Председатель. – Он говорил с вами на ты или на вы?

Климович. – Он говорил мне: «ты, ваше превосходительство», иногда говорил вы. Я стенографически старался, возможно точно, передать эту беседу. Я об этом вообще, как о курьезе, рассказывал довольно много, не делал секрета из этой беседы, потому что она мне казалась анекдотичной. Он ничего не просил. На меня произвело впечатление, что или с уходом Штюрмера, потеряв связь с министерством внутренних дел, он ищет возможности завести знакомство с директором департамента полиции, чтобы обращаться к нему с просьбами; либо, как мне казалось более верно, то, что мне подсказал Решетников, что меня пошлют «смотреть». Вот какая цель.

Председатель. – А он не писал вам?

Климович. – За бытность мою директором департамента полиции, я раза три или четыре получал письма от Распутина, которые начинались всегда так: «Милай дарагой, помилуй его грешнаго» – и обращался с какой-нибудь просьбой. Все эти письма в делах департамента полиции подшиты. Все просьбы признаны были неосновательными и оставлены мною без последствий.

Председатель. – Это были бланковые письма без упоминания лица, за которое просят?

Климович. – Я не знаю, были ли это его собственноручные каракули, либо чужие, но лицо являлось лично.

Председатель. – Но в письме было имя лица, или это было бланковое письмо, годящееся для всякого?

Климович. – Пожалуй, что бланковое.

Председатель. – Вы добрую половину своих показаний посвятили Распутину. Может быть то, что я спрошу, вам неизвестно, но все-таки я хотел вам поставить вопрос: в вашу бытность в Министерстве Внутренних Дел или в распоряжении министра внутренних дел, не было ли случая, когда вы ясно видели, что по данному вопросу Штюрмер исполняет просьбу и распоряжения Распутина, Манасевича-Мануйлова или кого-нибудь еще?

Климович. – Видите ли, я должен сказать, что Б.В. мне не доверял совершенно, и потому с первых же шагов, когда у нас было столкновение, по поводу Мануйлова, он видел, что я других точек зрения держусь. И он, хотя передавал мне просьбы Распутина, но должен сказать, что всегда это делал в такой форме: «Вот вам такое-то письмо». «Какой-то офицер просил через Распутина, там забегали многие». – «Вот представьте мне справку по этому делу». – «Слушаюсь». Я чувствовал, откуда было указание. Я фамилию помню, Зубов, полковник какой-то из Новгорода. Справки я эти посылал. Потом было, что он мне передает 2-3 письма Распутина и говорит: «Вот возьмите на ваше распоряжение».

Председатель. – Каких вопросов касались?

Климович. – Обыкновенно кого-нибудь освободить, сидящего по пьяному делу. Какие-то пустяки. В делах департамента полиции есть эти письма.

Председатель. – Как ни случайны были ваши доклады, все-таки некоторые распоряжения общего характера по департаменту полиции исходили от имени министра внутренних дел?

Климович. – Затрудняюсь вспомнить. Ни одного кажется распоряжения общего характера не было. По частности может быть кое-какие были резолюции, а общего характера не было. В этом-то была вся горесть службы, что я тщетно просил Христом богом дать мне какие-нибудь общие директивы…

Председатель. – Но все-таки в отдельных распоряжениях, которые вам отдавал министр внутренних дел, не встречались ссылки на бывшую императрицу или на Царское Село?

Климович. – Нет. Даже в том случае, если даже были вопросы, связанные с Царским Селом, которые я несомненно знаю, что были. Например волновал приезд сюда Гермогена. Он волновал Царское Село, потому что г. Мануйлов, как я имел достоверные сведения из редакции «Вечернего Времени», написал Вырубовой аноним, что приехал сюда Гермоген, что хвостовцы его допустили сюда, и жизни Григория угрожает опасность.

Председатель. – Это кто написал?

Климович. – Это Мануйлов написал и это письмо попало к Вырубовой. Так как я знал, что этот аноним был послан туда, мне совершенно понятной стала та ажитация, в которую, по поводу приезда Гермогена, впал Штюрмер, уверяя меня, что в департаменте полиции есть распоряжение, высочайшее повеление, о воспрещении Гермогену въезда в Петроград. Мне ставили в укор, что я прозевал подобного рода распоряжение. Но как я ни искал, такого высочайшего повеления о воспрещении въезда Гермогену в Петроград никогда не было, и поэтому я найти не мог. Тогда Штюрмер заставил меня весь департамент полиции перерыть в течение 3 дней, уверяя, что такое распоряжение есть. Но в этом, как мне кажется, его уверил Мануйлов. С другой стороны, Мануйлов своим анонимом так намуссировал настроение в Царском Селе, что это передалось Штюрмеру. Вот к сожалению подобного рода инциденты поглощали большую часть моего общения с министром внутренних дел. Что касается деловых, то их было так мало, что я в конце концов был совершенно без руля и без ветрил и не знал, что делать. Между тем обстановка была на столько серьезная, что она требовала получения каких-нибудь директив. С другой стороны отсутствие определенных каких-нибудь указаний заставляло меня…

Председатель. – В бытность вашу директором департамента полиции была получена бумага через Штюрмера с ссылкой на волю тогдашнего государя или государыни о том, чтобы особа Распутина охранялась, как особа царской фамилии?

Климович. – Мне Штюрмером сказано это не было, но приблизительно, без упоминания царской фамилии, в таком смысле было сказано Штюрмером генералу Глобачеву, который мне об этом доложил. Вообще об охране Распутина Штюрмер никаких разговоров со мною не вел.

Председатель. – Это все ведал генерал Глобачев и петроградское охранное отделение?

Климович. – Я об этом все узнал, но не от Штюрмера, а от исполнителя.

Председатель. – О существовании каких кружков безответственных и влиявших на тогдашних министров и на направление внутренней политики вам известно?

Климович. – Мне очень трудно ответить на этот вопрос. Один из моих случайных знакомых задавал этот вопрос, я обдумывал его и пришел к такому выводу. Мне казалось, что какой-нибудь организации влияющей нет, – это хаос, полный хаос. По-моему, в центре этого хаоса все же стояла г-жа Вырубова. Это все мое личное впечатление. К ней, потом, примазывались те, кому удавалось. В данном случае, удавалось немногим пройти; например – Мануйлову. Если не непосредственно к Вырубовой, то к Никитиной, к Распутину. Засим, то, что группировалось около Распутина, в широком политическом смысле, политических целей оно, несомненно, не преследовало, а скорей преследовало цели чисто извлечения личных выгод. Затем приходилось мне встречаться с господином, который один раз у меня был. Это Андроников. Но он стоял как будто бы в стороне от распутинской и мануйловской компании. Он поразил меня своей беззастенчивостью, и мне кажется, он лгал, неправду говорил о том, что изобрел способ влиять на его величество. Он говорил, что издает газету, и, если он желает сделать кому-нибудь гадость, то пишет в этой газете передовую статью, берет корректурный оттиск и посылает в Ставку, с запросом, можно ли ему печатать.

Председатель. – Про какую газету идет речь?

Климович. – Я не помню, какое название. У Андроникова была какая-то газета, кажется «Голос Русского». Потом он цинично мне заявил о том, что он таким способом и пользуется, что этот способ очень могучий. Он заявил об этом при первом знакомстве. Знакомство это произошло потому, что у него очутился железнодорожный билет департамента полиции, данный ему до моего вступления в должность директора департамента полиции кем-то, и этот билет он присвоил себе. Я требовал, чтобы он вернул билет, и написал ему резкое письмо такого содержания: «Если билет не будет возвращен, я буду вынужден сообщить в Министерство Путей Сообщения, чтобы его признали недействительным». Тогда он приехал ко мне и, желая импонировать своей силой, дал мне понять, что он может написать на меня какую угодно грязную статью, что эту статью печатать не будут, а в Ставке ее прочтут.