— А у вас что, горничной нет? — удивленно спросила Тюса, поглядывая на увядшие розы в фарфоровой вазе. Потом она перевела взгляд на лепной потолок на кухне и стала вертеть в руках пуговицу от кофты, которая висела на одной ниточке. Потолок ее настолько впечатлил, что она не заметила, как оторвала пуговицу; потом, вспомнив, что в юбке нет карманов, зажала ее в кулаке.

— Только переехали, не нашли еще, — Фун почесал лысину, мрачно посмотрев на кучку мусора в углу кухни. — Может, ты и возьмешься за это дело? — неожиданно развернулся он к Тюсе.

— Я? Вообще-то я в аптеке работаю…

— Будешь приходить три раза в неделю, пять фелдов в день. Можешь начинать прямо сейчас, — подытожил он, открывая крышки кастрюль.

Предложение было очень заманчивым, так как у Фабиуса кикиморка получала намного меньше. Прикинув, что она вполне может забегать сюда после своей основной работы, Тюса кивнула и тут же получила веник. Она все еще сжимала пуговицу, которая мешала приступить ей к своим новым обязанностям, и размышляла, куда ее деть.

Фун шаркая ногами, пошел провожать ребят. По лицу Шимы было видно, что она готова отдать все что угодно, лишь бы оказаться на месте кикиморки. Тюса глубоко вздохнула и огляделась вокруг себя, размышляя, с чего начать.

И тут она увидела на кухонном столе рядом с желтой шторой большую стеклянную банку, доверху наполненную разноцветными драже. Это была воплощенная мечта Тюсы. Сколько раз в грезах перед сном она представляла свою будущую кухню! Кикиморка никогда не жаловалась на недостаток воображения, но кухню своей мечты она видела только с банкой разноцветных конфет, просто все остальное — стены, мебель, занавески и чайные сервизы — не имело никакого значения. И вот ее вожделенная банка с конфетами стоит в чужом грецком орехе с медной табличкой 'два'. Внезапно Тюса почувствовала себя обворованной и яростно сжала в руке пуговицу, а потом взяла со стола поднос, на котором высилась горка шелухи от семечек, и в этот момент увидела в дверном проеме рыжеволосую девушку.

— Ты кто? — резко спросила девушка, испепеляя кикиморку взглядом.

Конечно, это была та самая Ле Щина, что лихо отплясывала на праздничной сцене. Только сейчас она была не накрашена и с закрученными бигуди в волосах. На ней был коротенький шелковый халат, по которому раскинулась буйная экзотическая зелень, а из-под него торчали ярко-розовые панталоны.

— Это наша новая горничная. — Фун зашел на кухню, потирая руки.

— Если что-нибудь стащишь — из-под земли достану! — прошипела Ле Щина, поглядывая на Тюсин зажатый кулак.

Кикиморка густо покраснела и чуть не выронила поднос.

— Смотри, нам еду принесли, давай жрать, — Фун открыл крышку и сунул кастрюлю под нос Ле Щине.

Ле Щина в этот момент прогоняла в голове текст новой песни и эти земные разговоры о еде и горничных прозвучали для нее неприятным диссонансом.

— Надо закончить репетицию, — отрезала она и, застучав каблуками, пошла наверх, оставляя после себя горьковатый запах духов.

— Так остынет! — проревел ей вслед брат.

— Подогреем! — раздался категоричный ответ сверху.

Фун раздраженно пожал плечами и с грохотом поставил кастрюлю на стол. Он вытащил из кастрюли котлету и запихнул целиком в рот. Тюса в этот момент изловчилась и бросила пуговицу в банку с драже.

— Пойдем, покажу тебе второй этаж, — промычал он и махнул рукой кикиморке.

Они поднялись наверх под мелодичный бой часов, эхо которого зазвучало по всему дому.

На втором этаже кикиморка с удивлением увидела бельевые веревки, которые тянулись, петляя, через весь этаж. На одной из веревок висела закрепленная прищепкой картинка с изображением лысой головы Фуна с перекрещивающимися косточками снизу. Другая веревка отсекала конец коридора, петляя зигзагами с потолка до пола. На зигзагах, в самом центре, висела пятнистая юбка с оборкой, пришпиленная по кругу, и была очень похожа на паука в огромной паутине. Веревками музыканты разбили территорию на личные зоны, а пятнистую юбку Ле Щина повесила, чтобы на лак, нанесенный на дверь ее комнаты, не попало солнце. Границы территорий нарушались чуть ли не ежечасно, но зато их можно было лицезреть и даже потрогать.

'Надо же, в каком месте они белье сушат', - с изумлением подумала кикиморка.

— Веревку не трогай, а с остальным, думаю, сама справишься, — Фун поспешно шмыгнул в открытую дверь, из которой доносились звуки гитары.

Тюса подошла к полированным перилам и с удвоенной энергией стала их натирать. Переполненная впечатлениями, она не могла понять, нравится ей здесь или нет. Лишь одно она решила точно — полы по-кикиморски здесь лучше не мыть.

И вдруг из комнаты зазвучала музыка, две гитары слились в нежную и ритмичную мелодию. Потом зазвучал голос Ле Щины, сильный и чистый. Тюса замерла с тряпкой в руке, чувствуя, как по спине побежали мурашки.

В перламутровом тумане,

На оранжевой поляне,

Вырос дуб, вблизи от рая,

Песню ветра напевая…

Кикиморка на цыпочках подошла к двери и осторожно туда заглянула. Волна музыки ударила ей в лицо мелодичными аккордами. На низкой кушетке с гитарой в руках сидел Дук. Он так быстро перебирал пальцами на гитаре, что Тюса даже рот раскрыла. Ле Щина продолжала петь песню и от вибраций ее голоса звенели подвески на хрустальной люстре. И тут ей стал подпевать Дук. Голос у него был нежный и бархатный. Он пел немножко в нос, а местами проглатывал целые окончания слов, что делало его манеру исполнения весьма оригинальной.

Днем он с тучами играет,

Звезды по ночам счита-а-ает…

У них получалось так здорово, что у Тюсы все в груди загорелось от радости и счастья.

Ночь вспороло, как мечами,

Солнышко зелеными луча-а-ами…

Фун лишь подпевал местами: 'М-м-м'. Его низкий голос, словно контур, удачно дополнял музыкальное буйство красок. Тюса вспомнила, как они вчера с Шимой ходили в типографию к ее отцу. Разглядывая печатную машину, Тюса с удивлением узнала, что цветные картинки в журнале получаются всего лишь из трех красок — пурпурной, желтой и синей. Фун, Дук и Ле Щина определенно были этими красками в музыке.

Примерно через час Тюса вышла из ореха и побежала по тропинке в сторону центральной тропы. Сбоку она услышала хруст веток, из-за куста выскочила Шима, прижимая к груди скрипку в футляре.

— Ну как? Рассказывай! Как живет лесная звезда? — прыгала Шима перед носом кикиморки.

— Тоже мне, звезда. Да у нас в болотах таких сотни, по три на каждую кочку, — проворчала Тюса, вспомнив бесцветное лицо Ле Щины. — Поет, правда неплохо, ну и что из того?

Шиму такой ответ не устроил, и она засеменила следом, надеясь выпытать у Тюсы о музыкантах все. Когда она поняла, что дело это бесполезное, задумчиво закатила глаза.

— Хочешь, я тебя с Иветти из ивы познакомлю? Она меня учит играть на скрипке! У ее дочки Ульмы полно всяких сказок, все полки завалены, — она лукаво прищурилась, так как это был важный стратегический ход.

При слове 'сказки' Тюса резко остановилась.

— А сказки других королевств есть? — спросила она, вспомнив жутковатый местный фольклор.

— А то! Иветти ведь иностранка, наверняка знает кучу тамошних историй, — Шима, довольная произведенным эффектом, размахивала скрипкой из стороны в сторону.

У Иветти был очень уютный дом. Ее старая ива была на берегу озера, недалеко от мастерской Зеленыча. С Ульмой они подружились сразу, когда та узнала, что кикиморка тоже не любит жареную морковку.

— А вы откуда приехали? — спросила Тюса хозяйку.

Та отвела глаза в сторону и вздохнула.

— Я хочу забыть то место. Ты будешь желе из смородины?

— Еще спрашиваете! — Тюса засучила рукава.

Иветти поставила на стол низкие вазочки с лакомством.

— Вкусно! — Шима быстро ела, стараясь обогнать Тюсу.