня от неприятностей и покорнейше просит меня остаться. И я остался. Был отпущен на 10 дней на Кавказ навестить семью. Когда я вернулся с Кавказа, недели через две, мне было предъявлено обвинение в оскорблении главы правительства непочтительным отзывом, благодаря тому эпизоду, который произошел на мосту. Я говорю: «Совершенно верно, такие слова я действительно произнес, нисколько не отказываюсь от них и еще раз убедительно прошу, освободите меня, пожалуйста, от должности директора департамента полиции». Но Хвостов категорически поставил для меня так вопрос, что это вопрос самолюбия – остаться или уйти. Я принужден был подчиниться, и месяца полтора после этого, накануне ухода А.Хвостова, совершенно неожиданно для него и для меня 15 сентября состоялся указ о назначении меня сенатором.