У зеркала она резко остановилась и в изумлении уставилась на отражение. В зеркале, вяло шевеля плавниками, плавала огромная сонная рыба.
— Какая уродина! — Адмиральша несколько раз посмотрела себе через плечо, потом сделала попытку заглянуть за раму. — Не пойму, как это у тебя получается?
— Оно само! — развел руками водяной.
Адмиральша поправила накренившийся на шляпке корабль и вздернула подбородок.
— В нашей антикварной лавке тоже полно всяких чудес. Я ее назвала своим именем. Но так как имя длинное, на табличке только его хвост — 'Четвертая'. Это так необычно! — Адмиральша прижала сумочку к груди и нырнула в занавеску.
Дульсинея громко заквакала.
— Даже не говори мне ничего, — обратился к ней Зеленыч. — Ну, не сказал, что ночью оборотнем станет, так она ж сама рта раскрыть не дала. Научится, может быть, собеседника слушать!
*** *** ***
Фабиус закупорил последнюю банку с пилюлями и разогнул затекшую спину. Только сейчас он заметил, что в комнате он был не один. Тюса сидела в кресле и так натужно морщила лоб, что могло показаться, будто ей кусали пятки с десяток русалок из Гиблых болот.
— Милое дитя, что омрачает твое юное чело? — Аптекарь взволнованно подошел к кикиморке и увидел в ее руках измятую тетрадку.
— Вот, решила сочинять стихи. Вчера была в гостях у Эйче, Шима мне рассказала, что в типографии вышла книжка стихов. А ее папа выдал поэтессе приличный гонорар, а в субботу будет авторский вечер. Она будет со сцены читать свои стихи в красивой шапочке с листьями тутовника, которую выдают в издательстве авторам, они ее называют Колпак Харизмы. Я у Шимы спросила, как это — стихи сочинять, она говорит, дело плевое, главное, рифму соблюдать — дуб — зуб, например. Я и подумала, почему бы не попробовать, я тоже хочу гонорары в тележках возить, — добавила она обиженным голосом и уткнулась носом в тетрадку.
Фабиус улыбнулся, но тут же напустил на себя серьезный вид и задумчиво поскреб подбородок.
— Как я понял, вас, юная сильфида, привлекли седые вершины Парнаса, — стекла его очков сверкнули, поймав солнечные лучи.
Тюса уже было открыла рот, чтобы выяснить про непонятные слова, но передумала. Речь Фабиуса все время изобиловала странными словечками, недоступными ее пониманию, но теперь, когда Тюсу поманила творческая жизнь, такая интересная и насыщенная, не годится переспрашивать, как раньше, а то не видать шапочки как собственных ушей.
'Должно быть, это курорт для поэтов! — пронеслось в ее голове, и она удовлетворенно щелкнула языком, обрадовавшись, что, оказывается, привилегий намного больше, чем она думала.
— Ну да, а кого же он не привлекет. Там говорят, есть гидромассажные ванны и прочие процедуры. Ветрено, правда, но ничего, главное, шапку поплотнее надеть, с длинными ушами. И процедуры пропускать нельзя. Один знакомый поэт-кикимор, не пришел вовремя на прогревание, так его сразу же с этих седых вершин спустили вверх тормашками… и еще Колпак Харизмы отобрали… — фантазия Тюсы стала набирать стремительные обороты и вскоре понеслась по широкой дороге ее воображения, напрочь забыв про тормозную систему. Остановилась она лишь тогда, когда увидела, что Фабиус корчится от смеха, вытирая слезы рукавом пиджака.
— Ей-богу, не знал, что там такие строгости. Теперь я понимаю, почему поэтов немного, не каждый такое способен выдержать, — с трудом проговорил он, задыхаясь от смеха.
— Оно и понятно, что не каждый. Шутка ли — пройти такие испытания. Он, этот Парнас, поэтому и седой — такого насмотрелся, не дай бог никому, — Тюса заерзала в кресле и мечтательно посмотрела в окно, свято веря в каждое свое слово. Была у нее такая вот особенность.
— И как творческие успехи? — спросил Фабиус, протирая очки салфеткой.
Кикиморка протянула аптекарю мятую тетрадку и, поджав под себя ноги, села в кресле поудобнее.
На склоне Северной горы
Растут брильянты как грибы.
Один кикимор заблудился,
Увидев это, удивился.
Он до сих пор стоит на склоне,
От счастья вверх подняв ладони…
— Ну, что же, для начала неплохо, так трогательно — найти такое богатство, радостные строки. Правда, рифма 'горы-грибы' не самая лучшая, но для первых стихов сгодится, — аптекарь почесал затылок и посмотрел на кикиморку поверх очков.
— Ну, строки, положим, совсем не радостные, — возразила Тюса. — Шел себе кикимор, никого не трогал, и вдруг бриллианты нашел. И что же ему теперь, спрашивается, делать? Карманов у него нет, бабушка такие брюки сшила, чтобы конфеты из буфета не таскал, лукошко тоже не захватил. Пока домой побежит, может, кто все соберет, стало быть, охранять надо. Вот он там и стоит до сих пор, бедолага, не ест, не спит, сторожит. Это трагедия! Я вот в лес с пустыми руками никогда не хожу, холщовый мешок всегда с собой беру, мало ли что. А то так и будешь стоять, выпучив глаза, — Тюса вальяжно развалилась в кресле, всем своим видом показывая недюжинные познания в этой области.
— Я вот что тебе скажу, очаровательное дитя, тебе нужно фантастические рассказы писать. У тебя определенно талант, — Фабиус положил на стол тетрадку и ласково ей улыбнулся.
Тюса засветилась от счастья и подняла вверх обе руки.
— Быть мне под колпаком!
*** *** ****
Глава 11. Пылающие строки
Астор постучал в огромную дверь, обитую темной кожей, и, взяв с пола большую картонную коробку, зашел в кабинет. Протт сидел за столом и просматривал бумаги, разбросанные широким веером. По всему кабинету стояли огромные коробки, чуть ли не до самого потолка. В нос ударил стойкий запах роз, хотя нигде цветов Астор не заметил.
'Наверное, какое-нибудь новое изобретение — ароматизатор для офиса', - подумал Астор, оглядываясь по сторонам.
— Был удивлен, когда секретарь назвал ваше имя, Астор, — Протт встал и вышел ему навстречу.
Он был одет в белую рубашку с вельветовой жилеткой песочного цвета и классические черные брюки. Солнечные лучи залили кабинет ярким пронзительным светом, окрасив каждый его предмет золотисто-оранжевым. Лило вытянулся рядом с камином, положив голову на передние лапы. В ослепительных солнечных лучах его шерсть была похожа на розовый бархат.
— Вот, принес вам в подарок две тыквы, — Астор смущенно поставил коробку на стол и достал из нее яркие плоды.
Протт внимательно вгляделся в крупные тыквы.
— Если учесть, что сейчас начало весны, они неплохо сохранились! Такое ощущение, что только что с грядки. Какие-то особые условия хранения?
У Астора чуть не сорвалось с языка, что они на самом деле только что с грядки, но, представив, сколько при этом придется всего объяснять, он решил отказаться от этой идеи.
— Главное — не переборщить с влагой, — загадочно ответил он, покачиваясь на каблуках.
Они сели за стол, и Астор вкратце рассказал о своих приключениях. Прямо напротив стола, за спиной у Протта, висела большая картина без рамы, которую в свой первый визит Астор не заметил — а может, ее просто не было. На ней были изображены семь золотистых горных вершин на фоне лазурного неба. Полотно было большое, почти на всю стену, и взгляд Астора падал на него снова и снова.
— Неизвестный художник. Полотно найдено в подвале старого холма, — сказал Протт, поймав взгляд Астора. — Знатоки говорят, что так выглядит гряда наших гор с другой стороны.
— Красиво. Я часто думаю, что там за Северными горами, кто там живет? Может быть, другой вид ливнасов, или кто-нибудь, кого мы и представить не можем…
— Поговаривают, что там сплошные болота и сырость такая, что живут одни лишь комары. А как на самом деле — не знает никто, — сказал Протт и сложил бумаги в ровную стопку.
— Читал я в одной книге, что познать суть чего-либо можно, лишь изучив это с двух сторон, — задумчиво сказал Астор, разглядывая картину. — Взять хотя бы восточный обрыв, который вы называете западным: для нас он всегда был символом развлечений, а для вас — границей территории, за которой начинается черт те что.