— Ий-йии! — взвизгнула Иктяк отчаянно, замахав рукой. Я подумал было, что она потеряла равновесие и падает, но это был просто сигнал. Мы же не могли с ней договориться, что именно она будет кричать и делать.
К счастью Браа все понял правильно, и, пока я потерял секунду на то, чтобы взглянуть на Иктяк, он уже успел навалиться на камень и тот, зашуршав истираемым в пыль щебнем, покачнулся. Торопясь помочь, я так нажал на холодный базальтовый бок, что чуть не порвал мышцы на спине и плечах. Почти! Камень дрогнул и пополз, но попал в какую-то ямку и замер. Куда быстрее, чем все это проговаривается, мы, застонав от натуги, всем своим весом и всей силой нажали на камень. С треском и грохотом он повалился на бок, большая его часть перевесилась за край утеса и мы, едва успели отскочить, как камень, последний раз ударив по скале у наших ног и выбив из нее сноп мелких осколков, поворачиваясь в воздухе, полетел вниз.
Трудно вообразить, какая ловкость, какой глазомер и реакция понадобились Пырру, чтобы задержать своими прыжками и поворотами медведя прямо под тем местом, куда грянется камень, на те секунды, что понадобились нам, чтобы обеспечить это падение.
Когда мы с Браа присоединились к пялящейся вниз Иктяк, там, у подножья оседали каменная пыль и снег, поднятые в воздух ударившимся о землю "лингамом". Хочется надеяться, что не только о землю.
Интересно, неужели кто-нибудь сумел бы осуществить то же, что и мы, с большей меткостью? Да, когда пыль осела, стало ясно, что медведь не убит камнем. Очевидно, камень упал рядом, и зверя только оглушило, отколовшимися кусками базальта, и, что гораздо лучше, придавило ему правые лапы куском скалы, развернувшимся и осевшим при попадании в него нашего камня. Так или иначе, зверь был недвижим. Пырр, на всякий случай, мчался обратно к нам, а мы с Браа, вооружившись, спускались с утеса.
Утратив звериный облик прямо на бегу, запыхавшийся Пырр, растянулся на скальном склоне и, полуприкрыв глаза, стал слизывать с камня порошу. Иктяк накинула на него шкуру и пошла вслед за нами; вероятно, ей было любопытно, как мы будем расправляться со зверем, продержавшим нас два дня в голоде и холоде, теперь, когда он беззащитен.
Именно так (расправиться с ним) мы и намерены были поступить. Браа, стоя в удалении, метнул в голову медведю тяжелый камень. К сожалению, он попал не в лоб или переносицу, а выше. Камень рассек кожу с внутренней стороны уха, там, где она нежная и богатая сосудами. Брызнувшая кровь и острая боль привели короткомордого в чувство. Он заревел так, что мне захотелось окорачь умчаться обратно на утес, и там сидеть, никогда-преникогда не спускаясь. Такое же чувство вызвал этот рев и у Браа. Мы, не сговариваясь, крикнули в ответ и побежали к медведю, выставив копья перед собой. С разгона, атакуя одновременно, мы сможем глубоко всадить их в его тело, а он, еще не полностью отошедший после контузии и удерживаемый скалой, вряд ли сможет эффективно обороняться свободной правой лапой.
Тут мое чувство времени оказалось слишком неуклюжим, чтобы определить что произошло раньше, а что позже, и как долго продолжались события. Слишком быстро, слишком много всего сразу.
Наконечник моего копья пропорол толстую кожу и, окрасившись красным, продирался глубже, пока не встретил на пути кость. Медведь рванулся, выпростал левую лапу и наотмашь ударил ей. Браа пнул меня в бедро, уводя из-под удара, а сам выдернул свое копье, ранившее медведя в бок, и вогнал его зверю в шею. Медведь мотнул головой, схватил зубами за древко чуть позади царапнувшего его наконечника, и перекусил закаленную на огне палку толщиной с женское запястье. Он поднялся, бесновался, заливая все вокруг своей слюной и кровью. Откинув тыльной стороной лапы Браа, медведь сосредоточил все усилия на освобождении задней лапы. Браа обернулся лаской и проскользнул мимо медведя, заходя ему в тыл. Я имел глупость обернуться обычным медведем и ударить короткомордого. Мои когти разорвали ему шкуру, доконав поврежденное Браа ухо, снесли лоскут кожи с черепа, но все это только разозлило его и придало сил. Один рывок — и короткомордый полностью на свободе.
Распахнув пасть и предъявив желтые расходящиеся книзу, как у тигра, клыки, в качестве несомненного доказательства своей скорой победы, короткомордый прыгнул на меня. Все, что я успел — это свернуться меховым шаром и подкатиться под него так, чтобы сразу не попасть под зубы и когти. Где-то надо мной с той стороны огромной туши послышался утробный рык, переходящий в визг. Это Браа, обернувшись росомахой, и, вскочив на спину короткомордому, терзал его шею в надежде добраться до позвоночника или крупных сосудов. Визг сменился мясистым шлепком: судя по всему, медведь сбросил росомаху, и она всем телом приложилась о камни. Пока все это происходило, я искал возможность вцепиться в брюхо короткомордого зубами и когтями, но он так плотно навалился на меня, что я чувствовал себя связанным и засунутым в душный мешок. "Где же Пырр?" — подумал я, но сразу же понял, что, несмотря на такую плотность событий, вряд ли прошло больше нескольких секунд, и он при всем желании не успел бы сюда добраться.
Понятия не имею, что сделала Иктяк. Думаю, попросту бросила в медведя камнем или моим копьем — оно ведь отлетело куда-то прочь, я и не заметил когда. Неважно. Главное, когда раздался ее визг, короткомордый приподнялся на задние лапы, дав мне немного простора. Я тут же вонзил когти передних лап ему под диафрагму, задними же уперся куда-то в низ живота и распрямил их. Короткомордый прянул назад, снова придавив меня к земле, но по запаху свежей крови и содержимого кишок я понял, что вспорол ему брюхо. Вот только последнее, что я отчетливо услышал, прежде чем слипшаяся косматая шерсть кроткомордого забила мне уши, был отчетливый всхлип Иктяк. Такой, будто она смертельно ранена и не в силах даже кричать.
Давящий на меня вес возрос; это Браа, оказавшийся достаточно упрямым, несмотря на контузию, обернулся медведем и навалился на короткомордого сверху. Куча из трех буро-рыжих тел зашаталась и опрокинулась на бок. Я не мог сразу продолжать бой, нужно было сделать хоть пару глотков воздуха. Вывалив язык, я смотрел в небо, слыша, как возятся и стонут Браа и короткомордый. Небо закрыла мелькнувшая надо мной фигура, показавшаяся на фоне неба угольно-черной. Повернув голову, я обнаружил, что масть ее рыжая с проседью, а сама она — никто иной, как Пырр, обернувшийся мелким, но шустрым медведем. Разлеживаться более было никак невозможно, я со свистом втянул холодный воздух горячей пастью, перевернулся на живот, подобрал под себя лапы, и прыгнул, целясь на голову короткомордому.
Наш совокупный вес превышал вес короткомрдого, причем изрядно. Шевелиться ему было сложно, прижатый к земле тремя не слишком крупными, но разъяренными медведями, он мог только откусываться, вертя длинной шеей, но и это я пресек, вцепившись зубами ему в нижнюю челюсть. Прошло несколько, наполненных напряжением мышц, шумным дыханием, звуком разрываемой плоти и болью минут, и все было кончено. Короткомордый лежал под нами неподвижно. Мертвый.
Никогда еще людям не доводилось расправиться с этим хищником, лучшим в своем деле на всю тундростепь.
Вспомнив о всхлипе Иктяк, я обернулся человеком и подошел к ней. Жива. Но ранена. Уж не знаю, как и зачем она подставилась, но короткомордый зацепил ее лапой, распахав шею и грудь. Рана от уха до плеча сильно кровооточила, но особой опасности не представляла. С грудью было хуже. Ключица сломана, два верхних ребра тоже. Легкие не задеты — на губах не было розовых пузырей, но, все равно, такие ранения быстро не заживают, даже если в рану не попадет инфекция. Впрочем, конечно, не попадет. Я обернулся волком и зализал раны Иктяк, предоставив лизоциму делать свое дело. Сзади потянуло теплом.
Накрутив жгутов из сухой травы, мои друзья развели костер и готовились к пиршеству. Собственные раны их совсем не волновали. Да и не из-за чего было беспокоиться — ушибы, ссадины, порезы от когтей — вот, если не считать прокушенного бедра у Браа и расквашенного в лепешку носа у Пырра, вот и все, чем мы расплатились за победу над короткомордым. Взяв в руки кремневую "резку", как я ее по привычке называл, Браа снимал шкуру с задней ноги медведя.