— Сломанная нога. Камнем разадавило. Много осколков. Как дрался? Я бы не смог, — сообщил Браа, освободив голень от шкуры, и срезая полосами мясо.

— Поедим скорее. Кто поест, сможет обернуться! — предвкушал Пырр.

Это была чистая правда. Способность оборачиваться зверем появлялось только у того, кто отведал соответствующее животное, причем непременно добытое своими руками.

Устроив Иктятк возле огня, мы принялись лакомиться жестким и пресным, но таким желанным мясом. Похоже, еще одну ночь мы проведем на утесе, но уже в куда более комфортабельных условиях.

Так и вышло. До заката мы полностью ободрали короткомордого и втащили на утес его шкуру, мясо с частью костей и Иктяк. Кроманьонку закутали в мех и регулярно вылизывали (в образе волка или собаки, разумеется), а мясо жарили на травяных жгутах и ели почти до утра.

На наше счастье мяса было много, а травы вокруг утеса и вовсе неисчислимо, ведь нам пришлось сделать остановку на четверо суток. Жара у Иктяк не было, но самостоятельно идти ей не давала слабость и боль, мгновенно появлявшаяся при каждом движении.

Браа отремонтировал свое копье, а вот у Пырра копье, наоборот, отобрали и, укоротив, сделали из него посох для Иктяк. Идти нам все равно приходилось медленно, но теперь нас это не пугало. Отведав короткомордого, получив возможность оборачиваться им, да кто может встать у нас на пути? Бравировали мы, конечно, зря, но об этом позже. Раз уж я вспоминаю наше странствие день за днем, пусть так и остается, а дискретность оставим для другой истории.

Мы шли и ни в чем не испытывали особых затруднений. Это, если оставить за кадром Иктяк. Кроманьонка мучилась непрерывно, но что мы могли с этим поделать? Никаких деревьев с корой, облегчающей боль, никаких грибов, замутняющих сознание, никаких вызывающих эйфорию ягод здесь не было. Возможно, имелись какие-то местные целебные растения, но мы о них ничего не знали, а экспериментировать не решались. Иктяк стойко переносила страдания, только с тоской посматривала на землю вокруг себя. Похоже, здесь росли известные ей своей съедобностью корневища, но она была лишена возможности добывать их.

С едой дело обстояло терпимо. Обернувшись лисой, можно было добыть куропаток, а мне несколько раз удавалось без всяких ухищрений подбить зайца камнем. Кстати, Иктяк объяснила нам жестами и, чертя по снегу посохом, что ее соплеменники умеют кидать камни дальше и точнее, обвязывая их ремешками и раскручивая за свободные концы этих самых ремешков. По крайней мере, так мы ее поняли. Еще они вроде бы кидали какие-то легкие копья с помощью палки с ямкой, но как именно, она не сумела объяснить, да и копий таких у нас не было. Копья кроманьонцев и так были тоньше наших, куда уж еще легче? Эту мысль высказал Браа, гордившийся тем, что у него самое толстое копье в племени. То, что мое копье почти такое же толстое, было на несколько ладоней длиннее, его не смущало.

Утром третьего дня пути мы были разбужены, державшим рассветную вахту Пырром. Выбравшись из-под шкуры короткомордого, и выкопавшись из сугроба (снегопад усиливался с каждой ночью), я сперва не понял, на что именно он указывает. Заснеженная тундростепь, высящиеся впереди холмы. Но проморгавшись, я воспринял картину иначе. Мамонты! Стадо мамонтов брело перпендикулярно нашему маршруту. Десятка три взрослых и вчетверо меньше детенышей. Они неторопливо раскидывали снег бивнями, набивали рты травой, терлись головами друг о друга, в целом, вели себя соответственно своему статусу признанных повелителей снежных равнин. Еще бы! Кто мог составить им конкуренцию? Овцебыки, шерстистые носороги — все они были малышней по сравнению с серо-рыжими гигантами. Кто осмелится напасть? Нет такого зверя на суше, а в море мамонты не заходят, оно холодное.

Мне доводилось слышать о том, что толи какое-то из дальних неандертальских племен, то ли, наоборот, из кроманьонских овладело неким способом охоты на этих весьма заманчивых с гастрономической точки зрения животных. Но отчего-то мне не очень верилось. Слишком уж мал человек, пусть даже множество людей по сравнению со стадом мамонтов. Именно со стадом — они своих не бросают, драться будут все вместе. Как с ними справиться? Напугать и погнать на цепь охотников или под горный обвал? Но они ничего и никого не боятся. А характер у мамонтов вспыльчивый, даже за попытку напугать их они отплатят с жестокостью, и размер мести будет вполне пропорционален их собственному весу. Был случай: мамонты растоптали стоянку откочевывающих с той стороны перешейка неандертальцев, не пощадив никого, втоптав глубоко в землю все, вплоть до шкур и копий. Разбегавшихся они ловили хоботами или сбивали на землю бивнями. Не ушел никто, даже те, кто обернулся всякой мелочью вроде горностаев. Повезло только одному охотнику, который наблюдал разгром издали, и нашел силы жить после того, как все, кого он знал с рождения, погибли лютой смертью.

Иктяк, никогда раньше не видевшая мамонтов, и, похоже, даже не слышавшая о них, ощутимо напугалась. Она смотрела на гигантских зверей и что-то тараторила по-своему. Пырр, также никогда не видевший обволошенных слонов (равно как и никаких других), напротив, пришел в бурный восторг. Он, во что бы то ни стало, хотел рассмотреть их вблизи, для чего, не послушав наших с Браа уговоров, обернулся сайгаком и поскакал к стаду.

Вопреки нашим опасениям, мамонты его не тронули. Вероятно, травоядные не раздражали их, они согласны были мириться с одиноким сайгаком, снующим под ногами.

Внезапно Пырр вынырнул из стада и пустился вскачь по направлению к нам. Когда он обернулся самим собой, лицо и поза его выражали изумление и опаску.

— Что там? — спросил Браа.

— Лысые! Идут к мамонтам. Не боятся! Несут палки. На палках трава наверчена. Много лысых, больше чем с ней — он указал на Иктяк — было.

— Такие же лысые? — спросил я.

— Не такие, — замахал руками Пырр. — Волосы не желтые. Черные. Сами ниже, почти как мы. Руки толще. Лысые вроде нас, сильно похожи. Но лысые.

Интересно, кто же эти люди? Возможно, как раз те, кем собирался сделать наше племя гадатель — метисы неандертальцев с кроманьонцами. И зачем они идут к мамонтам? Впрочем, похоже ответ на последний вопрос я знаю.

Иктяк тараторила, тянула нас прочь, хватая каждого по очереди за руки. Но мы не тронулись с места, очень уж нас заинтриговал рассказ Пырра о черноволосых людях, бесстрашно направляющихся к мамонтам.

Отыскав место повыше, что непросто на плоском "фарватере" перешейка, мы, вытягивая шеи, вглядывались в стадо мамонтов. Пока видны были только сами мамонты — люди находились по другую сторону стада. Вдруг, за мамонтовыми спинами ввысь взметнулись полосы дыма, отлично заметные на фоне заснеженной равнины. Дымные струи слились в единое полотно, и мамонты встревожено закрутили головами, а самые крупные из них задрали хоботы и затрубили, собирая сородичей вокруг себя. Их беспокойство нетрудно было понять: где дым там и огонь, а пожара вынуждены опасаться даже эти гиганты. Должно быть, они не часто встречались со степным пожаром, да и с чего бы: летом трава влажная, зимой она покрыта толстым слоем снега, только в предзимье и в начале зимы есть риск огневого бедствия, вот только вызвать его нечему — грозы в это время года редки.

Похоже было на то, что напуганные мамонты сейчас ринутся прямо на нас. Может быть, Иктяк предчувствовала это и потому так нервничала? Но нет, из высокой травы с нашей стороны стада поднялся человек, умудрившийся все это время оставаться никем не замеченным. Он запалил факел и побежал, расшвыривая ногами снег и поджигая траву за собой. Освобожденная от гнета, она распрямлялась и охотно загоралась, выстреливая в небо сизые клубы дыма.

Зажатые меж двух огней, мамонты пришли в неистовство. Они метались, вставали на дыбы и кричали. Не трубили, а именно кричали. Мне показалось, что они вот-вот бросятся прямо сквозь огонь, ведь толщина огненной стены была совсем невелика. Однако могучие животные поступили иначе. Развернувшись туда, откуда пришли, они помчались тяжелым галопом, сотрясая землю, и все так же неистово крича. За ними прямо по золе, остающейся от сгоревшей травы, шли люди.